Читать онлайн «Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы». Страница 16

Одно из таких противоречий было особенно показательным. Согласно принципам объективизма взимание налогов противоречило нравственным нормам, поскольку представляло собой изъятие частной собственности правительством. Однако если налогообложение неправомерно, то как финансировать защиту государством прав личности, которая осуществляется правоохранительными органами? Философия Рэнд предлагала такой ответ: за счет добровольных отчислений граждан, понимающих необходимость существования. Однако все люди обладают свободной волей, что если они разом откажутся платить?

Я по-прежнему считал (и до сих пор считаю) идею свободной рыночной конкуренции правильной, однако постепенно начинал осознавать, что несовершенство моей системы взглядов не позволяет требовать от других ее безоговорочного признания. Когда в 1968 году я подключился к президентской кампании Ричарда Никсона, у меня уже было твердое намерение доказать преимущества свободного рыночного капитализма через участие в политической деятельности, а не через критику со стороны. Принимая предложение возглавить Экономический совет при президенте США, я знал, что мне придется дать публичное обещание защищать не только Конституцию. но и федеральные законы, многие из которых были, на мой взгляд, несправедливыми. Демократическое общество, управляемое нормами права, предполагает отсутствие единодушия практически по всем аспектам общественной жизни. Компромиссы по общегражданским вопросам являются платой за цивилизованность, а не проявлением беспринципности.

От внимания публики не укрылось, что на процедуре приведения к присяге в присутствии президента Форда в Овальном кабинете рядом со мной стояла Айн Рэнд. С писательницей мы поддерживали дружеские отношения до самой ее смерти в 1982 году, и я благодарен Рэнд за то влияние, которое г. как я стал экономистам она оказала на мою жизнь.

До встречи с ней мое мировоззрение было ограниченным. Па характеру своей работы я замыкался на фактах и цифрах. оставляя в стороне культурные и нравственные ценности. Я был талантливым специалистом, но не более того. Исповедуемый мною логический позитивизм не принимал во внимание историю и литературу. Если бы в то время меня спросили, стоит ли читать Чосера, я ответил бы: «Ерунда». Благодаря Айн Рэнд я стал интересоваться природой человека и системой общечеловеческих ценностей, размышлять о том, как они действуют, о механизмах и мотивах людских поступков и идей. Это вывело мой кругозор далеко за пределы экономических моделей, которые я изучал. Я начал изучать устройство и развитие социокультурных формаций. Я понял, что экономические оценки и прогнозы зависят от знания этой сферы, поскольку различные культуры создают и преумножают материальные блага совершенно разными путями. Это понимание пришло ко мне благодаря знакомству с Айн Рэнд. Она открыла передо мною дверь в огромный и прекрасный мир. недоступный мне прежде.

В 1960-е годы Вашингтон захлестнула страсть к экономическим прогнозам. Все началось с того, что председатель Экономического совета Уолтер Хеллер — человек острого ума и большой эрудиции, преподаватель Миннесотского университета — однажды сказал президенту Кеннеди, что снижение налогов могло бы стимулировать развитие экономики. Кеннеди не поддержал эту идею — в конце концов, в своей инаугурационной речи он призывал американский народ к готовности пожертвовать личными интересами во имя нации. Кроме того, в сложившейся ситуации снижение налогов означало бы кардинальный пересмотр всей фискальной политики, поскольку федеральный бюджет был и без того дефицитным. В то время управление экономикой строилось по принципу планирования семейных финансов: «по доходу и расход». Как-то раз президент Эйзенхауэр выступил перед американцами в буквальном смысле с извинениями за то, что в тот год дефицит государственного бюджета достиг $3 млрд.

Однако после Карибского ракетного кризиса, когда на горизонте уже маячили выборы 1964 года, темпы развития экономики настолько замедлились, что Кеннеди согласился с предложением Хеллера. В январе 1963-го президент вынес на рассмотрение конгресса законопроект о сокращении налогов на общую сумму $10 млрд, которое и по сей день остается самым значительным за всю послевоенную историю (с учетом масштабов экономики). По своим масштабам оно лишь немного уступает трем налоговым реформам Джорджа Буша-младшего вместе взятым

Соответствующий закон был подписан вскоре после гибели Кеннеди президентом Линдоном Джонсоном. К всеобщему удовлетворению, снижение налогов действительно дало благоприятный эффект, о котором говорили представители Экономического совета. Уже к 196 5 году страна вновь процветала: годовой темп роста превысил 6%. что полностью совпадало с прогнозом Уолтера Хеллера.

Экономисты ликовали. Им казалось, что тайна составления правильных прогнозов наконец раскрыта, и они поздравляли друг друга с этой победой. «В экономической политике наступает новая эпоха, — провозглашалось s годовом отчете Совета, опубликованном в январе 1 965 года. — Инструменты экономической политики становятся более надежными и эффективными, более свободными от закоснелых представлений и доктринерской полемики». В отчете говорилось, что теперь экономисты могут не просто пассивно реагировать на происходящие события, а «предвидеть и формировать будущие тенденции». На фондовом рынке царило необычайное оживление, а в конце года журнал Time вышел с портретом Джона Мейнарда Кейнса на обложке (хотя тот умер еще в 1946-м) и анонсом: «Все мы теперь кейнсианцы!»4

Я смотрел на это скептически. У меня никогда не было полной уверенности в макроэкономических прогнозах, и хотя фирма Townsend-Greenspan периодически составляла их для своих клиентов, все же не они играли ключевую роль в нашем бизнесе. Конечно. Хеллер заслуживал восхищения. Однако, сидя в своем кабинете на Пайн-стрит, 80 с видом на Бруклинский мост, я не раз думал: «Господи, какое счастье, что у меня не такая работа, как у Уолтера Хеллера!» Уж я-то знал, что макроэкономическое прогнозирование больше искусство, чем наука.

Эйфория вокруг экономических результатов улетучивалась вместе с деньгами, которые администрация президента Джонсона выбрасывала на войну во Вьетнаме и реализацию программы «Великое общество». Помимо своей повседневной работы в Townsend-Greenspan. я всерьез интересовался финансово-бюджетной политикой правительства и часто писал критические статьи по этому вопросу для специализированных журналов. Экономические аспекты войны во Вьетнаме особенно привлекали меня, поскольку мне уже приходилось анализировать структуру финансирования Корейской кампании. Когда в начале 1966 года мой бывший коллега Санди Паркер, по-прежнему работавший главным экономистом журнала Fortune, попросил компанию Townsend-Greenspan помочь проанализировать затраты на Вьетнамскую войну, я с готовностью согласился.

Бюджетные расчеты администрации Джонсона не внушали доверия. Официальная оценка военных расходов сразу показалась мне заниженной, учитывая просочившуюся в прессу информацию о расширении присутствия США во Вьетнаме. В частности, стало известно, что генерал Уильям Уэстморленд за закрытыми дверями обратился к президенту с просьбой об увеличении численности американских войск до 400 000 человек, Я проанализировал представленный в конгресс проект бюджета на финансовый год, начинавшийся 1 июля 1966 года, и сопоставил его с известными мне сведениями о структуре и практике расходов Пентагона. В итоге у меня получилось. что размер военных затрат занижен как минимум на 50%, т.е. не меньше чем на $11 млрд. При этом в примечании к проекту бюджета сообщалось. что военные действия должны закончиться не позднее 30 июня 1967 года, после чего расходы на замену выбывших из строя самолетов и другой техники прекратятся.

В апреле 1966-го Fortune опубликовал разгромную статью под заголовком «Сколько стоит война во Вьетнаме?». В ней. в частности, говорилось: «Государственный бюджет совершенно не отражает истинных затрат на Вьетнамскую войну». Статья, появившаяся в авторитетном деловом издании, подлила масла в разгоравшиеся дебаты по поводу того, что Линдон Джонсон и его администрация скрывают реальную стоимость военных действий1.

Если не брать в расчет мое беспокойство относительно оборонных расходов. то в целом нельзя было сказать, что я шел в ногу со временем, В сознании людей 1 960-е годы связаны с маршами в защиту гражданских прав, антивоенными демонстрациями и лозунгом «Секс, наркотики, рок-н-ролл», с культурой бунтарей и эпатажных личностей. Я принадлежал к другому поколению. В 1966-м мне исполнилось сорок, а моя юность пришлась на 1950-е. когда носили костюмы и галстуки, а трубки набивали табаком, а не марихуаной. Я вырос на произведениях Моцарта и Брамса, слушал Бенни Гудмана и Гленна Миллера. Поп-музыка эпохи Элвиса Пресли раздражала мой слух и граничила с какофонией. Я считал «Битлз» неплохими музыкантами — они действительно умели петь, были яркими личностями и на фоне того, что за ними последовало, воспринимались почти как классики. Культура 1960-х была чужда мне потому, что выглядела совершенно антиинтел-лектуальной. Я был глубоко консервативен, придавал большое значение благовоспитанности и, в общем, не принадлежал к сторонникам хиппи и лозунга «Власть цветам!». У меня была свобода выбора, и я предпочел неприсоединение к общей массе.