Читать онлайн «Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти». Страница 36

Основные проявления патогенного влияния матери

Мое собственное понимание материнской разрушительности развивалось в два этапа. Основой послужило сопоставление тех чувств ужаса и враждебности, которые мои пациенты ощущали по отношению к своим матерям (или отчаянной защиты, используемой ими для того, чтобы отрицать эти чувства), и угрожающего материнского поведения, наблюдавшегося непосредственно или реконструированного в ходе психотерапии. Установление причинно-следственной связи между этими явлениями было неизбежным. Однажды возникшее предположение стало почти несомненным, но, принимая во внимание мой собственный комплекс смерти и мою первоначальную приверженность психологии инстинктов, потребовались долгие годы клинического опыта и преодоления внутреннего сопротивления, чтобы установить эту связь.

Второй этап заключался в постепенном проникновении благодаря акушерской и психиатрической практике в материнскую разрушительность. Возник вопрос, почему, если страх и ненависть пациента являются ответной реакцией на адекватное провоцирующее воздействие, в некоторых случаях существует диспропорция между силой этих эмоций и поведением матери, о котором рассказывал пациент или иногда другие люди? Некоторые субъекты демонстрировали удивительное несоответствие между ужасом или обвиняющим осуждением и воспоминаниями о матери, которая вовсе не казалась ни особенно строгой, ни оказывающей явное патогенное влияние. В общем, существовала такая разница между матерями-чудовищами из воспоминаний пациента и матерями в обычной жизни, что это, казалось, подтверждало идею о том, что образ злой матери является проекцией архетипа или садизма самого ребенка. Другой возможностью, однако, была вероятность того, что материнская разрушительность намного утонченнее, чем различимо на глаз. Эти две возможности, конечно, не являются взаимоисключающими, но если не соглашаться с существованием архетипов и первичной агрессии, то остается только вторая возможность. Чем больше я продвигался в понимание подсознательных материнских импульсов, тем меньше становились диспропорции между провоцирующим воздействием и реакцией ребенка. Эти импульсы эффективны сам по себе, и они создают мириады вредоносных установок, привычек и защитных механизмов, которые можно выявить. За клинической документацией и библиографией по этой теме читатель может обратиться к главам «Импульс, направленный на убийство своего потомства» и «Импульс, направленный на нанесение увечий» в книге «Страх быть женщиной» (1).

Импульс матери, направленный на убийство своего потомства, является как реально существующим фактом, так и гипотезой; то, что он существует – это факт, то, что он присутствует у каждой матери – гипотеза. В поведенческих тенденциях, за исключением инстинктивных драйвов, не наблюдается инвариантность. Но свидетельства, предоставленные многочисленными источниками, и объем общего количество примеров дают возможность для некоторого обобщения. Можно сказать, что импульс присутствует у неопределенного, но, по-видимому, очень большого количества матерей, допуская возможные исключения. Или, как я предпочитаю думать, можно предположить, что он присутствует у всех, только у некоторых его интенсивность приближается к нулю, в то время как у других достигает чрезвычайно высокого уровня разрушительности (не обязательно измеряемой в выражениях явной враждебности, с детоубийством в качестве максимальной отметки).

Изучение психологии репродуктивного процесса у женщин обычно создает впечатление, что в отношении к нерожденному ребенку и младенцу преобладает интенсивная враждебность[15]. Как правило, во время беременности, даже у тех женщин, у которых беременность была желательной, и чье сознательное отношение к будущему ребенку только нежное и любящее, наблюдаются сновидения об уничтожении плода[16]. Уничтожающий импульс (или тревога, которая побуждает его и которая может возникнуть из него) являются этиологическим фактором во многих акушерских осложнениях, со всеми их вредными косвенными влияниями на плод. В некоторых случаях самопроизвольного аборта создается впечатление, что женщина намеревалась убить плод, хотя никакой попытки избавиться от него не сделала. Подтверждения этого имеют отношение не только к подсознанию и психологическому тестированию, но и проявляются на поверхности в установках отвращения и гнева. Многие женщины ненавидят своего не рожденного ребенка потому, что чувствуют, что он злонамеренно поставил их в невыносимое положение. Подобное чувство часто скрывается, но иногда выражается откровенно и мстительно – другим женщинам, не мужчинам, за исключением вызывающего симпатию врача.

Стресс, испытываемый во время схваток и родов, ослабляет контроль, и позволяет импульсу, направленному на убийство собственного ребенка, находить выход в несдержанном поведении. Я вспоминаю, насколько я был ошеломлен, когда в мою бытность студентом медиком услышал, как женщина, рожавшая ребенка, проклинала ребенка (и своего мужа) и угрожала убить его. Это стало привычным зрелищем и позднее у меня возникло впечатление, что, даже в отсутствие озвученной враждебности, некоторые роженицы не просто изгоняют ребенка, но пытаются уничтожить его, наблюдение, подтвержденное некоторыми акушерами. Один даже рассказал мне, что нормальный новорожденный умер в возрасте 12 часов из-за враждебности своей матери, хотя после рождения никаких контактов между матерью и ребенком не было. Некоторые женщины противятся общей анестезии потому, что боятся нанести ребенку вред, выходя из наркоза. Сразу же после родов, испытывая или не испытывая смятение мать может совершить попытку убить своего ребенка.

Импульс, направленный на детоубийство, регулярно и безошибочно проявляется в эмоциональных послеродовых нарушениях[17]. Во время периода госпитализации многие женщины мучаются из-за своих амбивалентных чувств к ребенку, иногда из-за своего желания его смерти или импульса убить его. Акушеры всегда настороже к угрозе убийства младенца, и сразу же забирают ребенка, если существуют сомнения в его безопасности, когда он находится в материнских руках. Во всех послеродовых психических расстройствах – тревоге, депрессии, шизофрении – желание, импульс, обсессия или компульсия, направленные на уничтожение ребенка, находятся в основе заболевания. Zilboorg (241) утверждает, что «убийственная враждебность против своего ребенка является центральной точкой депрессивной реакции матери». Мой собственный опыт позволяет сделать вывод, что первичным является конфликт между женщиной и ее матерью. Тревога, вызванная угрозой наказания, ведет к потребности прекратить материнство. Это, в свою очередь, у многих женщин вызывает тревогу, но для некоторых избавление от ребенка означает избавление от тревоги. Для большинства матерей навязчивое желание и побуждение убить своего ребенка кажутся разрушающими эго, и они чувствуют, что, должно быть, «теряют разум», потому что такие мысли и намерения противоречат их стремлению защищать младенца. Даже если мотив убийства отрицается, его присутствие достаточно очевидно в боязни ножей и других инструментов, могущих принести смерть, страхе прикоснуться к младенцу или остаться с ним наедине. Эти страхи весьма обычны для рожениц, точно также как и нарушение душевного равновесия. Идея убийства может быть настолько сильно подавлена, что нет ни осознания ее, ни тревоги, как мы видим в случае с женщиной, которой снилось, что она разрывает зубами горло дочери. Именно этот садистский элемент может вызвать реакцию отвращения у тех, кто узнает о материнском импульсе, направленном на убийство ребенка. Если компульсия, или даже желание, состоят в том, чтобы отнять жизнь у ребенка, почему сновидения, фантазии, и способы реального убийства принимают такую садистскую форму? Я убежден, что объяснение кроется в комплексе трагической смерти: страх перед жестоким уничтожением требует для своего высвобождения такого же жестокого уничтожения.

Нужно помнить, что, каким бы ни было происхождение этого импульса, вне зависимости от того, осознает ли его мать, как она с ним справляется и сосуществует ли он с материнской заботой, он передается ребенку и вызывает соответствующую реакцию, ужас, недоступный нашему воображению.

Что мне трудно понять, так это то, что существуют матери, вынашивающие мысли об убийстве ребенка и даже совершившие его, у которых полностью отсутствует любая эмоциональная реакция – ни вины, ни тревоги, ни депрессии, только озабоченность последствиями для них, если убийство будет раскрыто. Сколько на самом деле существует таких матерей, я не могу даже представить, потому что они не ищут психиатрической помощи и почти всегда скрытны, во избежание подозрения. Те несколько, которых я опросил (мать, случайно проговорившаяся мне о своем намерении покончить с одной из своих дочерей-близнецов, и три женщины, совершившие убийство своих детей, и у которых предшествующее убийству желание не вызвало конфликт), не были психически больными. В некоторых случаях мать сопротивляется порыву убить своего ребенка, потому что считает это безнравственным. Иногда импульс скрывается за рационализированным мотивом, или кажется оправданным для женщины как способ наказания мужа (так называемый комплекс Медеи). Эта безнравственная деструктивная тенденция не ограничивается только собственными детьми, но может также распространяться на всех детей; я был поражен количеством женщин, которые почти равнодушно признают наличие у себя желания обижать, уродовать или убить ребенка, любого ребенка. Я никогда не встречался с мужчиной, у которого была бы такая «хладнокровная» враждебность к детям. Мужчины, которые узнают о ее существовании у женщины, и которые обсуждают ее со мной, всегда спрашивают: «Есть ли у женщин что-нибудь человеческое»? Конечно, подобное обобщение недопустимо, и что касается этого меньшинства женщин, которые кажутся такими бессердечными, то я полагаю, что они сами являются жертвами своих бессердечных матерей. Но почему у мужчин нет такой аномалии, я объяснить не могу.