Читать онлайн «Дневник приемной матери». Страница 21

Через год нам стали доступны стихи. Это было здорово!

Чтение — это сложный процесс согласования зрительной, аудиальной и кинестетической модальностей. Ребенок смотрит глазами на текст, зрительная информация переводится в аудиальную — ребенок произносит то, что он видит, подстраивая при этом кинестетику — движение губ, языка, мимических мыщц, артикуляцию в целом. Детям, у которых ведущей системой восприятия информации является зрительная, легко читать. Они мало осознают то, что говорят. Потому что они произносят почти только то, что видят. Они также не зациклены на усталости, так как они не осознают утомление мышц, участвующих в речи. Они легко запоминают отличия в зрительных образах каждой из букв. На то они и визуалы!

Для аудиалов, детей с ведущей аудиальной (слуховой) модальностью, чтение таит в себе сложности, поскольку им приходится подчинять свою ведущую модальность зрительной, а это само по себе нелегко сделать и требует больших усилий над собой. Поэтому аудиалы не дочитывают слова, а стараются их узнать или угадать по первым слогам и договорить, путая окончания или неправильно согласовывая их со словами рядом. Они также как и визуалы, не утомляются от чтения, как и в целом от своего любимого говорения (аудиалы чаще всего болтуны), но их может раздражать то, что нужно внимательно смотреть достаточно длительное время. Долго подчиняться своему зрению они не любят и зачастую их трудно заставить прочитать до конца все, что задано. Они бы с большим удовольствием сочинили продолжение сказки, рассказа, повести, чем читали текст дальше.

Для кинестетиков главным является ощущение, поэтому эти дети слишком быстро ощущают усталость от чтения и долго им действительно читать трудно. В это может не верить учитель или родитель, но от этого кинестетику не легче: он устает. К тому же, именно кинестетик переживает всю гамму чувств, заложенных в сказке, рассказе, повести. И ему очень важно поделиться своими чувствами с другими, или наедине с собой пережить еще раз то, что он прочитал только что. Поэтому кинестетики отвлекаются от чтения. Все это в буквальном смысле раздражает учителя, но именно для этого и пишутся сказки, рассказы, повести — чтобы их переживать! Поэтому кинестетик наиболее близок к пониманию смысла текста. Не просто к техническому запоминанию, а к сопереживанию. Но именно глубина переживаний и делает невозможным высокие формальные показатели чтения. Техника чтения, его скоростные характеристики являются для некоторых детей не только непреодолимыми, но и бессмысленными. Невозможно предъявлять одни и те же требования по чтению для визуалов, аудиалов и кинестетиков. Потому что смысл чтения для каждого из них находится в разных пластах.

Визуалу легко прочитать любой текст. Он по прочитанному легко снимет свое «кино», то есть увидит все как бы со стороны. В этом его смысл чтения — создать зрительный образ. Аудиал читает для того, чтобы «напитаться» любимыми словечками, выражениями, уловить неповторимость стиля писателя и научиться самому так говорить, подражать, интонировать. В этом его смысл чтения. Кинестетик читает для того, чтобы получать впечатления и ощущать всем телом глубину чувств, заложенных автором в действиях героев сказки, рассказа или повести. В этом его смысл чтения. Ни для одного из детей техника чтения не является значимой характеристикой чтения. Она лежит «мимо смысла».

Поскольку моя дочь была аудиальным кинестетиком, я пыталась привлечь ее внимание и стилем написания, и глубиной чувств. Мы читали только яркие эмоционально окрашенные сказки, наполненные действиями героев и героинь. И, конечно, делились своими впечатлениями от прочитанного. Однажды мы побили рекорд: обсуждали буквально каждое предложение из мифа древней Греции. Комната моей дочери наполнилась большими, красивыми и интересными книгами-энциклопедиями, которые она рассматривала, выуживала какую-то частичку прочитанной информации и взахлеб рассказывала мне о тех фактах, которых она раньше не знала. Познавательная активность дочери была высокой, ей многое стало интересно. Но читала она все равно мало и недолго. Я радовалась хотя бы тому, что она читала.

Я не могла понять, что за слова пишет моя дочь, начиная с четвертого-пятого слова. Я наблюдала за тем, как моя дочь пишет зрительный диктант, проще говоря, как она переписывает текст в свою тетрадь. Видимо ее глаза могли несколько первых минут более менее внимательно прочитать то, что написано в книжке, а затем глаза «уворачивались» от этого дела. И начинались обрывки слов. Руки что-то писали, работали, выводя какие-то корявые буквы левой рукой. Над тремя-четырьмя предложениями моя дочь сидела более часа. Это было ужасно медленно и слишком напряженно.

После того, как моя дочь якобы заканчивала свою работу, она либо залезала под стол и там сидела, либо пряталась в подушках дивана. И все мои попытки приблизиться к тому, чтобы она могла увидеть свою работу и проверить себя, не были эффективными. На просьбы дочь не реагировала. На уговоры хотя бы мельком взглянуть издалека на свою работу дочь фыркала, злилась или начинала плакать. Иногда мне удавалось ее подтащить силой или выманить хитростью к столу. И тогда моя дочь молниеносно хватала тетрадку и рвала ее со страшной злостью. Или после часа рыданий моя дочь могла вырвать этот листок, предварительно его исчеркав, сесть и начать писать заново. Но посмотреть на второй раз написанный текст она также не решалась. Глаза откровенно трусили! Им было невыносимо противно смотреть на работу рук. Но и помогать своим рукам глаза дочери явно намерены не были.

Итак, на глаза не было никакой надежды. При этом, когда моя дочь смотрела мультики, она уходила полностью в этот процесс. Она могла не замечать вещей на столе, не видеть ничего вокруг, но стоило ей рассмотреть картинку, как она могла достаточно точно ее описать. Моя дочь обладала хорошей зрительной памятью. И я понимала, что неучастие глаз в письменной работе моей дочери является неким следствием. Дело не в том, что моя дочь плохо видела. Мы несколько раз ездили к разным специалистам, пока врачи меня не убедили, что глаза моей дочери здоровы и что если она не может хорошо читать и писать, то это проблема психологического характера.

Как только я убедилась, что у моей дочери в принципе с глазами все в порядке, я ужесточила свое отношение к ним. В плане чтения я стала предъявлять более строгие требования. А в плане письма, я на время глаза оставила в покое. Но подбирала для глаз необычные задания: головоломки, ребусы, лабиринты, запоминание картинок, поиск, расшифровка анаграмм и все, что могло развивать именно зрительное восприятие. Кроме того, мы занимались развитием визуального конструирования, собирали объемные пазлы, решали много геометрических заданий, развивали восприятие цвета и формы.

Основной задачей таких творческих заданий было укрепление уверенности в восприятии зрительной информации. Мне было важно не только развить визуальную систему восприятия, но и создать условия для того, чтобы моя дочь смогла начать доверять своим глазам. Потому что без доверия мы не могли сформировать зрительный контроль.

Вообще, любое контролирование чего-либо начинается с устойчивого доверия к этому чему-либо. Ребенок может при хорошо развитом зрительном восприятии запомнить, что слово «бегемот» пишется из таких букв, как: «б, е, г, е, м, о, т». Но вспомнить этот зрительный образ слова на диктанте и написать его правильно можно только при условии, что ребенок доверяет своим глазам больше, чем внутреннему голосу, который один раз может продиктовать ребенку «бигемот», второй раз внутренний голос ребенку продиктует «бегимот». И только глаза могут быть ответственными за грамотность написания того или иного сложного слова. А для формирования ответственности глаз, их контролю над письмом, им необходимо довериться. Все мои задания были направлены на формирование доверия к глазам, чтобы, в конце концов, именно глаза приняли на себя ответственность за письмо. Для того, чтобы ничто не могло отвлечь глаза от их работы, я сняла все яркие, красочные игрушки, поместившиеся на столе моей дочери. Поскольку в четвертом классе домашние уроки дочь делала на продленке в школе, наши занятия проходили по вечерам. И я особо старалась, чтобы хорошее настроение за ужином плавно перетекало и на вечерние занятия.