Читать онлайн «Многополярный мир. Идеология и экономика. Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история?». Страница 40

К. Касьянова приводит в своей книге также реферативные данные о японской этнической культуре в их сопоставлении с российской. Для целей нашей книги данные о японской культуре представляют интерес, поскольку японскую культуру можно рассматривать как часть дальневосточного (в основном китайского) цивилизационного полюса. Ряд черт, несомненно, сближает японский тип культуры с русской. Это «преувеличенное сознание роли социальных связей и общественных обязанностей», признание высокой ценности государства. Наряду с этим имеется существенное отличие японцев, которых никак не назовешь «социальными интровертами». Для них характерны «эмпиризм», «практицизм», «утилитаризм и прагматизм» в смысловой сфере, преобладающее внимание к событиям и фактам по сравнению с абстрактными законами и умозаключениями, а также к частностям по сравнению с общими понятиями. Это типичные черты экстраверта, которые, несомненно, помогли японцам вырваться в лидеры современной либерально-рыночной экономики.

Черты западной цивилизации. Для описания духовно-идеологических «кодов» западной цивилизации, приведем цитаты из основного труда апологета западной культуры О. Шпенглера. Шпенглер определяет общую субстанцию западной цивилизации как деятельность и волю к власти. Европейская цивилизация принесла в мир как смысл бытия – постоянное движение, преодоление всех пределов, становление, деяние. «Жизнь важна постольку, поскольку она есть деятельность» [5, с. 541]. Гете выразил эту сущность европейского духа в образе Фауста. В «Прологе на небесах» Господь размышляет:

И дает в спутники Мефистофеля. Наверно, именно он виновник подмены, которую совершает Фауст, переводя Евангелие. Вместо «В начале было Слово», он ставит «В начале было Дело»[33].

Вот где главный разрыв Запада с восточной традицией созерцания, медитации, отвержения материального во имя духовного, отказа от земного богатства, и с христианским призывом к совершенствованию самого человека. Протестантизм в значительной мере устранил из духовной сферы Запада остатки восточной, не свойственной Западу мистической созерцательности, доставшейся ему вместе с восточным по происхождению христианством. Вот великий мистик Запада – Майстер Экхарт: «Этим неподвижным движимы все вещи. Глубина эта – одна безраздельная тишина, которая неподвижно покоится в самой себе, от нее получают свою жизнь все живущие, живые разумом, погруженные в себя» [17, с. 39].

Западный культ Деятельности создает человека с «безблагодатным» мироощущением, которому, если он не действует (часто на пределе своих возможностей) и не достигает своей деятельностью результатов, значимых для общества или хотя бы для своего личного положения в обществе, и жизнь не в жизнь (Очевидно, благодаря этому свойству западной цивилизации, она одержала и будет еще одерживать свои победы над иными цивилизациями). Как писал Честертон, у него «отсутствует та самая безмятежность, благодаря которой человек счастлив от одной мысли, что он живет» [35, с. 321]. Мне очень запомнилось объяснение В. Шляпентоха, известного российского, а теперь американского социолога, почему советская экономика никогда не догонит экономику капиталистическую (разговор происходил еще до разрушения Советского Союза). Он говорил: «В период Великой депрессии в Америке было много случаев самоубийства предпринимателей, предприятия которых разорялись. Разве можно себе представить советского директора, который пустит себе пулю в лоб из-за того, что его предприятие оказалось банкротом?»

Сохранение Священной Традиции, «деяние посредством недеяния», православный исихазм (по-гречески «покой», «мир») – современное (западное) сознание воспринимает обычно как признак восточной отсталости и застоя. Российскими западниками и Россия всегда рассматривалась как Восток в этом отрицательном смысле. С их легкой руки за Россией закрепился образ «обломовщины», «азиатчины», отсталости, застойности – по сравнению с динамичной Европой. Действительно, всегда значительная часть русских по своим предпочтениям были очень далеки от деятельных европейцев. Они готовы довольствоваться лишь самым необходимым минимумом жизненных благ и, как горьковский Сатин, всегда искренне презирали таких людей, «которые слишком заботятся о том, чтобы быть сытыми». Да – прогресс, да – бесконечное совершенствование, стремление к возвышению. Но стремление к чему? В чем Цель, Критерий, в чем Совершенство?

Для Запада – в развитии интеллекта, господства человека над природой, материальных возможностей реализации личности, возможностей для Действия.

Для Востока, для изначального христианства – в углублении мудрости, способности к любви, приближении к Богу, более широко – в росте Духовности.

Постепенно западный культ Дела и его показателя Богатства завоевывал все более прочные позиции и на Востоке, в частности, в России. Сейчас уже человека, серьезно проповедующего Бедность и отказ от Труда и Прогресса, многие назовут юродивым – и не только со смехом, но и с презрением.

Запад написал на своем знамени «Свобода для Индивида». Имеется в виду свобода от внешних ограничений. Есть «мое» и «внешнее», и внешнее меня не интересует («Это ваши проблемы!»), точнее, интересует только как материал или как препятствие для того духа, того разума, который только я могу внести. Это общее мироощущение порождает отношение людей западной цивилизации к «традиционным» обществам и представителям их народов, которое часто бывает ближе к заповедям раввинов, составителей Талмуда (не считать гоев за людей), чем к христианскому «нет ни эллина, ни иудея». В категориях разд. 2.4 западная идеология – скорее разделяющая, в противоположность российской – объединяющей. Православная и русская ментальность в значительно большей степени сохраняет потребность входить «в чужие проблемы», искать «истину», «правду», общую как для «меня», так и для «внешней» стороны, и строить отношения на общих принципах морали [31, с. 180–184, 228–229].

Апологеты капитализма именно этому строю приписывают те фантастические успехи, которых добилось человечество за последние три-четыре столетия. Наоборот, противники капитализма (как слева, так и справа) считают результатом распространения его (или экономического хозяйства) аморализм, бездуховность, загрязнение среды. В их представлении капитализм или демонизируемая ими власть Денег и Капитала вызывает перерождение тех укладов и цивилизаций, с которыми он взаимодействует, и распространяется по планете подобно раковой опухоли.

О. Шпенглер пишет: «Когда фаустовский инстинкт требует терпимости, – это он требует пространства для собственной деятельности. Но только исключительно для нее… Воля к власти, также и в области нравственного, стремление придать своей морали всеобщее значение, принудить человечество подчиниться ей, желание всякую иную мораль переиначить, преодолеть, уничтожить: все это самое наше собственное достояние… Кто иначе думает, чувствует, желает, тот дурен, отступник, тот враг. С ним надо бороться без пощады» [5, с. 495, 499, 541].

Западный человек воспринимает мир разделенным на «мое» и «не-мое», т. е. неупорядоченное, хаотическое, куда должен быть внесен порядок, т. е. «мой» закон, «цивилизованность» и т. п. Сделать своим – значит покорить, подчинить, навязать свое видение мира, сделать для меня управляемым, манипулируемым. Восточный человек больше доверяет установившемуся порядку, традиционному или божественному (если речь идет о мире в целом). Его главная цель – установить не свой личный (именной) порядок, а общий (анонимный) нравственный закон. Для православной традиции «усвоить» внешнее, инородное означает «понять» его, войти в мир этого внешнего, так чтобы оно стало моментом «моего существования». Его цель не установить «свой» порядок, а найти систему отношений «правильную», «справедливую» с точки зрения целого, где уже нет разделения на «мое» и «не-мое». «Усвоить», «понять», не разрушая общего, в основе своей благого, нравственного Космоса – именно этот путь предпочтет восточный христианин для преодоления ограничений своей свободы. Отсюда характерное для российской культуры правдоискательство. Выражением этого свойства является и та русская «всечеловечность», «всемирная отзывчивость», которую Ф. Достоевский увидел в Пушкине и назвал «главнейшей способностью нашей национальности».

Свойственному для православного сознания стремлению понять смысл своих страданий в общем устройстве бытия, преодолеть чуждость мира его пониманием, «усвоением», Ильф и Петров накрепко припечатали образ Васисуалия Лоханкина: «Может быть, в этом и есть сермяжная правда».