Читать онлайн «Психология смысла: природа, строение и динамика смысловой реальности». Страница 16

В статье, датированной 1935 годом ( Tolman, 1958, р. 94—114), Толмен строит классификацию видов требований. В первую очередь он подразделяет требования на первичные и производные. Первичные требования, в свою очередь, подразделяются на: а) требования достижения положительных целевых объектов, б) требования избегания отрицательных целевых объектов и в) требования коротких путей достижения первых и избегания вторых. При этом, так же как и у Левина, речь идет не о пространственной близости, а о психологической дистанции. Производные требования подразделяются на требования специфических видов целевых объектов и требования специфических объектов-средств. Последнее играет особенно большую роль у человека за счет привыкания к строго определенным видам пищи или даже сортам сигарет.

Несмотря на сходство взглядов Левина и Толмена, которое неоднократно подчеркивалось обоими авторами, между ними существовали разногласия, касающиеся вычленения конкретных детерминант поведения. Толмен, строго разводивший когнитивные и мотивационные процессы, стоящие за выбором определенного поведения, подверг критике слияние Левином первичных требований цели, производных требований различных путей достижения цели и когнитивной оценки психологических расстояний до цели и направлений в единое нерасчлененное понятие вектора (Tolman, 1932 б). Показав на конкретных примерах необходимость различения указанных переменных, Толмен указывает на требование как на непосредственную причину поведения, которая, в свою очередь, определяется характером взаимодействия когнитивных и мотивационных переменных.

Хотя в ответной статье (Lewin, 1982, S. 99—131) Левин утверждает, что задача анализа заключается для него не в том, чтобы вскрывать механизмы, лежащие за силами поля, однако в дальнейшем он признает эту критику и предпринимает отдельные попы тки специально рассматривать зависимость валентности от когнитивных представлений, в том числе на примере межкультурных различий (там же, S. 178–179). В формализованное описание валентности Левин включает в качестве одного из ее детерминантов переменную G – воспринимаемую природу целевого объекта. Формула F = F (t, G) (Lewin, 1938, p. 106–107; см. также Хекхаузен, 1986 а, с. 192–194), где V— валентность, a t — напряжение потребности, представляет собой окончательный итог постепенной формализации идеи требовательного характера.

Помимо этого, в своих поздних работах Левин не внес больше ничего нового в разработку теоретических представлений о валентности. Немного нового внес и Толмен, в работах которого 1940– 1950-х годов усиление интереса к психологии человека сочетается с интенсивной формализацией теоретических положений по образцу топологической психологии Левина, которую он ранее критиковал. «Как я полагаю, – пишет Толмен, – интенсивность силы поля прямо пропорциональна произведению давления потребности и детерминирующей валентности, рассматриваемой в данном случае, и обратно пропорциональна квадрату пространственно-поведенческой дистанции между районом локализации субъекта в данный момент и районом локализации соответствующей валентности» (Tolman, 1951, р. 340). Следует отметить лишь введение Толменом в схему детерминации поведения двух новых переменных – ожидания и ценности, благодаря чему валентность приобретает новую содержательную характеристику. «Если образ определенного типа объектов обладает ценностью, то воспринимаемый конкретный объект, относящийся к данному типу, обладает валентностью» (там же, р. 296). Построение матриц взаимодействия ожидания и ценности конкретных поведенческих выборов в определенных ситуациях положило начало группе теорий, опиравшихся преимущественно на методы количественного анализа побудительной силы (см. Хекхаузен, 1986 а, гл. 5); в нашем контексте они не представляют специального интереса.

Остановимся лишь еще на одной попытке содержательного теоретического осмысления понятия валентности. Критикуя формальные модели, Э.Бош отмечает: «Конечно, мы согласны с тем, что валентности выражают определенную силу притяжения или избегания, однако необходимо добавить, что валентность содержит также специфическую качественную характеристику» (Boesch, 1980, S. 176–177). Валентность, согласно Бошу, определяется взаимодействием актуально воспринимаемого содержания ситуации с оценкой протекания действия и с оценкой возможных альтернативных действий, хотя характер этого взаимодействия конкретизировать затруднительно. Бош опирается на представление о «сверхдетерминированности» (избыточной детерминации) действия в целом, а также валентностей, относящихся как к цели, так и к различным аспектам протекания действия. Эта множественность валентностей, присутствующих в одном действии, и обусловливает, в частности, его сверхдетерминированность. Возникающие в рамках действия валентности различных объектов, людей или идей также порождены взаимодействием валентностей различных значимых аспектов действия. Сверхдетерминированность валентности актуальной цели вытекает из того, что данная ситуация содержит в себе возможности реализации различных целей. Тем самым Э.Бош связывает детерминацию действия с целой системой действий, в которую оно включено, и даже с более широким контекстом структур потенциального взаимодействия индивида со средой.

Негативные валентности, предстающие перед нами как барьеры или границы (когда барьер непреодолим), выступают как то, что нарушает ход протекания действия. Существуют также «абсолютные негативные валентности» – фиксированные опасения и страхи, не связанные с конкретным действием и конкретной ситуацией, а характеризующие скорее личность. «Они символизируют для субъекта границы возможностей действовать» ( Boesch , 1980, S. 198). Негативные валентности, однако, оборачиваются и положительной стороной: они очерчивают границы возможностей субъекта, предохраняют от неудач, указывают на опасности. Позитивная валентность, как и негативная, тоже всегда амбивалентна. «Амбивалентность положительной валентности заключается в опасности неудачи, в отказе от других в равной степени привлекательных альтернативных целей и, возможно, вдобавок еще в том, что действительное переживание часто не может сравниться с тем, что мы предвосхищали в воображении» ( Boesch , 1980, S. 202).

Таким образом, валентность можно в наиболее общем виде определить как свойство целей и других аспектов действия, порождаемое специфическим сочетанием внешней ситуации и актуального состояния потребностей субъекта и выражающееся в притягательном или, наоборот, отталкивающем влиянии на субъекта, а также в своеобразном структурировании воспринимаемой действительности.

Чем вызвано включение в наш обзор группы подходов, апеллировавших не к смыслу, а к валентности – концепций К.Левина, Э.Толмена и Э.Боша? Мы отождествляем валентность и требовательный характер, фигурирующий в этих подходах, с предметом нашего анализа, потому что эти понятия в работах трех упомянутых авторов по своему содержанию не совпадают с общепринятым сегодня понятием «валентность», будучи шире и богаче его. Они стоят гораздо ближе к понятию смысла, обрисованному в первом приближении в вводной главе – как структурного элемента деятельности, сознания и личности, связывающего между собой эти три психологические реальности, а также объективную действительность.

Правомерность рассмотрения указанных концепций в нашем контексте подтверждается еще и анализом теории поведения Ж.Нюттена (Nuttin, 1956; 1957; 1961; 1973; 1984 и др.), которая во многом опирается на идеи К. Левина. Понятие смысла выступает у Нюттена фактически в том же качестве, что и понятия требовательного характера и валентности в работах К. Левина, Э.Толмена и Э.Боша. Именно смысл объектов или ситуаций лежит, согласно Нюттену, в основе того, что «восприятие объекта часто становится приглашением, ожиданием начала релевантного поведения» ( Nuttin , 1984, р. 171).

Согласно теории Нюттена, поведение вообще соотносится с осмысленной ситуацией в осмысленном мире. Окружающие нас объекты осмыслены. Когда мы спрашиваем «Что это?», мы спрашиваем о цели, которой служит данный объект, о его роли в поведении, иными словами, о его смысле. «Процесс, в результате которого объект воспринимается как имеющий смысл, включает актуализацию роли этого объекта в общем поведенческом гештальте» ( Nuttin, 1984, р. 30).

Среда, объекты и ситуации имеют смысл лишь в отношении к действующему субъекту. Смысл, по Нюттену, конституируется отношением между ситуацией и мотивацией. В конечном счете он коренится «…в типах отношений, существующих между определенными фрагментами мира, обладающими специфическими функциональными свойствами… и, с другой стороны, субъектом, который сам испытывает потребность в таких взаимоотношениях с миром» ( Nuttin, 1973, S. 183). Вместе с тем смысл задается не абстрактным вневременным отношением – это конкретное «…интеллектуальное отношение между тем, что субъект делает, и определенной формой осознанной или неосознанной потребности, цели, намерения или плана» (там же, S. 165). Истоки смыслов, по Нюттену, следует искать не столько в прошлой истории субъекта, сколько в актуальных поведенческих структурах. Вместе с тем выявление инвариантных смыслов в различных формах поведения служит ключом к раскрытию фундаментальных потребностей ( Nuttin, 1957, р. 190).