Читать онлайн «Когда гений терпит поражение». Страница 47

И снова позиции LT и Salomon оказались противоположными. Хагани и Хокинсом завладела мысль о том, что Россия попросту не допустит девальвации своей валюты (экономисты толпами ходили из одного хедж-фонда в другой и пропагандировали это соображение). В LT, разумеется, знали, что дефолт возможен, но у профессоров была модель, которая, по их убеждению, давала прогноз и на случай объявления Москвой дефолта[185]. Хагани это казалось убедительным. Позднее, говоря о портфеле ценных бумаг в целом, он заметил: «Мы положились на опыт – вот что мы сделали. Если вы не желаете извлекать из опыта никаких выводов, то можете просто сидеть сложа руки и ничего не делать»[186]. Но способна ли модель дать реальный прогноз развития событий в стране – не только на ее рынках, но и прогноз поведения политиков, законодателей, игры вспыхнувших страстей? Для того типа операций, который осуществляла LT, Россия была отменно плохой лабораторией. Она еще менее 10 лет назад находилась под властью коммунистов, вела борьбу за свое превращение в демократическое общество и была непредсказуема едва ли не в силу своей природы. Хагани, знавший историю, должен был понимать это. (В 1939 году Черчилль заявил: «Не могу предсказать вам действия России. Это головоломка, завернутая в тайну, которая заключена в загадку».) Россия и в 1998 году находилась в измерении, не поддававшемся эконометрическим расчетам, даже если они выполнялись на компьютерах штаб-квартиры LT в Гринвиче.

В Федеральной резервной системе хорошо понимали опасность, которая грозила банкам, строившим прогнозы преимущественно на прошлом. В открытом письме банкирам высокопоставленный контролер Федеральной резервной системы предупреждал: «Банкам следует противиться всякой склонности полагать… будто необычайно благоприятная экономическая среда, существовавшая в течение последних лет, будет сохраняться неопределенно долгое время». Хотя письмо было посвящено не столько рынкам капитала, сколько коммерческим займам, в нем подчеркивалась необходимость задуматься об «альтернативных сценариях» вроде банкротств и дефолтов, а не полагаться на то, что будущее станет гладким продолжением настоящего[187]. В противоположность этому обоснованному призыву к осторожности, глава Федеральной резервной системы Гринспен продолжал петь хвалебные гимны освобожденным от ограничений рынкам ПФИ. При даче показаний комитету по сельскому хозяйству, продовольствию и лесному хозяйству сената США 30 июля Гринспен уверял, что трейдеры, занимающиеся операциями с ПФИ, «вполне эффективно управляют кредитными рисками с помощью тщательной оценки контрагентов». Эти слова могли означать лишь то, что, по мнению Гринспена, где-нибудь в Merrill или Morgan тщательно и пристрастно изучают клиентов вроде LT. Ошибочность этого мнения вскоре стала очевидной[188].

Во второй половине июля успехи LT сошли на нет, и июль компания закончила без прибыли. Акции в Европе и Америке словно парализовало. К началу августа цены на российские облигации снова упали. Поползли слухи о том, что банки Уолл-стрит и хедж-фонды сбрасывают эти облигации. А затем волна продаж накрыла Восточную Европу, Латинскую Америку и Азию. Теперь проблемы российской экономики уже не были изолированными.

На второй неделе августа российские рынки громко рухнули. Бюджет России сошел с резьбы, а цены на нефть, основной товар российского экспорта, упали на 33 %. Это произошло 13 августа. На фоне стремительной утечки долларов из России ее резервы истощились. Правительство ввело ограничения на использование рубля. Банковская система застыла из-за недостатка надежных и платежеспособных банков. Московский фондовый рынок на короткое время прервал работу. День завершился падением фондового рынка на 6 % – до уровня, который был на четверть ниже уровня 1998 года. Процентная ставка по краткосрочным долговым обязательствам подскочила почти до 200 %. Долгосрочные российские обязательства стоили вдвое меньше, чем двумя месяцами ранее, когда Goldman Sachs весело и успешно размещала их на рынках Запада.

Пока мир ждал девальвации рубля, правительство России продолжало настаивать, что она не произойдет, а нижняя палата российского парламента, Дума, где преобладали коммунисты, отвергла реформы, проведения которых требовал МВФ. Затем депутаты ушли на каникулы. Когда правительство обратилось к депутатам Думы с призывом собраться и возобновить заседания, те ответили отказом. Впрочем, к тому времени многие ключевые фигуры правительства и президент Борис Ельцин также разъехались по дачам на морском берегу, предоставив стране самой разбираться с обрушившейся на нее бедой. Предсказать такое развитие событий вряд ли было возможно.

В США и Европе рынки содрогнулись под напором негативных новостей, которых становилось все больше: кризис в России, слабость Азии, отказ Ирака разрешить проведение всесторонних проверок его вооружений, вероятность девальвации китайской валюты и показания президента Клинтона о его отношениях с Моникой Левински, одной из стажерок Белого дома. Мировые инвесторы, вытаскивавшие свои деньги из России и Азии, яростно вкладывали их в облигации Казначейства США, бастиона безопасности. Никто не хотел рисковать. Доходность по облигациями с 30-летним сроком погашения упала до нового минимума – 5,56 %.

Вполне естественно, спреды по кредитам продолжали расширяться. С апреля максимальный спред по арбитражным операциям с облигациями категории А, превышавший котировки казначейских облигаций на 60 пунктов, вырос до 90 пунктов. Спреды по американским свопам также росли. В каждом банке на Уолл-стрит сокращали отделы арбитражных операций; капитал бежал из арбитражных операций с облигациями точно так же, как он бежал из Азии. Поначалу Федеральная резервная система отнеслась к этому тренду благосклонно. Спреды были слишком узкими, кредиты – слишком доступными. Но теперь, в контексте расплавления российского рынка, Федеральная резервная система была на грани нервного срыва.

LT несла убытки и в августе. Особое беспокойство вызывало то, что это происходило в течение третьего месяца из четырех последних. Партнеры более не могли отстраняться от происходящего на Уолл-стрит. Понимая, что продолжающая ликвидировать свои позиции Salomon – главная причина головной боли, Хагани предложил выкупить все позиции этой компании на сумму около 2 миллиардов долларов только для того, чтобы заморозить их. Люди из Salomon сочли, что Хагани шутит: у LT больше не было капиталов, которыми можно было бы подкрепить столь смелые речи. Но трейдеры Salomon наслаждались поворотом колеса Фортуны: люди из LT больше не относились к ним с презрением. Роберт Шустак, финансовый директор LT, был вынужден ежедневно отвечать на тревожные телефонные звонки из Bear Stearns. В J.P.Morgan слышали о том, что LT ликвидирует свои позиции или, по крайней мере, пытается сделать это. Такие слухи доходили и до Lehman Brothers. Хотя LT некогда относилась к крошечному инвестиционному банку с презрением, теперь она просто излучала почтение. «Они постоянно обращались к нам с предложениями расширить масштаб взаимных операций, – вспоминал Джеффри Вандербеек, глава отдела ценных бумаг с фиксированным доходом в Lehman Brothers. – Помнится, я подумал: возможно, их ликвидные ресурсы истощаются. Они добивались расширения финансирования». По мере того как платежи по кредитам репо откладывались, банки Уолл-стрит, в том числе и Lehman Brothers, начинали наконец требовать от профессоров внесения дополнительного обеспечения.

Внезапно обеспокоившись проблемой личного благосостояния, партнеры стали лихорадочно обзванивать своих консультантов и поверенных. Ханс Хуфшмид, один из лондонских партнеров, женатый на жительнице Калифорнии, как раз собирался купить дом на Малибу. Но колебался, так как у него были большие долги (он набрал их, чтобы вложить деньги в LT). Руководствуясь исключительно внутренним чутьем, Хуфшмид решил не покупать дом. Майрон Скоулc купил-таки четырехэтажный дом в Сан-Франциско, где жила его невеста. Это был замечательный дом, построенный на Рашн-Хилл: с высокими потолками и террасой, с которой открывался вид на Фишерменз-Варф. Стоил он 6,5 миллиона долларов[189]. Но у Скоулcа были деньги вне фонда. К тому же до сих пор убытки фонда вряд ли можно было назвать сокрушительными.

В середине августа исполненный уверенности Меривезер решил совершить поездку в Китай. Партнеры полагали, что у них есть основания для оптимизма; по их мнению, спреды расширились настолько, что в дальнейшем могли конечно же только сужаться. Однако у оптимизма партнеров была и еще одна грань – отчаяние. В середине августа LT резко усилила свое присутствие на рынке российских ценных бумаг. Компания уже владела хеджированными российскими облигациями, а также определенным объемом нехеджированных ценных бумаг. Теперь, когда весь мир пристально следил за Россией, финансовая система которой разваливалась на глазах, а правительство пребывало в бездействии, Хагани и некий аналитик по имени Айман Хинди, бывший профессор Стэнфордского университета, приобрели дополнительные пакеты российских облигаций, хотя располагали инсайдерской информацией об этой сложной восточной загадке. Теперь ни Нобелевская премия, ни прочие научные степени не имели значения. Профессора бросали жребий. По словам одного из трейдеров, LT открыла «в России очень долгие позиции, предельно долгие». Другой сотрудник компании добавил с горечью: «Это шло вразрез с нашей обычной практикой».