Читать онлайн «Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера». Страница 50

У ассинибойнов этот обычай соблюдается очень строго всеми женатыми мужчинами, распространен он, кажется, и среди бвои-нугов, или дакотов, как они себя называют, а также среди омахов, живущих на берегах Миссури. Такой обычай не только определяет правила поведения мужчины в отношении к родителям своей жены; он распространяется также на ее дядей и теток. Родичи жены и мужа в одинаковой мере обязаны избегать друг друга. Если индеец войдет в палатку, где сидит его зять, последний обязан закрыть лицо, пока тот не уйдет. Когда молодой человек живет в одной палатке с родителями жены, ему устраивается внутри маленькая палатка либо циновками и шкурами отделяется небольшое помещение, куда ночью удаляется и жена. Днем она служит посредницей между мужем и другими членами семьи. Мужчина ни в коем случае не должен произносить имени отца своей жены; если он это сделает, то совершит величайший проступок, расценивающийся как неуважение к родителям. Оджибвеи не придерживаются этого обычая и считают его нелепым и обременительным.

Обитатели этой палатки отнеслись ко мне весьма дружелюбно. Хотя кукурузы там очень мало, у них был небольшой запас зерна, из которого они приготовили мне пищу. Когда молодой человек рассказал, как сильно напугал я его в прерии, все долго смеялись над этим происшествием. В деревне было 25 палаток, и я расспрашивал всех жителей, где мне найти Ба-гис-кун-нунга, но никто этого не знал. Соседняя деревня была в двух днях пути отсюда, и возможно, что Ба-гис-кун-нунг отправился туда. Погостив немного в палатке молодого человека, я тронулся в путь к следующей деревне. Когда я к ней подходил, мимо пролетала стая гусей, и мне удалось пристрелить одну птицу, упавшую прямо в толпу ассинибойнов. Увидев среди них старого, показавшегося мне очень бедным индейца, я жестами дал ему понять, что он может взять гуся себе. Но прежде, чем принять подарок, старик подошел ко мне и выразил свою благодарность совсем неожиданным способом. Он положил обе руки мне на голову и несколько раз провел ими по длинным волосам, спадавшим на мои плечи, говоря что-то на своем непонятном языке. Затем старик поднял гуся и знаками, которые я легко понял, пригласил жить под его кровлей и разделять с ним пищу, пока я буду находиться в этой деревне. Пока старик готовил гуся, я обошел все палатки, разглядывая лошадей, в надежде отыскать среди них свою, но так и не нашел ее. Меня сопровождало несколько молодых людей, но они были безоружными и вели себя по-дружески. Впрочем, когда я направился к ближайшей деревне, то заметил, что один из этих юношей поскакал туда на быстрой лошади, как бы собираясь предупредить о моем приходе.

В новой деревне мой приход не привлек к себе никакого внимания. Казалось, меня совсем не замечали. Живших там индейцев я совсем не знал, но они, видимо, были кем-то настроены против меня. Их вождь, Ках-одже-мау-уит Ассинибойн (Верховный Ассинибойн), был выдающимся охотником, но вскоре после моего посещения погиб. Заметив непривычно долгое отсутствие своего вождя, воины пошли по его следам и нашли беднягу мертвым в прерии. Оказалось, что медведь-гризли напал на охотника и задавил его.

Так как эти индейцы относились ко мне с явным недружелюбием, я не заходил в их палатки, а бродил вокруг, рассматривая лошадей, среди которых все еще надеялся найти свою. Я много слышал о резвости и красоте молодой лошади, принадлежавшей вождю, и тотчас узнал ее по описанию. [У меня под одеялом спрятан был аркан. Я искусно набросил его на шею лошади – и не поскакал, а полетел. Когда лошадь начала задыхаться, я остановился, чтоб оглянуться: хижины негостеприимной деревни были едва видны и казались маленькими точками на далекой долине…

Тут я подумал, что нехорошо поступаю, похищая любимую лошадь человека, не сделавшего мне никакого зла, хотя и отказавшего мне в должном гостеприимстве. Я соскочил с лошади и пустил ее на волю. Но в ту же минуту увидел толпу индийцев, скачущих из-за возвышения. Я едва успел убежать в ближний орешник. Они искали меня несколько времени по разным направлениям, а я между тем спрятался с большой осторожностию. Они рассеялись. Многие прошли близехонько от меня; но я был так хорошо спрятан, что мог безопасно наблюдать за всеми их движениями. Один молодой человек разделся донага как для сражения, запел свою боевую песнь, бросил ружье и с простою дубиною в руках пошел прямо к месту, где я был спрятан. Он уже был от меня шагах в двадцати. Курок у ружья моего был взведен, и я целил в сердце… Но он воротился. Он, конечно, не видал меня; но мысль находиться под надзором невидимого врага, вооруженного ружьем, вероятно поколебала его. Меня искали до ночи, и тогда лошадь уведена была обратно.

Я тотчас пустился в обратный путь, радуясь, что избавился от такой опасности; шел день и ночь, и на третьи сутки прибыл к реке Мауз. Купцы тамошней конторы пеняли, что я упустил из рук похищенную мною лошадь, и сказали, что дали бы за нее хорошую цену.

В двадцати милях от этой конторы жил один из моих друзей, по имени Бе-на. Я просил его осведомиться, о моей лошади и об ее похитителе. Бе-на впустил меня в шалаш, где жили две старухи, и сквозь щелку указал на ту хижину, где жил Ба-гис-кун-нунг с четырьмя своими сыновьями. Лошади их паслись около хижины. Бе-на указал на прекрасного черного коня, вымененного ими на мою лошадь…].

Ва-ме-гон-э-бью тоже побывал в фактории и ждал меня в этой деревне, где жил в палатке сыновей одного из братьев Тау-га-ве-нинне, приходившихся ему, следовательно, двоюродными братьями и относившихся к нему очень хорошо. Брат послал к Ба-гис-кун-нунгу людей с предложением дать ему хорошее ружье, одежду вождя и все имевшиеся при нем вещи в обмен на лошадь для возвращения домой. Узнав об этом, я обругал Ва-ме-гон-э-бью; ведь если бы Ба-гис-кун-нунг принял подарки, мне пришлось бы затратить еще больше усилий, чтобы отнять не только лошадь, но и подаренное имущество. Прибыв в деревню [Я тотчас отправился к Ба-гис-кун-нунгу и сказал ему: «Мне нужна лошадь». – У меня нет лишней лошади. – «Так я ж одну уведу». – А я тебя убью. – Мы расстались. Я приготовился к утру отправиться в путь. Бе-на дал мне буйволовую кожу вместо седла, а старуха продала мне ремень в замену аркана, мною оставленного на шее лошади индийского старшины]. Ночевал я не в палатке Бе-ны, а у наших родичей. [Рано утром вошел я в хижину Бе-на, еще спавшего, и покрыл его тихонько совершенно новым одеялом, мне принадлежавшим] и ушел вместе с Ва-ме-гон-э-бью.

[Приближаясь к хижине Ба-гис-кун-нунга, увидел я старшего его сына, сидящего на пороге…] и караулившего лошадей. Ва-ме-гон-э-бью начал уговаривать меня отказаться от моей затеи похитить одну из них, так как нас тотчас увидели бы. К тому же не было никаких сомнений в том, что против нас готовы применить насилие, чтобы предотвратить похищение. Я не принял его совета, но согласился отойти ярдов на 200 по дороге и сложить там наше имущество, а затем вернуться за лошадью. Отойдя достаточно далеко, чтобы нас не было видно, я сложил свою поклажу на землю. Но Ва-ме-гон-э-бью, убедившись, что я не откажусь от своего намерения, вдруг побежал вперед, а я с такой же поспешностью устремился к деревне. [Заметив меня], сын Ба-гис-кун-нунга [закричал изо всей мочи…] что-то на своем языке. Я понял только слова: «вах-ках-то вах» и «шунк-тон-гах» («оджибвей» и «лошадь») и ответил «как-уин-гвауч оджибвей» («не совсем оджибвей»). [Вся деревня пришла в смятение… Народ собрался около меня… Никто, казалось, не хотел мешаться в это дело.] Напротив, мой друг Бе-на и окружавшие его индейцы кри своим поведением подбадривали меня. [Одно семейство моего обидчика изъявляло явную неприязнь…