Читать онлайн «Эволюция стиля мышления в исследованиях Вселенной. От древнейших времен до конца ХХ века». Страница 5

Оценивая современную философию науки в целом, можно утверждать, что одной из ее ведущих линий является, будь то в явной или неявной форме, идущая от К. Маркса и Ф. Энгельса линия, которая «состоит во все более точном определении (и ограничении) той меры, в какой производственные отношения на самом деле обуславливают познание и формы мышления»16. Дело в том, что сейчас более, чем когда-либо, очевидно, что влияние на науку «общественно-экономических целостностей, сменяющихся в ходе общественного прогресса, … проявляется, как правило, опосредованно, через формы «внутринаучной социальности»17. В свете современных диалектико-материалистических разработок социальная обусловленность научного познания предстает в единстве двух аспектов: это зависимость развития науки от социально-экономических и духовных условий жизни общества, определяющих статус науки, импульсы к ее развитию и т. д. («внешняя социальность»), а с другой стороны, это влияние культурных, мировоззренческих факторов на субъект познания (отдельных людей, научные сообщества) – через систему оснований, принципов, методов научного познания, также социально-исторических по происхождению и смыслу18 («внутренняя социальность).

С учетом всего сказанного должно быть понятно, почему более правомерно говорить не просто о социальном влиянии на науку, а, как это принято сейчас, пользоваться понятием социокультурной детерминации науки, сводящим в тесной взаимосвязи и взаимообусловленности экономические, политические, культурные и даже во многом обусловленные ими психологические факторы. Рассмотрение развития науки в динамичном воздействии с широким социокультурным фоном, во взаимосвязи материальной и духовной культуры – во всем их многообразии, выявляет не просто тесное переплетение «внутренних» и «внешних» факторов развития науки, но и, по сути дела, их неотделимость, неправомерность их разделения. Выясняется, что даже внутренняя логика развития науки, научных теорий, представлений и т. д. не бывает полностью автономной, и конкретный характер ее реализации в значительной степени социокультурно обусловлен. Более того, социально обусловлены и те условия, когда когнитивные структуры науки приобретают достаточную самостоятельность для того, чтобы наука или определенная система научных представлений приобрели сформировавшуюся внутренную логику – тем самым возможность саморазвития науки приобретается не просто благодаря достижению ею определенной когнитивной зрелости, но и как результат возможностей, обусловленных развитием общества19. Можно предположить, что этап соответствующей зрелости науки и этап, когда в обществе созревают упомянутые выше возможности, вовсе не случайно совпадают в хронологическом, историческом плане, а органично взаимообусловлены. Обращает на себя внимание и то, что, как показывают исследования по истории науки, выбор из альтернатив, которые представляет внутренняя логика науки, далеко не всегда осуществляется в соответствии только с сугубо научными соображениями – нередко значительную, а порой и решающую, при прочих равных условиях, роль играют внешние цели, например, политические, которые действуют уже как нормативные установки20. Весьма интересно предстает тогда и издавна дискутируемая проблема соотношения в науке свободного поиска и социального запроса. Ведь даже в наше время, когда наука стала непосредственной производительной силой, ученые далеко не всегда работают в рамках тех или иных предписаний, установлений, заказов, наконец. Тем более это имело место в прошлом, когда многие ученые ради того, чтобы хоть немного приоткрыть завесу над тайнами природы, узнать что-то новое в устройстве величественного мироздания, готовы были продать душу дьяволу – в легендах, или идти на костер – в жизни, слепли у окуляров, сгорали и отравлялись в лабораториях. Но и в наш рациональный век подлинный ученый таков же – замерзающий на дрейфующих льдинах, ставящий опыты на себе, живущий отшельником в высокогорных обсерваториях. Очень существенно, что во все времена ученый, снедаемый научным любопытством, желанием «докопаться до сути вещей», был Прометеем, который не мог лишь в себе нести искру знаний. Такими были не только Бруно и Галилей или Сократ. Получается так, что даже далекий от мысли о социальном назначении науки ученый делает ее общественным достоянием, причем не только в том смысле, что передает свои знания обществу, но и потому, что, как показывает развитие науки, любые ее открытия, даже в самых абстрактных областях, рано или поздно получают практическое применение. Именно поэтому, и этот аспект проблемы стал особенно актуальным в самое последнее время, все более выясняется нецелесообразность прямолинейных, волевых решений в области организации науки, ограничивающих жесткими рамками свободу поиска, выбора проблематики, особенно в отношении плодотворно, творчески работающих ученых и коллективов. Думается, что и соотношение социального заказа и свободного научного творчества складывается естественно- историческим образом.

Упрощенную схему, модель этого соотношения можно представить так. Даже ученый, максимально независимый в своем поиске, следовании своим научным интересам и симпатиям, в свободном выборе проблем и путей их решения отражает объективные потребности научного знания, логику развития науки, которые социокультурно обусловлены. Ложное впечатление независимости науки, ее целей и задач от социальной практики порождается как раз неявностью, незаметностью того, как общественные потребности улавливаются наукой21.

И выбор области исследований, и выбор проблематики, даже максимально свободный от социального (экономического, политического и проч.) принуждения, производится из уже сложившегося, существующего социокультурного поля, более того, им в значительной степени формируются ориентиры научного поиска, его установки и нормы (о чем более обстоятельно речь пойдет впереди).

Таким образом, с одной стороны, ученый, как бы свободно он ни творил, связан с социокультурно предоставляемыми возможностями и социокультурно выдвигаемыми запросами, социокультурно сформировавшимися методологическими и ценностными ориентирами, нормами и установками. С другой стороны, в какой бы степени ни направлялись научные исследования социальным заказом, в какой бы степени ни влияли на них принятые научным сообществом парадигмальные установки, в них неизбежно сохраняется достаточная свобода научного поиска. Это не может не учитываться не только научными коллективами, но и учреждениями, разрабатывающими организацию науки, лолитику ее финансирования и т. д. Именно описанное выше соотношение должного (с точки зрения социальных функций науки, представлений научного сообщества и т. д.) и реально происходящего в науке осуществляет реализацию наукой, подобно живым организмам, моделей «потребного будущего» – ив социальном аспекте, и в чисто познавательном.

Рассмотрение науки как живого, развивающегося, динамичного образования в динамичном же социокультурном контексте позволяет давать объяснения любых периодов и любых сдвигов, самых удивительных поворотов, зигзагов з развитии науки. С позиций широкого социокультурного подхода стало впервые возможным объяснить такое важное явление, как институциализация положительной науки в конце XVII—начале XVIII вв., выглядевшее отходом от генеральной линии науки, ее идеалов, норм, социальных задач и т. д. Удалось установить, что на самом деле это явление оказалось естественноисторически созревшим результатом сочетания как внутринаучных, так и – экономических, политических и других факторов22.

Рассматривая развитие науки во взаимосвязи с социокультурным фоном соответствующей эпохи, удается рационально объяснить и нередко встречающееся сочетание противоречивых и даже, казалось бы, несовместимых линий и тенденций, подходов и тем в науке одного и того же периода или даже в творчестве одного и того же ученого. Так, смущенно замалчиваемая во многих учебниках и даже серьезных исследованиях по истории философии и науки неприязнь Ф. Бэкона, подлинного идеолога, организатора и проводника новой науки к таким явлениям научного духа, как теория Коперника, использование математики в естественно-научных исследованиях или изучение магнита,23 не только перестает выглядеть необъяснимым рецидивом ретроградства или причудами светского баловня, но предстает как обусловленная контекстом эпохи позиция, тем более активная, непримиримая и последовательная, чем более активно и последовательно развивались направленные против всякой схоластики и любых рецидивов мистики методологические требования эмпирической науки, обосновываемые в «Новом Органоне». Только при учете всего социокультурного контекста возможно следование тому важному и справедливому положению, что в «философии науки мы нуждаемся в теории, которая объясняет путь продвижения путаных и противоречивых мыслей ученого без попыток их очищения от путаницы»24. Эта установка одинаково актуальна и для понимания современной науки (характерный пример – становление и развитие, вплоть до сегодняшнего дня, квантовой механики), и для исследования ее далекой истории. Очень плодотворным указанный подход является при возвращении к хрестоматийному примеру путаной и противоречивой эволюции взглядов И. Ньютона. Обнаруживается, что многие из «эзотерических» идей мировоззрения И. Ньютона, нашедшие место в написанном на склоне лет «Апокалипсисе», сопровождали и даже питали научные изыскания И. Ньютона на всем протяжении его жизни25. В частности, они сыграли значительную роль в выработке идеи всемирного тяготения, которая, с точки зрения многих его современников, в том числе Р. Гука, настойчиво оспаривавшего приоритет И. Ньютона, была выдвинута спекулятивным образом. Противоречивое переплетение ведущих линий научного творчества И. Ньютона перестает выглядеть нелепым и необъяснимым с позиций подхода, учитывающего весь социокультурный фон, который питал мировоззрение И. Ньютона, особенности его воспитания, научной деятельности, через которые этот фон преломлялся. Столь же естественно предстают с позиций социокультурного подхода феномены средневековой культуры, в которой противоречивые духовные течения сплетены особенно причудливо (например, в иатрохимии, алхимии, астрологии, в разделяемых черной и белой, «естественной» магии и даже в средневековой логике)26.