Читать онлайн «Австрийская экономическая школа: рынок и предпринимательское творчество». Страница 25

Следует подчеркнуть, что Хайек в большом долгу у Мизеса, идеи которого послужили отправным пунктом почти всех его работ по теории экономики.

Благодаря Мизесу Хайек вышел из-под нездорового влияния Визера и вернулся к основам австрийской концепции экономики, которые заложил Менгер, обогатил Бём-Баверк и укрепил Мизес, защищавший их от недальновидности позитивистских теоретиков вроде Шумпетера и приверженцев модели равновесия вроде Визера. Отношения между учителем Мизесом и учеником Хайеком развивались весьма необычно. Питая друг к другу взаимное признание и уважение, временами они расходились во взглядах. Отметим, что Хайеку было свойственно подчеркивать свою интеллектуальную независимость от учителя, теории которого, как признавал сам Хайек, в конечном итоге неизменно подтверждались ходом развития реального мира.

В 1931 г. другой последователь Мизеса, Лайонел Роббинс, предложил Хайеку пост профессора в Лондонской школе экономики, который он и занимал до 1949 г. Так Хайек стал ведущим представителем австрийской школы экономической теории в англоязычном мире. Хайека всегда отличала предельная учтивость в отношении его оппонентов, которых он позволял себе упрекнуть разве что в интеллектуальной ошибке, но ни в коем случае не в недобросовестности. Так было, например, во время дискуссий с социалистами, Кейнсом, Найтом и чикагской школой, с которыми он полемизировал не только в вопросах методологии (Хайек даже заявил, что после «Общей теории» Кейнса наибольшую опасность для экономической теории представляет книга Милтона Фридмена «Очерки по позитивной экономической теории» (Friedman 1953), но также о теории денег, капитала и циклов (Hayek 1994). Хайек не произнес ни слова упрека или протеста, даже когда на него яростно и несправедливо набросился Кейнс, а члены экономического факультета Чикагского университета забаллотировали, высокомерно отказавшись принять в свои ряды «теоретика австрийской школы». (К счастью, Хайек в конце концов был принят — без официального жалованья, поскольку его оплату взял на себя частный фонд, — в Комитет по общественным наукам того же университета, где он написал свой монументальный труд «Конституция свободы» [Hayek 1990a; Хайек 2007].)

Хайеку не очень повезло в личной жизни. В 1949 г. он разрушил свою семью, решив развестись с женой, чтобы жениться на страстной любви своей молодости — кузине, которая по недоразумению вышла замуж за другого. Хайек заново влюбился в нее, приехав в Вену после Второй мировой войны, когда кузина уже овдовела. Хайек и его семья дорого заплатили за это решение. Английские друзья вслед за Роббинсом отвернулись от него, первая жена умерла, по-видимому, не вынеся печали (тема эта была запретной, Хайек и его близкие отказывались об этом говорить). Как бы то ни было, примирение с Роббинсом состоялось только много лет спустя по случаю свадьбы сына Хайека — Лоренса, так что Хайеку пришлось 1950-е и начало 1960-х годов провести в «ссылке» в США. Хуже того, в эти годы Хайек начал страдать из-за серьезных проблем со здоровьем: сначала от нарушения обмена веществ, что крайне ослабило и истощило его, потом он начал терять слух, что сделало его несколько сухим в личном общении, и, наконец, ученого терзали повторяющиеся приступы тяжелой депрессии, надолго лишавшие его интеллектуальной активности. Собственно говоря, во введении к сочинению «Право, законодательство и свобода» Хайек признавался: временами казалось, что болезни не дадут ему закончить книгу (Hayek 1981; Хайек 2006). Неизвестно, в какой мере суровый личный опыт Хайека усилил его убежденность в огромной важности следования моральным образцам для сохранения человеческой жизни на личном и социальном уровне. Однако то, как он подчеркивал это в своих работах, создает впечатление, что мысль принадлежит человеку, знающему, о чем он говорит, по личному опыту.

Все проблемы со здоровьем (телесным и психическим) чудесным образом исчезли, когда в 1974 г., ровно через год после смерти своего учителя Людвига фон Мизеса, Хайек получил Нобелевскую премию по экономике. Он почувствовал, что время изоляции в научном мире осталось позади, и начался период неустанной деятельности, когда он ездил по всему миру, пропагандируя свои идеи, и даже сумел закончить еще несколько книг. (Последняя из них — «Пагубная самонадеянность: ошибки социализма», появилась, когда ученому было почти 90.) По сути дела, можно утверждать, что присуждение Хайеку Нобелевской премии стало началом поразительного возрождения современной австрийской экономической школы, — возрождения, ареной которого стал теперь весь мир.

Хайек всегда сторонился политики. Он полагал даже, что роль интеллектуала, главной жизненной целью которого должна быть научная истина, несовместима с ролью политика, вынужденного ради голосов избирателей подчиняться диктату общественного мнения (Hayek 1991). Хайек верил, что в долгосрочной перспективе намного продуктивнее усилия, направленные на то, чтобы убедить интеллектуалов (и отсюда большой успех основанного им классического либерального общества Мон-Пелерин) или повлиять на общественное мнение. (Хайек отговорил Энтони Фишера от карьеры политика и убедил его, что для распространения в мире идей классического либерализма намного полезнее будет создать Институт экономических отношений (Institute of Economic Affairs), а позднее — Исследовательский фонд Атлант (Atlas Research Foundation)). В общем, без стратегических инициатив Хайека невозможно представить то изменение общественного мнения и интеллектуального климата, которое привело к падению Берлинской стены и свободнорыночной/консервативной революции, произошедшей в США при Рейгане и в Англии при Маргарет Тэтчер, — революции, которая оказала и продолжает оказывать столь мощное влияние на ход мировых событий.

Будет, пожалуй, уместным закончить этот раздел рассказом об отношении Хайека к религии. Крещеный католик, он в юности перестал соблюдать обряды и стал агностиком. Тем не менее с годами в нем росло общее понимание ключевой роли религии в сохранении обычаев, составляющих основу общества, и, в частности, значения теологов испанского золотого века как предшественников современной экономической и общественной науки. Более того, в 1993 г. католический мыслитель Майкл Новак удивил интеллектуальный мир, сделав достоянием гласности длительный личный разговор папы Иоанна Павла II c Хайеком, незадолго до смерти последнего в 1992 г., и обратил внимание на несомненные признаки заметного влияния мыслей ученого в энциклике Centesimus Annus, особенно в главах 31 и 32, которые полны заимствованиями из Хайека (Novak 1993a; 1993b). Мы никогда не узнаем, смог ли Хайек, убежденный агностик, в последние минуты жизни сделать необходимые шаги, чтобы постичь и принять ту высшую «антропоморфную» сущность, которая намного превосходило его способность понимания. Но вот что нам известно наверняка: Хайек лучше, чем кто бы то ни было, понимал опасности, которыми грозит обожествление человеческого разума, и ключевую роль религии в избежании этих опасностей, вплоть до того, что, как пишет Хайек в последнем предложении своей последней книги, «от ответа на этот вопрос может зависеть выживание нашей цивилизации» (Hayek 1988; Хайек 1992).

Первые десятилетия своей научной карьеры Хайек посвятил исследованию циклов. Он шел путем, намеченным Мизесом, но стал автором ряда собственных, очень существенных достижений. Шведская академия присудила ему в 1974 г. Нобелевскую премию главным образом за его работы 1930‑х годов в области теории циклов.

Надо подчеркнуть, что, когда в 1931 г. Хайек прибыл в Англию, его аналитический инструментарий был куда богаче, чем у его английских коллег в целом и у Кейнса в частности. Прежде всего, Хайек владел теорией капитала Бём-Баверка и превосходно понимал, что мнимый «парадокс бережливости» теоретически совершенно бессмысленен. Ведь, согласно теории Бём-Баверка, любое увеличение сбережений ведет к сокращению потребления, тем самым понижая относительные цены потребительских товаров. То, что Хайек назвал «эффектом Рикардо», заключается в повышении спроса на инвестиционные товары, причиной чего является рост реальной заработной платы, который в свою очередь ceteris paribus[9] вызывается понижением цен на потребительские товары, провоцируемым ростом сбережений. Уменьшение цен на потребительские товары ведет также к относительному росту предпринимательских прибылей на этапах, дальше всего отстоящих от потребления, где в условиях падения процентных ставок, вызываемого изобилием сбережений, наблюдается повышение ценности продукции. Совместным результатом всех этих факторов является удлинение производственной структуры, капиталоемкость которой повышается под влиянием более щедрого финансирования, делающегося возможным благодаря увеличению количества реально сбереженных ресурсов (Hayek 1995). Согласно Хайеку, проблема возникает, когда манипуляции денежным обращением в форме кредитной экспансии, осуществляемой банковской системы без опоры на реальные сбережения, делают доступными для предпринимателей новые финансовые ресурсы, которые превращаются в инвестиции, как если бы они действительно были результатом роста сбережений, что на деле не так. Итогом оказывается удлинение инвестиционных процессов, отражающее искусственное понижение ставки процента, которое не может продолжаться долго. Таким образом, для Хайека главное — это происходящие под влиянием роста денежной массы изменения относительных цен (точнее, цен на капитальные блага, используемые на разных этапах производственного процесса, и цен на потребительские товары). Количественная теория денег, которую интересует исключительно воздействие колебаний денежной массы на общий уровень цен, склонна игнорировать и затемнять данное явление.