Читать онлайн «Открытие смерти в детстве и позднее». Страница 10

Крест и надпись явно были подражанием взрослому церемониалу имевшим драматическую ценность. Однако предпочтение похорон вскрытию – из теплых чувств к индивидуальному животному – указывает на мотив, который, предположительно, исходно вносил вклад в древние погребальные ритуалы, а в недавние годы стал источником морального конфликта в цивилизованном обществе в связи с потребностью в расчленении мертвых ради получения заместительных органов для живых.

Дети спонтанно выбрали то из двух действий, в котором увидели более адекватное выражение их любви. Форма выбранного ими действия в ее деталях была, очевидно, результатом культурного научения. С точки зрения нашего объяснительного принципа, любовный импульс, или, точнее, его осознание, – исходный феномен, а действие, то есть похороны – вывод из него; этим выводом дети походят на представителей других культур. Несомненно, феномены здесь включают не только любовь; можно предположить еще желание сберечь целостность любимого существа, а также бессознательное отождествление земли с материнским началом, которое укрывает, заключает в себе живые существа. Однако наши записи не дают прямых свидетельств этого.

Фантазирование на тему смерти и посмертного существования. Даже в переводе древние мифы могут изумлять нас мощью своего воздействия на нас и детализацией своего фантастического мира. Один из детей, участвовавших в нашем исследовании, восьмилетний, был обнаружен за чтением учебной книжки своего старшего брата, посвященной норвежской мифологии; он неохотно отдал ее со словами: «Это очень хорошие мифы». Мысли детей о смерти и посмертном существовании в своих деталях оказываются сходны с фантазиями представителей отдаленных культур.

Раймонд Фирс [84] сообщал о туземцах с островка Тикопи, что, по их представлениям, на небесах едят и пьют, и некоторые духи заняты возделыванием полей, но прекраснейшее занятие там – это танцы. По мнению обитателей Тикопи, гром производят духи. Фантазия Ричарда о громе как военных барабанах могла быть подсказана взрослыми, как, несомненно, его идеи о существовании и привычках ангелов. Однако веревка с крючком на конце, по-видимому, является спонтанной разработкой: ребенок слышал, что небо находится высоко наверху, и размышлял о том, каким образом люди могут туда добираться. Ни он, ни его мама не знали, что некоторые первобытные люди, хороня своих мертвых, кладут в могилу лестницу или плетеный канат, чтобы они могли залезть на небо. Как сообщал психолог Стэнли Холл в 1921-м г. [85] , такая же идея приходила в голову американским детям. Он обнаружил, что несколько детей из обследованной им группы школьников верили, что, когда люди умирают, они могут подняться к Богу по лестнице или веревке.

Небеса и божественное начало. Последний пример, приводимый ниже, наиболее загадочен, – может быть, еще и потому, что у нас нет никакой информации о семье и окружении ребенка: что именно подвигло ребенка к его выводам о природе сил, управляющих вселенной? Как он пришел к умозаключениям, которые столь решительно высказывает? Пример заимствован у Валлона [86] , чья честность и компетентность как психолога не вызывают сомнений.

Интересно, в форме какого животного этот ребенок видел Бога? Как агнца или голубя христианства? Как корову индусов? Как непроницаемую египетскую кошку? Как священного быка или золотого тельца? Как величественного орла, парящего вместе с солнцем? Детям далеких времен их культуры могли предложить эти образы отнюдь не как фантазии, но мы не знаем, откуда и как появилась такая идея у французского мальчика. Мы только знаем, что он ее воспринял и развил.

Резюме. Когда мы пытаемся объяснить мысли детей о смерти, основываясь на принципе, использованном Ониансом для поиска истоков европейского мышления на темы души, времени, судьбы и т. д., – то есть исходя из того, что одни и те же феномены приводят к одним и тем же выводам, – мы действительно обнаруживаем одни и те же выводы. Но что касается феноменов, то есть тех восприятий и интерпретаций, которые привели к выводам, – мы остаемся лишь с гипотезами, в близоруком неведении, без путеводной нити в лабиринте данных.

Если кто-то сегодня исследует процесс развития отдельной концепции, мысли или идеи, может показаться, что он не осведомлен об уже известных ныне общих законах концептуального развития или игнорирует их. В данном случае – ничего подобного. Некоторые идеи занимают особую, фундаментальную позицию в концептуальной структуре или оказывают особое влияние в течение исторического периода, как, например, справедливость в древней Греции, добродетель в древнем Риме и свобода в Западной цивилизации XVI–XIX веков. Уайтхед (Whitehead) в своих «Приключениях идей» (Adventures of Ideas) писал о таких концепциях; они также прослеживаются в «Журнале истории идей» (Journal of the History of Ideas). Идея смерти, которая является нашей темой, имеет исключительную позицию и влияние в жизни индивида: так было на протяжении всей человеческой истории и так будет дальше.

Задача этой главы – показать, как у индивидуальных детей формируется эта концепция с возрастом и развитием интеллекта и как этот процесс может быть связан со становлением других концепций, таких как жизнь и причина. В первой части я буду ссылаться в основном на собственные исследования, включая и те, что были опубликованы давно – в 1940-м; во второй – на более недавние работы, выполненные не только в Англии, но также в Америке, Китае, Франции, Швеции и Швейцарии.

В раннем английском исследовании были использованы три метода:

1)  Записи, которые систематически делались родителями а) для данного исследовательского проекта, б) опубликованные другими психологами.

2)  Задание на определение слова «мертвый» [87] , которое с должными предосторожностями было включено в словарную часть теста на общий интеллект (английская адаптация формы Термана-Меррилла (Terman-Merrill) шкалы Бине (Binet));

3)  Тест на завершение историй — перевод французской версии, разработанной в Женеве.

Обсуждение результатов, полученных третьим методом, отнесено в следующую главу, поскольку истории, будучи вымыслом, стимулировали фантазию, в то время как первый и второй методы фокусировались на понимании и описании ребенком фактов.

Общее количество детей, участвовавших в исследовании, опубликованном в 1940-м г., относительно мало – 128. Большинство из них – городские дети, из разных частей Лондона и семей различного статуса: из района верфей; района, где живут квалифицированные рабочие; из кварталов среднего класса; пациенты клиник детского психического здоровья [88] , обслуживавших запад и юго-восток Лондона; наконец, ученики специальной школы для субнормальных детей с широким спектром проблем. Сельское меньшинство наших испытуемых жило в маленькой деревне в центральной Англии, не затронутой туризмом и удаленной на несколько миль от ближайшего городка. Как и лондонцы (за исключением некоторых из отстающих в обучении), деревенские дети были начального школьного возраста [89] ; поскольку школа на летние каникулы была закрыта, их интервьюировали, когда они приходили по общему приглашению поиграть с детьми автора, тоже этого возраста.

Предполагалось включить в исследование равное количество мальчиков и девочек, но, как видно в таблице 1 ниже, мальчиков оказалось больше.