Читать онлайн «Экономическая социология». Страница 20

Следует далее разделить два вида стратегических действий – стратегию повседневных действий (о которых шла речь выше) и стратегический выбор. Последний связан с выбором не просто способов поведения, а самих принципов действия (например, продолжать ли образование, платить ли налоги, уезжать ли за границу на длительное или постоянное проживание). Это выбор, который определяет совокупность практических действий на достаточно длительную перспективу и приводит к реконфигурации практик деятельности человека или группы. Понятно, что такого рода стратегический выбор совершается относительно редко, но имеет принципиально важное значение.

Кто является субъектом стратегического действия! Является ли оно достоянием представителей элитных групп или особой породы людей (например, так называемых «прирожденных предпринимателей»)? Существуют концепции, в рамках которых стратегии вообще не рассматриваются как атрибуты индивидуального действия. Так, например, в соответствии с позицией М. де Серто, субъектом стратегии могут выступать государство, армия, хозяйственное предприятия, город, т. е. институты, обладающие достаточной властью, чтобы ограничить и разметить некое пространство (физическое и смысловое) как свое собственное. Отдельный же человек в этой трактовке не имеет собственного места, он движется по непредопределенной траектории внутри чужого пространства, принадлежащего другим и размеченного другими. Самое большее, на что он способен, это осуществление тактик – маневра, манипулирования ресурсами на чужой территории и под надзором «противника» (политической власти, собственника). За ним сохраняется возможность мелких захватов, но удержать захваченное человеку уже не дано[187].

Мы придерживаемся иной точки зрения, в соответствии с которой стратегическое действие в принципе доступно каждому, но реально осуществляется далеко не всегда. Иными словами, экономико-социологический человек способен на стратегию. А условия ее возникновения должны стать предметом специального анализа.

Заключение. Мы можем сделать вывод, что экономическое действие тесно переплетено с социальным действием, порождается им, склонно представлять себя как социальное действие и в основе своей является одной из форм социального действия.

Еще раз подчеркнем, что экономическая теория и экономическая социология различаются не объектами исследования и не методами сбора данных. Они представляют специфические подходы к анализу хозяйственных отношений и пытаются решить разные типы исследовательских задач. В дальнейшем изложении мы будем использовать два термина – «экономический» и «хозяйственный» – для обозначения соответственно более узкого (традиционного экономического) и более широкого (экономико-социологического) подхода.

Экономическая социология изучает хозяйственные действия людей, которые не только выбирают наилучшие способы использования ограниченных ресурсов, но также обучают друг друга нормам поведения, борются за доминирующие позиции, создают новые структуры и входят в состав имеющихся структур. Этот подход и будет излагаться нами на протяжении всей книги. В следующих разделах мы встретим фигуры предпринимателя и менеджера, наемного рабочего и домашнего работника, потребителя и сберегателя, представителей разных социальных групп и локальных сообществ. Все они не только производят и потребляют экономические блага, но и ищут информацию, передают накопленный опыт, зарабатывают авторитет и конструируют новые значения хозяйственного процесса. Их действия порождаются социальными структурами и институтами, и сами они, в свою очередь, «творят» эти структуры и институты.

После определения сравнительных контуров экономического и экономико-социологического подходов следует подробнее остановиться на одном из наиболее сложных вопросов – характере мотивации хозяйственного поведения человека.

Начнем с нескольких вводных определений. Всякая хозяйственная деятельность людей осуществляется в конечном счете во имя реализации их потребностей, которые можно определить как необходимость и возможность приобретения, сохранения и использования различных благ – частных и общественных, экономических и неэкономических, материальных и нематериальных. Если некое благо оказывается значимым, желаемым для человека, то оно превращается в стимул – внешний объект стремления, актуализированную потребность. Когда же импульс стремления к этому объекту проходит через сознание человека, стимул перерастает в мотив – внутреннее побуждение к действию. Вооружившись этими определениями, посмотрим, как выглядит хозяйственная мотивация в рамках экономического и экономико-социологического подходов.

Мотивация «экономического человека». С точки зрения экономиста, хозяйственное действие мотивировано эгоистическим интересом. При возникновении стимула в виде натурального или денежного блага человек просчитывает возможные последствия предполагаемого действия, оценивая прежде всего два фактора:

• предельную полезность ожидаемого блага, настоятельность своей потребности в нем;

• издержки (затраты времени и других ресурсов), необходимые для получения данного блага.

Взвешивая два рода оценок, человек определяет эффективность действия. Его интерес состоит в максимизации полезности или минимизации издержек для получения оптимального набора благ.

Нельзя сказать, что основоположники экономической теории не видели проблемы многообразия реальных хозяйственных мотивов. Напротив, они не раз подчеркивали, что невозможно свести их к голому экономическому интересу. Вот один из многих характерных выводов: «Из всего сказанного нами следует, что отдавать свое сочувствие другим и забывать самого себя, ограничивать, насколько возможно, личный эгоизм и отдаваться сладостной, снисходительной симпатии к другим представляет высшую степень нравственного совершенства, к какой только способна человеческая природа». Трудно поверить, что эти слова принадлежат родоначальнику экономической теории А. Смиту. А между тем таково одно из принципиальных заключений, сделанных им в «Теории нравственных чувств» – объемном труде, практически забытом после выхода в свет «Богатства народов»[188]. Лидер австрийской школы К. Менгер также прекрасно понимает, что кроме своекорыстия в хозяйственной жизни немало других побудительных мотивов – любовь к ближнему, обычай, правовое чувство[189]. Наконец, А. Маршалл полностью отдает себе отчет в том, что приобретательство не является единственной целью человека, что религия, например, оказывает на него даже более сильное и глубокое воздействие, нежели экономика, и что строгой линии, отграничивающей экономические мотивы от неэкономических, в реальной жизни провести не удастся[190].

Так в чем же дело? Почему в итоге «экономический человек» оказывается своекорыстен и автономен, т. е. увлекаем эгоистическим интересом? Не будем торопиться, обвиняя основоположников экономической науки в том, что они нарисовали карикатуру на живого человека. Просто живому хозяйствующему человеку сознательно противопоставлена сконструированная абстрактная модель. Так, по мнению К. Менгера, если мы будем пытаться охватить человеческое действие во всем многообразии его характеристик, то мы никогда не получим никаких законов, и «национальная экономия» как теоретическая дисциплина окажется обречена. Для того чтобы выделить желанную причинную связь и выявить экономические законы, нужно взять один главный мотив и очистить его от наслоений. На эту роль и претендует своекорыстие, эгоизм.

Почему из всего многообразия мотивов хозяйствующего субъекта экономистами выбирается эгоизм? Дело в том, что по бытующему и посей день мнению, альтруизм по сравнению с эгоизмом – чувство крайне непостоянное. Экономическая же теория отбирает «нормальные» формы хозяйственных действий, под которыми подразумеваются их устойчивые формы. В свою очередь, устойчивость и повторяемость нужны для того, чтобы наблюдать и, главное, измерять исследуемые явления. А то, что не поддается измерению (любовь и долг, нравственные и политические ориентации человека) оставляется за рамками предмета – это сфера догадок, удел философов.

Таким образом, «экономический человек» появился на свет как сознательная абстракция, без которой, казалось, становление экономической теории как науки было бы решительно невозможно. Но построением аналитической модели дело, увы, не заканчивается. Потихоньку начинается тонкое подмешивание к реальности только что выведенных дедуктивных построений, производится редукция действительности к абстрактной модели. Это виртуозно проделано Е. Бем-Баверком, который рассуждает так: «Хотя в действительной жизни названный основной мотив (эгоистический интерес. – В. Р.) осложняется действием целых сотен совершенно другого рода мотивов – гуманности, привычки, влияния специальных государственных законов и т. д., однако же фактически совершающееся образование цен далеко не так сильно уклоняется от того направления, которое определяется исключительно действием основного мотива – стремления получить непосредственную выгоду от обмена»[191].