Читать онлайн «Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах». Страница 39

Некоторые комментаторы также отметили, что в своем стремлении избежать структуралистских объяснений городской политики американские исследователи переоценивают роль местных акторов и субъективного фактора в целом: «Они утверждают, что люди сами делают свою историю, но уделяют мало внимания обстоятельствам, в которых это происходит» [Harding, 1999: 692–693] (см. также [Ward, 1996: 431]). Данный недостаток становится более заметным при использовании концепции применительно к тем странам, где государство играет более существенную роль в городской политике[181].

Кроме того, критики указали на то, что Логан и Молотч не вполне правомерно сфокусировались на одном из аспектов городской экономики, касающемся развития собственности и роли арендодателей в «коалициях роста». Между тем традиционные арендодатели сегодня все более становятся «исчезающим видом». С одной стороны, растущая спекуляция собственностью, в том числе на международном уровне, означает сокращение доли «местной» собственности; с другой – она все чаще оказывается в руках крупных фирм, которые путем ее приобретения снижают концентрацию своих бизнес-рисков. Эти типы собственников существенно отличаются от тех арендодателей, которые у Молотча и Логана играют центральную роль в «коалициях роста». При этом стратегия городского экономического развития, связанная с привлечением «внешнего» капитала и развитием местных бизнес-проектов, не ограничивается пакетом мер по развитию и эффективному использованию городской собственности. В ином случае местные власти не поддерживали бы инициативы, направленные на развитие исследований, образование, подготовку рабочей силы, использование новых технологий и др. Поэтому участвующие в «коалиции роста» группы интересов в ряде случаев могут вступать в противоречие с собственниками [Harding, 1995: 45].

Традиционные основания «машин роста» подрываются и некоторыми изменениями, происходящими в самой экономической сфере. Т. Кларк отмечает, что сегодня городские политики взаимодействуют уже не с небольшим числом крупных фирм, а с сотнями и тысячами небольших организаций; поэтому они «более склонны обращать внимание на общественные нужды, в которых заинтересованы все фирмы и их работники» [Clark, 2000: 34].

Несколько упрощенным представляется и сам базовый тезис о собственности как факторе, цементирующем общий интерес ее обладателей.

На практике среди собственников могут иметь место серьезные конфликты, не говоря уже о том, что некоторые из них нередко выступают против стратегии роста или ее отдельных элементов[182]. Конфигурация и конфликт интересов социальных групп зависит не только от ценностей или принадлежности к определенному социальному слою, но и непосредственно от характера и специфики внутренней конкуренции в городе.

Критике подверглись и некоторые понятийно-теоретические основания концепции «машин роста». Отмечается, что исследователи не всегда четко дифференцируют различные сферы и аспекты роста, а под «ростом» имеется в виду увеличение численности населения, расширение экономического пространства, повышение финансовой активности и др. Другой недостаток концепции заключается в том, что в ней не были адекватно прописаны критерии различения между властью субъекта (способностью субъекта реализовать волю в отношении объекта) и реализацией интересов субъекта, которая может быть достигнута и без осуществления власти, когда субъект получает то, к чему он стремится, и не прибегает при этом к каким-либо действиям, влияющим на сложившуюся ситуацию. По мнению К. Доудинга, теоретики «машин роста» не показали, что именно инициаторы роста обеспечили принятие и реализацию данной стратегии, навязав ее остальным членам городского сообщества. Экономический рост бесспорно выгоден собственникам земли, но он также может быть выгоден и любым другим жителям города; если субъект реализует то, что хотят все, то в этом случае власти нет. Чтобы продемонстрировать власть собственников, необходимо было показать, что они могли реализовать свою волю, несмотря на сопротивление других групп [Dowding, 1991: 108; Dowding, 1996: 79–80]. Наконец, некоторые сомнения возникают и относительно явного приоритета, который отдается вопросам роста над иными аспектами городской политики. Рост, безусловно, является наиболее показательной сферой (темой) в контексте выявления субъектов власти в городской общности. Но в ряде ситуаций сильных акторов могут в первую очередь интересовать проблемы распределения социальных благ и услуг (безопасность, образование, пособия и т. д.), а не экономический рост как таковой; поэтому каркас структуры власти в городе может формироваться и в сфере распределения городского сообщества.

В последнее десятилетие собственно концепция «машин роста» стала постепенно исчезать из исследовательской практики, будучи вытесненной и поглощенной теорией «городских режимов». Это вполне естественно: «Теория должна охватывать и учитывать как паттерны роста, так и паттерны антироста» [Clark, 2000: 34]. Укрепление альтернативных росту режимов в настоящее время стало тенденцией, а его акторы играют все более значимую роль в городском политическом пространстве. Однако сами «машины роста» отнюдь не исчезают, а лишь оказываются в ситуации все более острой конкуренции, что и сохраняет необходимость их всестороннего изучения. С этой точки зрения теория «машин роста» «выдержала проверку временем» и «сформировала важное направление исследования, которое сегодня вышло за пределы дисциплинарных границ и охватывает широкую сферу изучения города» [Jonas, Wilson, 1999: 4–5].

Теория «городских режимов» практически с момента своего возникновения в конце 1980-х годов стала наиболее популярным подходом в изучении городской политики в США и к настоящему времени получила широкое признание во многих странах [Mossberger, 2009:40]. Хотя термин «режим» использовался для объяснения структуры власти на уровне города еще в 1960-е годы [Agger, Goldrich, Swanson, 1964], начало формирования теории[183]городских режимов обычно связывается с появлением книги Кларенса Стоуна «Режимная политика: правление в Атланте, 1946–1988 гг.» [Stone, 1989], в которой была сформулирована концепция городского режима и обстоятельно рассмотрена эволюция режима в Атланте на основе данных, полученных в результате эмпирического исследования[184].

Теория «городских режимов» заметно изменила ракурс изучения власти в локальных сообществах по сравнению с предшествующими подходами, что было обусловлено как новациями в понимании природы и форм власти, так и смещением акцентов в ее исследовании. Стоун и его последователи расширили пространство политической власти в городе, фокусируя внимание не столько на «социальном контроле» («власти над»), сколько на «социальном производстве» («власти для»), В отличие от старых дебатов между элитистами и плюралистами, которых интересовал ответ на вопрос «кто правит?», а внимание сосредоточивалось на изучении степени влияния тех или иных групп на городскую политику, теория «городских режимов» фокусируется на способности акторов добиваться поставленных целей. Наряду с «социальным производством» и «социальным контролем» Стоун выделяет «системную власть», заложенную в институциональных и структурных преимуществах отдельных групп, прежде всего крупного бизнеса, и «коалиционную власть», проявляющуюся в умении договариваться и создавать прочные коалиции.

В соответствии с расширением пространства власти меняется и ракурс ее изучения. Его предметом становится кооперация акторов и возможности, которые она им предоставляет; при этом речь идет не о любой кооперации, а только о той, которая возникает между акторами, представляющими различные общественные сферы, и обеспечивает поддержку определенного набора политических решений [Stone, 1989: 8–9]. Если традиционное: «Кто правит?» акцентирует внимание на неравном распределении властных ресурсов и позиций, то в теории «городских режимов» главный вопрос формулируется следующим образом: «Каким образом осуществляется управление в сложных городских системах?» По-новому объясняется и эффективность местной власти (local government), которая увязывается со способностью мобилизовать государственные и негосударственные ресурсы для достижения общезначимых целей.

Выделение четырех типов власти было обусловлено стремлением Стоуна и его последователей обратить внимание на коалиционный характер властных отношений в городском сообществе, складывавшихся в результате сложного взаимодействия акторов, представляющих как публичную (государственную), так и частную сферу городской жизни. Идея коалиционной природы власти в американских городах возникла в результате понимания ограниченных возможностей местных властей контролировать важнейшие ресурсы, прежде всего материальные, которые находятся в руках негосударственных акторов. Стоун фокусирует внимание на механизмах связи между акторами – формальными (соглашения и институты) и неформальными (социальные сети), которые формируют понимание общих целей и идентичности и при этом стабилизируют разделение труда между партнерами по коалиции. Необходимость кооперации обусловлена и возрастанием сложности и комплексности задач, решаемых в сфере городского управления: современное государство не может действовать лишь как орган контроля или арбитр, регулирующий отношения между группами интересов. Политика представляет собой процесс формирования базовых приоритетов, и главная проблема заключается в том, как обеспечить достаточный уровень кооперации различных элементов социума для достижения целей [Ibid.: 8–9].