Читать онлайн «Экономическая социология». Страница 11

Попытаемся решить нелегкую задачу – выделить основные течения, определяющие современное лицо интегрирующейся дисциплины. К ним следует отнести:

• социологию рационального выбора;

• сетевой подход;

• новый институционализм;

• политико-экономический подход;

• социокультурный подход[101].

Опираясь на теорию социального обмена Дж. Хоманса и экономические теории рационального выбора, формируется социология рационального выбора, основным представителем которой, бесспорно, выступает Дж. Коулман (1926–1995). Задача видится им в том, чтобы заимствовать инструменты экономической теории, обогатить их социологическими элементами и вернуться к анализу хозяйственных явлений[102].

Среди экономических предпосылок выбираются в том числе принципы методологического индивидуализма и максимизации полезности. Но в основе всей концепции лежит предпосылка о рациональности действия хозяйственных агентов, включая как индивидуальных, так и корпоративных акторов. Эта предпосылка предлагается Дж. Коулманом на роль методологического ядра для всех социальных наук (кроме психологии).

Впрочем, речь идет уже не об изолированном homo economicus. Вводится более сложное понимание ресурсных ограничений[103]. Из социологии заимствуются и активно интегрируются концепции власти, социального капитала и хозяйственных институтов. А предметом особого внимания Дж. Коулмана является поиск «микрооснований» для макротеории[104]. Его заботит переход с уровня индивидуальных действий к уровню систем действия. Он обращает внимание на неспособность экономистов, склонных к простому агрегированию индивидуальных действий, объяснить такие хозяйственные явления, как возникновение паники на бирже или отношения доверия в обществах взаимного кредитования. При этом в качестве способов конфигурации разных интересов видятся не только рынок, но также организационная иерархия и социальные нормы.

В целом следует согласиться с тем, что линия Хоманса – Коулмана являет собой возрождение утилитаризма в социологии, рассматривающего человека как максимизатора полезности[105]. Социология рационального выбора максимально близка по духу неоклассической экономической теории. Не случайно Дж. Коулман с его математическим взглядом на мир – чуть ли не единственный видный социолог, признаваемый в стане экономистов. Однако, в отличие от более ортодоксальных теоретиков рационального выбора, он уделяет значительное внимание структурам и институтам. «Отличительной особенностью теории рационального выбора в социологии, – считает Дж. Коулман, – является то, что в ней используется посылка о рациональности индивидов, при этом посылка о совершенном рынке заменяется понятием социальной структуры»[106]. Эту методологическую линию впоследствии продолжает 3. Линденберг[107]. Впрочем, интенсивного развития эта линия в современной экономической социологии 1990-х гг. не получает.

Более активно в экономической социологии развивается сетевой подход (network approach), который также обнаруживает содержательную связь с предшествующими теориями обмена, но речь идет скорее о структурной теории обмена М. Мосса и К. Леви-Строса, нежели об утилитаристской теории обмена Дж. Хоманса и П. Блау[108].

У истоков этого течения в экономической социологии стоит X. Уайт (p. 1930)[109] (в первую очередь речь идет о его статье 1981 г. «Откуда появляются рынки?»)[110]. Наиболее значительной фигурой является его ученик М. Грановеттер (p. 1943)[111]. Следует отметить также работы Р. Бёрта, У. Бэйкера, У. Пауэлла[112], Д. Старка[113] и Б. Уци[114]. Современное хозяйство представляется ими как совокупность социальных сетей – устойчивых связей между индивидами и фирмами, которые невозможно втиснуть в рамки традиционной дихотомии «рынок – иерархия», которой оперирует, в частности, новая институциональная экономическая теория[115]. Они находятся между двумя полюсами, предполагая более сложную логику взаимодействия, нежели контрактные отношения между автономными участниками рынка или управленческий диктат интегрированной фирмы. Эти сети формальных и неформальных отношений позволяют находить работу, обмениваться информацией, разрешать конфликтные ситуации, выстраивать основы доверия. Экономические отношения, таким образом, плотно переплетаются с социальными.

В 1985 г. выходит статья М. Грановеттера «Экономическое действие и социальная структура: проблема укорененности»[116], сделавшая его бесспорным лидером среди экономсоциологов по частоте цитирования. Он критикует так называемые пересоциализированные и недосоциализированные подходы (oversocialized and undersocialized approaches), характерные соответственно для структурного функционализма в социологии и экономической теории (включая ее новое институциональное направление). В этой же статье он раскрывает знаменитый тезис об укорененности (встроенности) (embeddedness) экономического действия в социальных структурах[117]. Предпосылку структурной укорененности М. Грановеттер дополняет принципиальным положением об экономических институтах как социальных конструкциях. В целом данное направление и получило название новой экономической социологии (в противовес «старой» перспективе хозяйства и общества Парсонса – Смелсера). Вскоре «новая экономическая социология» стала общим обозначением и для некоторых других направлений[118].

К концу 1980-х – началу 1990-х гг. заявило о себе направление нового институционализма в социологии, которое «упаковывает» сети в форму институциональных образований (institutional arrangements). Сетевые связи между индивидами и фирмами представляются множественными, многозначными, подвергаются хозяйственными агентами различным интерпретациям и переоценкам. Под институтами здесь понимаются не абстрактные нормы и ценности, которые часто выдавались предшественниками в социологии за непосредственные побудительные причины действия, а формальные и неформальные правила. Последние регулируют практики повседневной деятельности и поддерживаются этими практиками[119].

Данное направление развивается в отчетливой связи с новой институциональной экономикой, включая явные заимствования терминов и концептуальных схем. В первую очередь речь идет о теории прав собственности, структур управления, трансакционных издержек. Следуя за новой институциональной экономической теорией, пытающейся осуществить синтез старого институционализма и традиционной неоклассики, новый институционализм в социологии пробует соединить достижения новой институциональной экономики и традиционной социологии[120].

Наиболее активно новый институционализм развивается в американской социологии, где он теснейшим образом связан с теорией организаций (подробнее см. в гл. 11). Исследования начинались здесь с изучения сектора некоммерческих организаций и поставщиков общественных благ в сфере образования, здравоохранения и т. п., а затем были распространены на основные рыночные сектора хозяйства[121].

Появление этой разновидности нового институционализма связывают с опубликованием статей Дж. Мейера в конце 1970-х гг.[122], а в числе ведущих исследователей следует отметить У. Бэйкера, Н. Биггарт[123], П. Димаджио, В. Ни, Н. Флигстина и др.[124] В каком-то смысле обобщенным выражением достижений данного направления можно считать книгу Н. Флигстина «Архитектура рынков», в которой представлен так называемый «политико-культурный подход»[125].

Параллельно американским течениям получает все большую известность новый французский институционализм. В конце 1980-х гг. группой экономистов (Ж.-П. Дюпюи, А. Орлеан, Р. Сале, Л. Тевено, О. Фавро, Ф. Эмар-Дюверне) была предложена экономическая теория конвенций, которая со временем становится все более популярной[126]. Для экономсоциологов наибольший интерес представляет подход Л. Тевено[127] и социолога Л. Болтански, которые рассматривают множественные порядки обоснования ценности (orders of worth), связанные с различными мирами.

Всего таких миров выделяется шесть – рыночный, индустриальный, домашний, гражданский, мир мнения и мир вдохновения, но их список принципиально не ограничивается[128]. В экономических отношениях главную роль выполняет напряженная и противоречивая связь между рыночным и индустриальным порядками, где первый регулируется ценами и краткосрочными калькуляциями, а второй основан на технологиях, инвестициях и перспективном планировании. К ним примыкают домашний мир, базирующийся на традиционных и личных взаимосвязях, родстве и локальности, а также гражданский мир, построенный на коллективных интересах и соблюдении демократических прав. Конфликт между различными порядками оценивания выдвигает на передний план вопрос о компромиссных соглашениях и способах координации хозяйственных взаимодействий[129] (подробнее см. в гл. 6).