Читать онлайн «Бить или не бить?». Страница 12

Восприятие японскими детьми социальных ролей и поведения их отцов и матерей сегодня мало отличается от представлений австралийских, английских, североамериканских и шведских подростков (Goldman J., Goldman R., 1983; Bankart С. P., Bankart В. М., 1985). Это касается и распределения наказаний. Сравнение репрезентативной выборки японских и американских отцов и их детей-тинейджеров показало, что американские отцы, в соответствии с их медийными образами, проводят со своими детьми больше времени, чем японские, но оценка отцов японскими детьми меньше зависит от этого фактора, здесь действуют более тонкие зависимости. При сравнении группы канадских и японских семей (Steinberg, Kruckman, Steinberg, 2000) японские отцы выглядят более традиционными: они реже присутствуют при родах, реже берут на это время отпуск и т. д. Однако они заботятся о ребенке значительно больше, чем ожидали исследователи.

В XXI в. эти сдвиги усиливаются. Японская рекламная компания «Дентсу» в 2010 г. констатировала, что традиционное невнимание японских мужчин к маленьким детям уходит в прошлое. По данным проведенного фирмой опроса, 73,4 % отцов детей младше 12 лет активно занимаются их воспитанием, а 86 % неженатых 20-летних мужчин собираются в будущем последовать их примеру. «Дентсу» назвала этих новых мужчин Papa Danshi (мужчины-папы) (Japanese fathers become «Papa Danshi», 2010).

Разумеется, эти сдвиги не следует преувеличивать. По данным сравнительного международного исследования (International comparative research on «home education»), средний японский отец проводит со своими детьми в рабочий день лишь около трех часов, меньше времени тратят на своих детей только южнокорейские мужчины. Таиландские отцы уделяют детям почти шесть часов в день. Однако 40 % японских отцов сожалеют о таком положении. Быть отцами в Японии стало модно. В отличие от прошлых поколений, молодые японцы охотно «выгуливают» своих малышей. В Токио возникло несколько журналов для молодых отцов (Shimoda, 2008). Более молодые, образованные и, главное, вовлеченные в реальное общение с детьми отцы менее склонны наказывать своих чад физически.

Постепенно это меняет и общественное сознание как на политическом, так и на бытовом, общинном уровне. Интересен в этом плане опыт расположенного в префектуре Танагава между Токио и Иокогамой города Кавасаки (http://www.endcorporalpunishment.org/children/countries/japan/japan-research-2.html).

Кавасаки – девятый в Японии по численности населения (около 1,4 млн. чел.) индустриально развитый город. В 2000 г. его муниципалитет по собственному почину принял «Правило о правах ребенка в городе Кавасаки». Этим правилом полностью запрещались телесные наказания детей где бы то ни было. Постановить, конечно, легче, чем осуществить. В марте 2002 г. городские власти провели профессиональный опрос 4 500 местных детей от 11 до 17 лет, из которых 2 061 ответил, в числе других, на два вопроса о телесных наказаниях. На вопрос о своем личном опыте телесных наказаний в семье 9,7 % детей сказали, что подвергались им часто, а 27,9 % – иногда. На вопрос, что они думают о телесных наказаниях, 25,2 % детей ответили, что категорически против них, 7,5 % считают их разумными, а 43,9 % – приемлемым способом дисциплинирования детей. Среди 600 опрошенных городских чиновников против телесных наказаний детей в семье высказались 42,3 %. Для чиновников это немало.

Городской совет этим не удовлетворился. В 2008 г. местные власти провели новое исследование с целью выяснить, как самоуважение детей и взрослых связано с условиями их развития, включая телесные наказания. Оказалось, что взрослые с высокой степенью самоуважения телесно наказывают своих детей почти вдвое реже тех, у кого самоуважения маловато. В частности, политики и чиновники с низкой степенью самоуважения наказывают своих детей физически значительно чаще, чем с высокой. Телесные наказания отрицательно сказываются и на детях. Дети с высокой степенью самоуважения чувствуют, что взрослые относятся к ним внимательно, выслушивают их и т. д. Зато дети с низким самоуважением значительно чаще испытывали телесные наказания со стороны своих родителей и опекунов. В целом исследование показало, что когда взрослые причиняют им боль, дети воспринимают это послушно и терпеливо. Но такая реакция типичнее всего для детей с низким самоуважением. Эти дети редко высказывают взрослым свои подлинные мысли и чувства. Иными словами, телесные наказания тормозят формирование гражданственности и социальной активности. Может быть, эта информация поможет дальнейшему смягчению нравов?

Остается пожелать городскому совету Кавасаки успехов в его трудной работе. Похоже, что там городские власти не используют детей для собственного пиара, а действительно любят их.

Подведем итоги.

1. Телесные наказания – древнейшая и универсальная форма дисциплинирования детей, однако оценить их смысл, функции и историческую динамику можно лишь в широком социокультурном контексте.

2. Подобно тому, как образ ребенка – плоть от плоти принятого в обществе образа человека, так и степень распространенности и интенсивности телесных наказаний детей – плоть от плоти принятых в обществе форм наказания и дисциплинирована взрослых.

3. Эволюция отношения к телесным наказаниям и соответствующих педагогических практик содержательно и статистически связаны с целым рядом социально-экономических и культурных факторов (социальная сложность, культура насилия, количество социализаторов, неравенство возможностей и власти и т. д.), соотношение которых проблематично.

4. Один из главных факторов, определяющих распространенность телесных наказаний детей, – религиозные установки и ценности, причем различные религии в этом отношении неодинаковы.

Если от кросскультурных, этнографических и религиоведческих исследований перейти к обычной нарративной истории, то телесные наказания детей представляются всеобщими, но далеко не единообразными. Особенно много вариаций наблюдается в приписываемых им смыслах и в способах их легитимации. Чем большая ценность и автономия приписывается ребенку и чем сложнее становится процесс его социализации, тем сильнее религиозный дискурс дополняется, а затем и вытесняется педагогическим, в фокусе которого стоит подразумеваемая забота о благе ребенка. Однако эмпирические данные на сей счет фрагментарны и выглядят скорее иллюстративными, нежели доказательными.

Уже в античной Греции стили воспитания детей и тем более методы их дисциплинирования не были единообразными.

В Спарте, где воспитание детей было коллективным и нацелено прежде всего на подготовку воинов, дисциплина была суровой и единообразной, причем следили за ней не только взрослые воспитатели пайдономы, но и их помощники из числа старших подростков – ирены, или эйрены. При посвящении в эйрены, 14-летних мальчиков подвергали различным болезненным испытаниям, в том числе публичной порке, которую они должны были вытерпеть без стонов и слез. После этого они становились помощниками пайдономов в физической и военной муштре остальных подростков и получали право физически наказывать их.

В Афинах система социализации детей была более дифференцированной и индивидуализированной. Мальчиков здесь воспитывали отдельно от девочек, а коллективное воспитание дополнялось домашним. Без телесных наказаний не обходилось ни то ни другое.

По словам Платона, «ребенка гораздо труднее взять в руки, чем любое другое живое существо. Ведь чем меньше разум ребенка направлен в надлежащее русло, тем более становится он шаловливым, резвым и вдобавок превосходит дерзостью все остальные существа. Поэтому надо обуздывать его всевозможными средствами…» (Платон. Законы, 808 d).

Какими именно?

«Хорошо, если ребенок добровольно слушается; если же нет, то его, словно кривое согнувшееся деревцо, выпрямляют угрозами и побоями» (Платон. Протагор, 325 d).

О том, что детям по природе свойственно непослушание, которое приходится преодолевать силой, пишет и Аристотель (Политика, VII, 17)

Самые жестокие телесные наказания древнегреческая мысль ассоциирует не с родителями, а с учителями. В классической Греции «педагог» – это доверенный раб, часто иноземного происхождения, которому отец доверил уход за своими детьми. Так как родители поручали педагогу самую неприятную, «грязную» часть воспитательной работы, неприязнь ребенка обращалась прежде всего на него. Античные авторы часто пишут о педагогах иронически, как о ни к чему не пригодных угрюмых ворчунах и придирах. Позже появляется даже выражение «кислое и педагогическое лицо» (см.: Безрогов, 2008). Если прогрессивные авторы Нового времени сравнивали школу, основанную на принуждении, с казармой, то Ксенофонт, наоборот, сравнивает жестокого полководца Клеарха с учителем: