Читать онлайн «Многополярный мир. Идеология и экономика. Конец доминирования Западной цивилизации. Что дальше готовит нам история?». Страница 28

И человек действительно сумел создать вокруг себя такую среду (искусственную, техногенную), что в большинстве случаев (или в большинстве ситуаций) он знает, что произойдет на следующий день, а то и на следующий год с важными для него условиями, параметрами окружающей среды. Он может их прогнозировать, – значит в его психике (в сознании или в бессознательном) имеется достаточно хорошее изображение (картина, или отражение) реальности. В тех случаях, когда подробной картины нет, человек знает: если он будет действовать определенным образом, это приведет к известному ему результату.

Для развития науки необходима была мировоззренческая база, и важно было выбить опоры, которые поддерживали отжившие, лишившиеся жизни идеологии и социальные институты, мешавшие развитию Науки и полной творческой силы Новой духовности. Четкое, обязательное выделение двух участников процесса познания – объекта и субъекта было важным шагом в философии. В эпоху становления науки как важной составляющей жизни человечества и индустриализации, направленной в первую очередь на преобразование вещей, материальной среды, вполне оправданным представляется также приоритет, который отдавался объекту по сравнению с субъектом и, соответственно, объективной реальности, независимой от субъекта («объективистское» идейное направление), а также высокая ценность ее рационально-логической упорядоченности. Наиболее последовательно и полно эти задачи выполнили Маркс и Энгельс и другие философы-материалисты. В этот период оформляется также «объективистская» гегелевская философия – философия развития мира как самопроявления процесса развития абсолютной идеи, ее логики (диалектики).

В душе человека, вынужденного добывать хлеб свой в поте лица и постоянно защищаться от разнообразных угроз и нападений, всегда жила тоска по вечно неизменному, абсолютно надежному порядку, который он видел в движении небесных светил. Божье царство отождествлялось с Небом. Сверхценные знания касались точно предсказуемых движений светил и соответственно неизменных, вечных Законов. Аристотель полагал, что в природе каждое изменение имеет свое причинное обоснование. В результате действия цепи причин возникает однозначно определяемая рациональная сущность каждого объекта, подобно взрослому организму, который возникает из своего зародыша. Случайности, которые наполняют подлунный мир, не представляют интереса с точки зрения Познания мира.

Такое ограничение целей научной деятельности возвысило статус науки до сакральных высот и ее результатов – до непререкаемых истин. Но в то же время это неприемлемо сузило сферу объектов исследования. Потребность в изучении биологического мира, разнообразия социального устройства и культур народов, населяющих планету, заставила отказаться от обязательных критериев универсальности и неизменности открываемых наукой законов и признать ценность и необходимость идиографических исследований, то есть изучения уникальных объектов и форм, а также описание процессов их становления, развития и исчезновения. В развитии наук периоды создания общей теории периодически сменяются накоплением фактов и противоречий, не укладывающихся в общую теорию и требующих более детального изучения конкретных «локальных» и уникальных объектов, ситуаций, проблем.

Фактически единственным признаком научности результатов пришлось признать подтверждение его объективного характера с помощью выработанных естественными науками методов их защиты от ненадежности и субъективизма чисто психологических особенностей человеческого познавательного инструмента. Даже физикам пришлось признать (правда, после долгой и трудной борьбы) научную легитимность таких «слишком человеческих» категорий как случайность, возможность и вероятность. Сначала через больцмановский второй закон термодинамики, а затем – через гейзенберговский принцип неопределенности в квантовой механике. Окончательное утверждение самостоятельной ценности и легитимности основанных на этих понятиях закономерностей как конечных продуктов научных исследований, их введения в философию науки связано с работами Ильи Пригожина. (Наиболее известная книга [18] опубликована в начале 80-х годов)[25].

В противоположность основам «ньютоновского» научного мировоззрения, введение в естественные науки категорий случайности и возможности означает отказ от требования однозначного причинного обоснования каждого события, от принципа, согласно которому любое новое возникающее явление уже содержится в предшествующем состоянии мира, и «нет ничего нового под луной». Оценка важности «нового», «развития», «прогресса» произошла сначала в идеологии и практике социологии и других общественных наук. Затем, с разработкой и утверждением в общественном сознании дарвиновской теории эволюции – в биологии. Философское осознание роли необратимости времени в работах И. Пригожина и в бурно развивающейся в последнее десятилетие синергетике ознаменовало распространение этой проблематики на все пространство науки.

Утверждение о безудержном внедрении науки во все сферы человеческой жизни давно уже стало общим местом, приобрело характер тривиальности. Процесс преобразования самой науки и научного мировоззрения есть пример встречного движения – внедрения в сферу науки все большего количества понятий ненаучного языка, обращавшихся прежде только в практике и обыденной жизни. Это сближение и «сращивание» научного мировоззрения и других сфер человеческой жизни является частью распространения в область науки иных психических способностей человека, помимо способности рационального логического мышления. Другим примером распространения иных психических функций служит серьезная попытка Анри Бергсона в конце XIX века представить альтернативу современной ему науке – убедить научную общественность, что не только логическое мышление, но и интуиция является неотъемлемой составляющей научного исследования. Бергсоновская интуиция – это концентрированное внимание, создающее у исследователя образ проблемы, отражающий своеобразие изучаемой ситуации и проблемного задания. Чтобы создать обобщающую концептуальную систему и чтобы сделать полученный интуицией результат готовым для передачи, для коммуникации с другими исследователями, необходимо формализовать его с помощью языка, логического мышления и математических конструкций. По Бергсону, интуиция и методы классической науки «обе опираются на реальность: их можно было бы рассматривать как два раздела науки или две метафизики, если бы они не знаменовали собой только различные направления мыслительной деятельности» [19] (русский перевод цитаты [18, с. 141–142]).

Успехи в развитии техники и становлении индустриального общества, основанных на достижениях естественных наук, заставляли верить, что и философские предпосылки естественнонаучного мировоззрения являются не только свойством познавательного аппарата человека, его психики, но и свойством, принципом устройства всего объективного мира. Этот взгляд на мир столкнулся с проблемой, когда оказалось, что в самой сфере физических явлений есть процессы, которые не поддаются описанию как однозначно определяемые механические движения и требуют введения категории возможности и вероятности. Традиция признания за научными концепциями отражения объективной реальности потребовала отказа от универсальности детерминистских законов, признания возможных отклонений как свойства объективной реальности. Но другая традиция требовала признания вероятностных законов только результатом неспособности человека более детально описать систему, сложность которой превосходит его распознающие способности. Похоже, что спор двух этих тенденций в философии науки до сих пор не нашел однозначного разрешения. В качестве защитников «детерминистской» позиции в нем называют Ньютона и даже Эйнштейна, «вероятностной» – тех или иных представителей генетических основ биологической эволюционной теории.

В древнем мифологическом мышлении приписывание объективным одушевленным и неодушевленным предметам любых свойств человеческой психики было обычным и привычным явлением. Но и традиция объективизировать, приписывать объективное существование свойствам и продуктам человеческой психики – такая же древняя, как сам человек. Для большей наглядности и понятности эти свойства персонифицировались, олицетворялись в образах богов и демонов. Сон приносил Морфей, а любовь зажигала стрела Эроса. Уже начиная с Платона, философия выделила мышление из всех остальных психических функций человека как особо привилегированную. Платон разделил душу человека на три части и разумную ее часть объявил бессмертной. По Платону, идеи вещей (они постигаются только мыслью) более реальны, чем чувственно воспринимаемые вещи. Эти последние порождаются идеями, они – несовершенные подобия идей. Подлинный мир, настоящая реальность – это мир идей.