Читать онлайн «Великая гендерная эволюция: мужчина и женщина в европейской культуре». Страница 9

Артефакты искусства.

О времени становления сознания свидетельствуют и первые артефакты искусства.

Так, например, известные находки «палеолитических венер» (обобщающее понятие для множества доисторических статуэток, которые датируются верхним палеолитом) подтверждают предположение о том, что оно происходит значительно позднее «происхождения» самого человека. Их «эволюция» от самой примитивной (Холе-Фельс) иллюстрирует развитие абстрагирующей способности человеческого сознания. Собственно, встречаются они не только в Европе, ареал находок простирается на большую часть Евразии: от Пиренеев до озера Байкала. Но временные рамки появления практически всех этих атефактов определяются между 35–40 и 20 тысячелетиями до н. э.

Пещерная живопись так же датируется более поздним временем:

Ласко 18–15 тыс. лет до н. э.

Фон де Гом 15–11 тыс. лет до н. э.

Альтамира 15–10 тыс. лет до н. э.

Таким образом, и появление первых артефактов искусства, свидетельствующих о способности психики к созданию образа отсутствующего предмета, говорит о том, что сознание вспыхивает лишь через двадцать тысяч лет после появления биологически «законченного» человека.

«История России с древнейших времен до конца XVII века» под редакцией А. Н. Сахарова объясняет причины перехода от матриархата к патриархату следующим образом: «Переход к производящему хозяйству составляет суть неолитической революции. Думается, что основоположником производящего хозяйства явилась женщина. Именно она, собирая злаки, обратила внимание на то, что, оброненные в землю, они дают всходы. Именно она первая приручила детенышей убитых животных, а потом стала использовать этот опыт для создания постоянного стада, которое давало мясо, молоко, кожу. Женщина полностью оправдала отведенную ей роль в период матриархата, создав основу для будущего взлета человеческой цивилизации. Но тем самым она подготовила почву, чтобы уступить ведущую роль в обществе мужчине – земледельцу, вспахивавшему обширные поля и вырубавшему и выжигавшему лес для новых посевов; скотоводу, пасшему тысячи голов скота и находившемуся долгое время в седле. В новых хозяйственных условиях требовалась мужская сила, ловкость и доблесть. Наступало время патриархата, когда ведущее место в семье, роде, племени заняли мужчины»[28]. Однако представляется, что ссылки на мужскую силу, ловкость и доблесть недостаточно даже для школьного учебника.

Строго говоря, начальные фазы развития семьи поддаются реконструкции лишь средствами логического анализа. Но можно утверждать, что рубежным этапом ее истории является так называемая неолитическая революция (термин, введенный в оборот в 1949 г. английским археологом Г. Чайлдом). Сводным критерием качественных перемен является переход от собирающей к производящей экономике, развитие оседлости, демографический взрыв. Археологические раскопки показывают резкое расширение спектра качественно новых, прежде всего сложносоставных, орудий. А вместе с ними диагностируют такую же взрывную диверсификацию деятельности, ибо производство каждого из них выделяется в самостоятельный ее вид, требующий обучения и специализации исполнителя. Между тем обучение производству никогда не существовавших вещей немыслимо без собственно знаковой системы общения. Никакие механизмы животной психики не способны ни к передаче, ни к восприятию, ни тем более к порождению знаков, кодирующих пространственно-временную структуру сложноорганизованных технологических процессов. То есть начал, принципиально чуждых биологическим формам движения.

Попутно заметим, что специализация деятельности – это и есть основная форма разрушения стереотипов инстинктивной поведенческой активности. Дело в том, что никакое животное не способно к биологически бессмысленным ее формам. Между тем производство орудия носит именно такой, «бессмысленный», характер, поскольку дальнейшее его использование отделено от изготовления целой цепью событий, отстоящих в пространстве и времени и уходящих далеко за горизонт событий, предвидимых живым телом. Психика, оторванная от ритмов собственной физиологии и от сиюминутно развертывающегося потока восприятий опорных ориентиров окружающей среды, немыслима не только у низкоорганизованных. Ни одно животное вообще не могло бы просуществовать и дня, если бы его деятельность вдруг утратила связь с тем и другим[29]. Биологически необходимым является лишь заключительное звено сложной цепи – добывание конечного предмета. Отсюда изготовление орудия оказывается возможным только там, где оно – здесь и сейчас – переходит в процесс добывания пищи. Орудие не может изготавливаться «на всякий случай», в запас, и там, где это все-таки происходит, мы обязаны констатировать нарушение фундаментальных законов биологии. Или появление новых законов движения.

Выполнение предшествующих операций (производство первичного орудия… – производство конечного…) регулируется уже не врожденными инстинктами животного, но информацией, иными словами, принципиально новой реальностью, которая, как уже сказано, образует предмет зарождающегося сознания. Овладение ею требует формирования более совершенной психики, способной ориентироваться одновременно в налично данной физической и в параллельно развертывающейся виртуальной действительности. При этом во второй, «параллельной», реальности уже нет непосредственно воспринимаемых пространственно-временных связей, они заменяются причинно-следственными и логическими отношениями. Способность же к такой замене, как и любая другая, возникает прежде всего на уровне вида. На уровне же индивида она развивается не в одинаковой мере у всех, и те особи, психика которых обладает большей свободой в обращении с нею, оказываются в выигрышном и оттого – в особом положении.

Именно вокруг них начинают выстраиваться новые, внебиологические, связи, именно на них замыкаются первые, собственно социальные, контакты. А следовательно, мы вправе ожидать, что с возрастанием роли информации в обеспечении совместной жизни сообщества более высокие позиции в его внутренней иерархии начинают обеспечиваться не только такими «традиционными» факторами, как объем мышечной массы и способность развить бóльшие физические усилия и ускорения, но прежде всего – степенью овладения ею. Другими словами, функция лидерства, без которой невозможна жизнь никакого сообщества, обретает качественно новые черты, начинает опираться на новые механизмы управления жизнедеятельностью. Впрочем, это не означает того, что способность развить известные физические усилия отходит на второй план. Просто она перестает играть исключительную роль, но ведь и технология, этот главенствующий элемент первобытной культуры, существует только как способ организации действия физических сил и ускорений в пространственно-временном поле деятельности. Поэтому диапазон и способность к тонкой градации массово-энергетических процессов продолжает сохранять свое значение. Об этом нам еще придется говорить.

Связи, которые возникают между искусственно создаваемыми вещами, и способность к их освоению – вот что выдвигается на первый план. Именно эти новые связи и более совершенные механизмы управления совместным жизнеобеспечением делают возможным практическое использование изготовленных кем-то другим орудий. В условиях разрушения структуры целевой деятельности это становится критически важным обстоятельством.

Наконец, никакая специализация (прежде всего на изготовлении ключевых орудий) невозможна без отчуждения результатов индивидуального труда и появления механизмов распределения совокупного продукта, то есть без появления базисного элемента социальности. Словом, перед нами не просто переход от одной формы экономики к другой, но качественная смена самой парадигмы жизни[30].

По-видимому, с этими преобразованиями связана и первая гендерная революция, в результате которой матриархальное устройство сменяется патриархатом. «Ниспровержение материнского права было всемирно-историческим поражением женского пола. Муж захватил бразды правления и в доме, а жена была лишена своего почетного положения, закабалена, превращена в рабу его желаний, в простое орудие деторождения. <…> Первый результат установившегося таким образом единовластия мужчин обнаруживается в <…> патриархальной семье»[31].

Не будем ставить в вину Энгельсу ни военные параллели, ни тезис о «всемирно-историческим поражении женского пола», поскольку становление любого нового учения нередко сопровождается преувеличениями. Но сохранение их сегодня (а эти идеи охотно развиваются в феминистском движении) – уже атавизм. Любая мысль имеет оборотную сторону, и если в результате «поражения» женщина становится рабой, то следует думать, что прежде рабом был мужчина. И если сбросить его иго – значит восстановить справедливость, то не во имя ли той же ценности совершалось свержение матриархата?