Читать онлайн «Экслибрис». Страница 29

В общем, доедая свой рыбный завтрак, я размышлял, имеет ли эта шифровка какое-то отношение к библиотеке сэра Амброза или даже к самому пропавшему герметическому манускрипту. Нельзя было сказать ничего определенного при наличии таких ничтожных указаний. Но я решил, что, быть может, сам манускрипт прольет свет на этот стих, и поэтому, еще не закончив завтрак, я решил рискнуть отправиться на его поиски.

Но мое приподнятое настроение вскоре испарилось, поскольку расспросы в магазинах и лавках, как я и опасался, оказались удручающе бесполезными. В районе Смитфилда зловоние стало настолько отвратительным, что, когда сироты в Христовом приюте начали первый урок, подъемные окна в классных комнатах не открыли, несмотря на жару. Книготорговцы Малой Британии, расположившиеся под восточной стеной приюта, занавесили окна своих лавок шторами, пропитанными хлоридом извести. Когда я там появился, они, закрыв носы платками, выкладывали на прилавки книги, с которых им по три раза на дню приходилось смахивать копоть. За три часа поисков я перерыл кучи книг, но преуспел лишь в стаптывании ног, да еще мои нос и шея подгорели на солнце – лучи которого становились обжигающе горячими, как только угольный дым слегка рассеивался, пропуская их, – а равнодушные владельцы лавок бессмысленно таращились на меня и заявляли, что слыхом не слыхивали ни о книге, ни о рукописи под названием «Лабиринт мира».

Выпив пинту ламбетского эля в качестве второго завтрака, я приободрился и успел на шестиместный наемный экипаж, запряженный парой лошадей, который ехал к Вестминстер-Холлу, где мне, естественно, повезло не больше, чем в Малой Британии или на Патерностер-роу. Однако день нельзя было считать полностью потерянным, поскольку мне удалось узнать кое-что о пражском издании Theatrum orbis terrarum Ортелия, хоть это и не имело никакой видимой связи с тем, что мне уже удалось узнать о сэре Амброзе Плессингтоне и его пропавшей рукописи. Все продавцы книжных магазинов и лавочек имели в наличии экземпляры Theatrum , а один даже обладал редким изданием 1590 года, напечатанным в Антверпене знаменитым Плантеном. Но никто в жизни не слыхивал о пражском издании и уж тем более не продавал его. Это издание вызывало у них такое же недоумение, как и у меня. Поэтому я решил, что, должно быть, неверно прочел выходные данные или же издание 1600 года было подделкой. Уже собираясь возвращаться домой, я заметил в сводчатой галерее Новой биржи на Стрэнде магазинчик торговца географическими картами – «Молитор и Барнакль». Я хорошо знал их заведение. В бытность моего ученичества оно было для меня самым интересным местом в Лондоне, поскольку в те дни я еще мечтал путешествовать по миру, а не избегал общения с ним, как нынче. Отправляясь выполнять поручение моего хозяина, господина Смоллпэйса, я порой заныривал в их магазинчик и часами внимательно изучал карты и металлические глобусы, начисто забыв о своем деле, пока наконец господин Молитор, добродушный старик, не выпроваживал меня из своих владений, собираясь запирать двери.

И сейчас тоже близилось время закрытия, но я вошел в знакомую дверь и увидел, что большинство глобусов и астролябий исчезло, исчезли и карты мира, прекрасно изданные репродукции карт Птолемея и Меркатора, которые господин Молитор обычно прикалывал к стене подобно морским картам в корабельной каюте. Лет восемь, а то и девять прошло с тех пор, как я в последний раз заходил в их магазин. Господин Молитор, увы, также исчез – умер от чахотки в 1656-м, как сообщил мне господин Барнакль. Я с грустью понял, что этот магазинчик переживает трудные времена и что господин Барнакль, сам уже пожилой джентльмен, не узнает меня. Надсадно дыша, он сутулился за своим прилавком, и перед моим мысленным взором возникла отрезвляющая картина, показавшая мне, каким я стану лет через двадцать – тридцать.

Однако дело свое господин Барнакль знал так же хорошо, как прежде. Он сообщил мне, что слышал о пражском издании Theatrum , но он никогда не попадал к нему в руки. Это издание – чрезвычайная редкость, пояснил он, и считается даже более ценным, чем издание Плантена, поскольку напечатано было всего лишь несколько экземпляров. Но дело не только в малочисленности пражских атласов. Пражское издание стало первым посмертным, поскольку Ортелий умер за год или два до его выхода в свет. Он был фламандцем, подозреваемым в протестантизме, но в течение четверти века исполнял обязанности королевского космографа при испанском дворе. После смерти Филиппа II в 1598 году Ортелий отправился в Прагу по приглашению императора Рудольфа II, но умер, не успев вступить в должность императорского космографа. Господин Барнакль упомянул о бытующей среди картографов легенде, ничем, разумеется, не подтвержденной, что Ортелия якобы отравили. Пражское издание появилось спустя пару лет. И та же легенда вдобавок рассказывала, что в его картах имелись определенные изменения, хотя сам господин Барнакль не знал точно какие. Но именно из-за этих-то новых дополнений и убили великого картографа.

– Изменения? Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что издание тысяча шестисотого года отличалось от всех прочих изданий, включая Плантеновы. У господина Молитора имелась своя собственная версия на сей счет, – сообщил он доверительным тоном, доставая с полки экземпляр этого атласа. Когда он раскрыл его, я увидел карту Тихого океана и картуш со словами NOVUS OPBIS. 19 – Изменения подразумевали особый метод картографической проекции, которую Ортелий применил для пражского издания. – Вдруг оживившись, он вновь повернулся к полкам и достал другую книгу. – Новая сетка широт и долгот. Все прочие издания используют проекцию Меркатора. Вы слышали о Меркаторовой проекции?

– Немного. – Я наблюдал, как он со скрипом открывает знаменитый атлас Меркатора – атлас, карты которого я обычно изучал с особым удовольствием во времена своего мечтательного ученичества. У меня нет склонности к математике – совсем наоборот. Слова, а не цифры являются моей metier. 20 Но я смог отчасти оценить, с каким мастерством Герард Меркатор изобразил сферу земного шара на плоскости; он сплющил наш мир и поместил его в книгу, сохранив более или менее соразмерность и точность его пропорций.

– Он старался ради навигаторов, – пояснил мне господин Барнакль и, постучав по одной из страниц обломанным желтым ногтем, поправил очки на носу – пару линз, почти таких же толстых, как у меня. – И разработал новую проекцию в тысяча пятьсот шестьдесят девятом году, во время великой эпохи географических исследований и открытий. Его широты и долготы образуют сетку из параллельных линий, пересекающихся под прямыми углами, что дает мореплавателям возможность вычерчивать компасный курс прямыми линиями вместо изогнутых. Очень удобно, конечно же, для путешествий по океану.

Его большой палец скользил наискось по листу, вдоль линии локсодромии, что протянулась, как нить паутины, через сеть квадратов. Затем внезапно он оттолкнул оба атласа в сторону и потянулся за одним из глобусов, огромной, оклеенной картоном моделью, примерно четырех футов в диаметре, который и раскрутил на его лакированном пьедестале. Голубые океаны, пестрые материки и большие острова замелькали внутри медного горизонтального кольца, опоясывающего экватор.

– Но карта отличается от глобуса, – продолжал он, пристально глядя на меня поверх этого большого крутящегося шара. – Любая карта предполагает искажения. Меркатор чертит меридианы параллельно друг другу, но всем известно, что меридианы, в отличие от широтных параллелей, на самом деле не параллельны.

– Разумеется, – пробормотал я, испытывая головокружение от вида глобуса, который все еще быстро вращался на скрипучей оси, прокручивая моря и континенты. – Меридианы сходятся на полюсах. Расстояние между ними уменьшается по мере продвижения к северу и югу от экватора.

– А вот у Меркатора меридианы никогда не сходятся. – Он вновь клюнул ногтем карту. – Они остаются параллельными друг другу, что искажает расстояние в направлении восток – запад. А из-за этого Меркатор искажает и истинные расстояния между широтами, увеличивая их по мере продвижения от экватора к полюсам. Поэтому и говорят о «растущих широтах». В результате этих изменений в районе полюсов картина совершенно искажается. Дальние северные и южные земли растут в размерах, поскольку параллели и меридианы растягиваются, чтобы сохранилась сетка из параллельных линий, пересекающихся под прямыми углами. В общем, карта Меркатора вполне пригодна, если плавание проходит вдоль экватора или в нижних широтах, но не слишком пригодна для исследования высоких широт.

– Не слишком пригодна, – с воодушевлением поддакнул я, – для того, кто ищет северо-западный проход к Китаю. – Я вспоминал, как во времена детства любил рассматривать пути следования экспедиций Фробишера, Девиса и Гудзона – этих великих английских героев – по арктическим морям с плавающими льдами и россыпями островов, изображенных на вершинах глобусов господина Молитора.