Читать онлайн «Психоанализ. Введение в психологию бессознательных процессов». Страница 11

По мнению Джекобса (Jacobs, 1986) и Реника (Renik, 1998), своей клинической теорией, применяемой лично им техникой лечения, своей субъективностью, а также своим мировоззрением и своим представлением о человеке психоаналитик оказывает глубокое, по сути решающее влияние на перенос, причем это не идет ни в какое сравнение с влиянием пациента, обремененного многочисленными бессознательными инфантильными конфликтами. Гилл (Gill, 1984) считает, что направление исследования должно быть сосредоточено на реальных отношениях между аналитиком и анализандом. Перенос не является ни модифицированным воссозданием инфантильных объектных отношений в актуальных ситуациях (как считал Фрейд в структурной теории), ни активацией внутренних бессознательных объектов (как утверждают [пост] кляйнианцы), ни актуализацией интернализованных объектных отношений (в соответствии с психологией Я и теорией объектных отношений). Скорее, в «биперсональном поле» (Ferro, 1999) формируется «бифокальный перенос» (Thomä, 2001), который создается не инфантильным бессознательным (Фрейд), не бессознательными фантазиями и внутренними объектами (Кляйн), а двумя находящимися в симметрии индивидами, комплементарной парой (Огден, Реник), причем в каждый момент времени он создается заново. Сначала, независимо от двух других групп, интерперсоналисты во главе с Р. Столороу (Atwood, Ross, Brandchaft) развивали подход психологии самости и занимались проблемой «непреодолимой субъективности психоаналитика» и его огромным влиянием на аналитическую ситуацию, а также его субъективно окрашенными предпочтениями той или иной теории и техники лечения. Они разработали концепцию переноса для диадной системы, состоящей из двух находящихся в симметрии субъектов. Кроме того, вслед за культуралистами (Салливан, Фромм, Хорни, Фромм-Райхман, Томпсон) интерперсоналисты попытались интегрировать в свою концепцию межличностных отношений аналитика и анализанда британскую теорию объектных отношений, созданную Балинтом, Фэрберном, Винникоттом, и, кроме того, теорию привязанности Боулби и психологию самости Кохута. Наконец, попытку интеграции предприняла также интерсубъективная школа психоанализа (Бромберг, Фридланд, Фоссхейг, Митчелл, Гринберг), объединив в общую концепцию различные направления теории объектных отношений, психологию самости, интерперсоналистов и интерсубъективистов. Основной упор в клинических и теоретических подходах здесь делается на реальные межличностные отношения и в гораздо меньшей степени – на интрапсихические процессы анализанда.

Итак, мы проследили историю психоанализа на протяжении многих десятилетий, от его открытия Фрейдом до сложившейся на сегодняшний день ситуации. Теперь пришло время обратиться к часто задаваемому вопросу о научности психоанализа. Чтобы разобраться в этом, вначале неплохо сориентироваться в «ландшафте» наук и составить представление об их статусе. Кроме того, мы сможем погрузиться в научно-теоретическую проблему классификации наук по методам, теориям и их практическому применению, выявляя, в чем их сходство и различия.

Вначале в университетах[11] преподавали лишь признанные церковью науки. Здесь странствующие студенты изучали грамматику, риторику, диалектику и математику или же логику, физику, метафизику, этику, политику, астрономию и геометрию. Позднее их ряды пополнили студенты факультетов свободных искусств, юристы, медики и теологи. Постепенно гуманитарные и естественные науки все больше специализировались. Из первых выделились социология, педагогика, психология, теология, философия, история, классическая и современная филология и искусствоведение. Из вторых – математика, физика, химия, биология, геология, география, информатика и медицина.

Язык науки весьма специфичен. Но если ученые захотят приложить хоть немного усилий, чтобы перевести свой профессиональный язык на обиходный, они вполне смогут изложить сложные положения какой-либо науки в понятной форме. В этом убеждают многочисленные научно-популярные издания. Конечно, при этом всегда есть опасность излишнего упрощения, опасность, от которой не застрахованы и мы. Ведь в любой науке существуют положения, многоплановость которых довольно трудно изложить простым языком. Специфичность методов исследования и сложность теорий не позволяют перевести их на обиходный язык без потери всей полноты значения. В таких случаях я могу или доверять свидетельству ученого, или нет. Если я не доверяю ему, у меня всегда, в принципе, есть возможность изучить соответствующую науку, т. е. самому познакомиться с ее методами и научиться применять их на практике, чтобы не зависеть от других и быть в состоянии проверить, подтверждаются ли данные этой науки с помощью ее собственных методов или нет.

Образно говоря: труднодоступную гору на «ландшафте» наук я смогу исследовать только обладая соответствующим горным снаряжением, чтобы по примеру Александра фон Гумбольдта составить карту местности с помощью секстанта. Но с тем же самым снаряжением я не смогу заниматься исследованиями подводного мира. Ясно, что просто так, без предшествующего обучения и без наставника нырять в загадочную морскую пучину опасно. Правда, и ныряльщик-любитель, не используя никакого особого снаряжения, может с определенным успехом ознакомиться с подводным миром. Для этого ему нужны лишь здоровые легкие, маска для подводного плавания и дыхательная трубка. Читатели уже догадались, что мы хотели сказать этой метафорой.

Все науки собирают знания и делают их достоянием широких кругов общественности благодаря журнальным и книжным публикациям. При этом в «золотой фонд» науки входит только то, что считается гарантированно подтвержденным, т. е. то, что можно воспроизвести и что действительно объясняет некие факты и закономерности, а не является просто случайным наблюдением. Иначе говоря, предварительно должны быть проведены систематические исследования, направленные на проверку гипотез с помощью определенных методов. Это проще всего сделать в естественных, «измеримых» или измеряющих науках. В рамках номотетического подхода в них формулируются общие законы, например закон падения тел, когда после многих экспериментов индуктивно делаются выводы относительно универсальных закономерностей. В более широком смысле мы говорим также об эмпирических науках (гр. empeiria – опыт), т. е. о науках, данные которых основываются на опыте, в том числе на наблюдениях. Если данные, полученные с помощью наблюдений, позволяют сделать точные выводы, мы говорим также о точных науках, результаты которых зафиксированы в так называемых «протокольных предложениях» (Protokollsätze)[12]. Таким образом, положения, требующие разъяснения (объясняемое, лат. explanandum), истолковываются с помощью объяснений этих положений (объясняющего, лат. explanans). Сначала это может быть лишь высказывание, относящееся к одному-единственному случаю. Однако если это высказывание подтверждается при повторных экспериментах, то можно сделать вывод об общих закономерностях. При этом, согласно так называемой схеме Хемпеля – Оппенгейма, мы исходим из научной гипотезы о некоем законе; при определенных условиях она логично и последовательно объясняет положение вещей, причем так, что объясняемое положение действительно разъясняется посредством объясняющей гипотезы в форме закономерности, которая должна все время проверяться новыми исследованиями.

В гуманитарных науках это невозможно. Будучи описательными (идиографическими) научными дисциплинами, они только фиксируют единичное явление во всем его индивидуальном своеобразии, например конкретную историческую эпоху какого-либо общества или поведение совершенно определенной личности. К результатам подобного рода мы приходим не с помощью измерений и подсчетов (как это делается в естественных науках), а путем сосредоточения на отдельной личности, «вчувствования» в нее с целью понять, как она думает, чувствует и действует.

Таким образом, гуманитарные науки имеют дело не с измеряемым внешним предметом, а с опытом субъективных переживаний и индивидуальной психической установкой человека. В полном соответствии со своим «предметом» (с духовно-психической структурой) метод гуманитарных наук оказывается не объясняющим, а понимающим, истолковывающим, интерпретирующим, как, например, при интерпретации произведения искусства или литературного текста. Наша цель – выявить, что хочет сказать художник, какой смысл кроется за строчками текста или в чем заключается скрытое послание картины. При этом важную роль играют наша интуиция, наша фантазия, наша чуткость и наша общая способность настроиться на текст, скульптуру или картину, чтобы невидимое сделать видимым. Наиболее четко это можно показать на примере изобразительного искусства.