Читать онлайн «Современная демократия и альтернатива Троцкого: от кризиса к гармонии». Страница 90

Есть вероятность, что именно перед XII съездом заговорщики и Троцкий узнали о требовании Ленина сменить генсека. Вот как Троцкий отвечал Каменеву, посланному заговорщиками для зондажа его позиции:

«Имейте в виду и передайте другим, что я меньше всего намерен поднимать на съезде борьбу ради каких-либо организационных перестроек. Я стою за сохранение status quo… Я против ликвидации Сталина»[306].

Вот оно снова, это пренебрежение конкретными кадрами: «каких-либо организационных перестроек»! То есть будет Сталин генсеком или нет, для Троцкого тогда было не важно. Как марксист, он считал это несущественным фактором революции.

Весьма вероятно, Сталин поэтому предложил Троцкому читать политический доклад на ХII съезде вместо Ленина. Это был шаг Сталина как ответ на компромисс по национальному и «генсечному» вопросам: ты – мне, я – тебе. Нормальная внутриверхушечная политика интриг и компромиссов.

Но Троцкий берет и отказывается от этого предложения, мотивируя свой поступок стремлением к «чистоте помыслов»: а что подумает партия? «Партии будет не по себе, если кто-нибудь из нас попытается как бы персонально заменить больного Ленина», – ответил на это тогда Троцкий.

«Сталин знал, что со стороны Ленина на него надвигается гроза, и со всех сторон охаживал меня… “Тройкой” решено было, что политический доклад сделает Зиновьев. Я не возражал…»

Куда же делась принципиальность? Чистота помыслов о замене великого Ленина? Сам не стал, а Зиновьеву позволил. Скорее всего, это был торг и опять же компромисс с триумвиратом: они принимают тезисы Троцкого о промышленности, а он не возражает против национального вопроса и замены Ленина Зиновьевым в чтении политического отчета ЦК на съезде. С его точки зрения гораздо важнее для революции выбрать правильный курс развития экономики страны по сравнению с личностью выступающего с первым докладом на съезде и обидой грузин. Троцкий был неким красным рыцарем без страха и упрека и весь этот решающий год ждал выздоровления Ленина, который придет и все расставит по своим местам. Он на полном серьезе писал потом в своей книге «Моя жизнь», что они с Лениным договорились «создать комиссию по борьбе с бюрократизмом» в партии. Насколько наивно можно было думать победить бюрократизм очередной «комиссией»! Не отменой запрета на свободу фракций, не политической конкуренцией хотя бы внутри партии, не свободными дискуссиями без оргвыводов проигравшим. Ленин «…намечал создание при ЦК комиссии по борьбе с бюрократизмом. Мы оба должны были войти в нее»! Таковы были ожидания Троцкого: он вместе с Лениным побеждает бюрократизм и приструнивают триумвиров. То есть ожидание восстановления близких отношений с Лениным времен гражданской войны и полной поддержки Ленина. С другой стороны, он чувствовал, что сам по себе этот сложившийся режим ленинизма ненормален. Это не может быть признано марксистским, когда от одного-двух человек зависит судьба партии и революции. Одним из первых почувствовав ненормальность сложившегося после X съезда внутрипартийного режима, Троцкий не смог решиться выступить один, без Ленина, на открытую войну с триумвирами, которые в отличие от него наплевали на ленинский запрет группировок и организовали в тот год полноценную тайную фракцию внутри Политбюро, ЦК и всего аппарата партии. Она даже имела свой шифр в обмене почтовыми сообщениями. Он в соответствии со своими взглядами объединителя инакомыслящих, стремлением к влиянию, а не к расколу, долго еще надеялся на мирное сосуществование в одном Политбюро, ЦК и партии с заговорщиками, бывшими верными соратниками Ленина, и не решался на окончательный разрыв с ними. Может быть, именно эта нерешительность Троцкого имелась в виду Иоффе, его верным другом, в его предсмертной записке перед самоубийством после разгрома оппозиции в 1927 году. Конечно, он должен был открыто признать необходимость отмены резолюции X съезда о запрете фракций и повернуть партию и страну в сторону реальной демократизации. Организовать реальную фракцию своих сторонников со своими шифром, явками и тайными совещаниями. Тогда, в 1923 году. Он это сделал лишь в 1926—27 годах, когда было уже поздно.

А весной 1923 г. многие образованные коммунисты даже из старых большевиков, не межрайонцев, испытывали тревогу за будущее партии. Им уже было известно противостояние триумвиров и Троцкого, они понимали, что отсутствие Ленина требует пересмотра механизма высшего управления партией, и тройка заговорщиков без Троцкого их явно не устраивала. На XII съезде эти настроения выразил Красин, инженер-химик, владеющий европейскими языками, старый большевик, соратник Ленина:

«Но когда мне говорят, что какая бы то ни было тройка или пятерка заменят Ленина и что мы “все оставляем по-старому”, то я говорю: нет, товарищи, по старому мы оставить не можем».

Красин всегда был лично близок Троцкому, формально не входя в оппозицию. Они на заседаниях обменивались записками, что для формалиста Троцкого было исключением из правила. Красин всегда, когда приезжал в Москву даже после 1923 г., не боялся заходить к опальному вождю для бесед и обмена мнениями по самому широкому кругу вопросов. Он был одним из многих партийцев-прагматиков, блестящих специалистов в своем деле, сочувствующих оппозиции Троцкого, но не участвующих в активной внутрипартийной борьбе. Он целиком разделял экономическую платформу оппозиции (товарная интервенция, использование международного разделения труда, концессии), в чем-то доходя даже до либеральных крайностей типа признания царских долгов. В экономике он стоял на самом проевропейском краю партии, блокируясь с центристом Троцким против почвенников сталинско-бухаринской группы. Умерев в 1926 г., он безусловно избавился от последующей трагической судьбы всех подобных ему «большевиков-европейцев».

XII съезд, проходивший неделю до 25 апреля 1923 г., выявил обе тенденции этого противоречивого года, года «фазового перехода» в управлении партией и государством. Дойчер считал, что этот съезд показал всем делегатам, что Троцкий был единственным достойным преемником Ленина. Впервые в истории партии докладчик на съезде применил такое нововведение, как презентационные визуальные средства. Троцкий показывал графики и диаграммы, наглядно иллюстрирующие его идеи. Блестящий его доклад «О промышленности» был с восторгом воспринят многими делегатами. С минимумом поправок его тезисы были приняты и легли в основу экономической политики на ближайшие годы, определив успешное восстановление экономики России. В начале заключительного слова по своему докладу Троцкого снимали на кинопленку (больше никто не удостоился такой чести)[307].

На съезде зачитывались многочисленные поздравления от рабочих различных фабрик и заводов России, в которых имя Троцкого неизменно ставилось вторым после Ленина. До Троцкого на съезде выступал Зиновьев с политическим докладом. И очень показательно, как встречали делегаты докладчика, которого объявил председатель. Он поднимается со своего места и идет к трибуне. Зиновьев шел вместо Ленина первым докладом на съезде. Шел в тишине. Никто не хлопал. Потом по организационному вопросу выступал Сталин. Он также шел к трибуне в тишине. Когда на восьмом заседании (четвертый день съезда) объявили Троцкого, он шел к трибуне под «продолжительные аплодисменты»!

Но это был внешний триумф, так очаровавший Дойчера. Несмотря на все это, XII съезд показал и поражение Троцкого в его противостоянии с заговорщиками. Триумф был только внешним и краткосрочным. Троцкий был побежден на съезде идейно и организационно. Кредо Троцкого о взаимном влиянии, а не отметании инакомыслящих, было окончательно похоронено именно на этом съезде и именно при молчаливом согласии самого Троцкого. Зиновьев довел до логического конца ленинскую аргументацию предыдущих лет о борьбе с инакомыслием:

«Всякая критика партийной линии, хотя бы так называемая “левая”, является ныне объективно меньшевистской критикой».

По тому, какие лозунги вызывали бурное одобрение делегатов, можно судить о качестве партии. Это уже была далеко не та партия, которая делала революцию и сражалась в гражданской войне, терпимо относясь к разным идейным течениям внутри себя. Если Зиновьеву не апплодировали как человеку, то его лозунг на отметание инакомыслящих вызвал явное одобрение:

«Вторая опасность, – чтобы в тот момент, когда империализм, который прямо подумывает: если нет Ленина, не попробовать ли зубок насчет интервенции еще раз, – чтобы в это время мы насчет единства партии не допускали ни малейшей двусмысленности, никаких кривотолков. Если есть хорошие “платформы” относительно создания других партий, скатертью дорога. (Бурные аплодисменты, продолжающиеся несколько минут, оратору не дают продолжать)».