Читать онлайн «Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти». Страница 31

Наконец, меня интересует вопрос, в достаточной ли мере оцениваются патогенные последствия материнской разрушительности? Признаётся, что она имеет отношение к некоторым невротическим тенденциям и личностным проблемам, а также к определенным клиническим синдромам, но остается не рассмотренным вопрос о ее возможном участии в формировании всех психиатрических и психосоматических нарушений. Мы не можем утверждать, что материнская разрушительность является определяющим фактором во всех патологических состояниях, но имеющиеся свидетельства, позволяют сказать, что она видимо, чаще других факторов выступает в качестве причины многих расстройств, и является преобладающей детерминантой в большинстве индивидуальных случаев. Я уже упоминал ранее, что если мы смогли бы сделать всех матерей оказывающими благотворное воздействие (или, по крайней мере, уничтожить у них неосознанные агрессивные импульсы) и проследить за результатом через одно или два поколения, осталось бы не слишком много душевных (и социальных) расстройств. Я следую за Святым Августином, сказавшим: «Дайте мне других матерей, и я дам вам другой мир».

Материнское влияние на раннее развитие личности. Слово мать следует относить не только к биологической матери, но к любому человеку, который оказывает ребенку материнский уход и заботу, а слово влияние означает все, что воздействует на ребенка. Очевидно, что во время внутриутробного существования и родов влияние оказывает биологическая мать и, таким образом, она является начальным человеческим фактором, определяющим личность, даже если после рождения за ребенком ухаживает другая женщина. Затем развитие происходит во взаимодействии между матерью и младенцем. До сравнительно недавнего времени считалось, что маленький ребенок представляет собой вегетативный организм. Теперь мы знаем о том, что он обладает поразительной способностью обнаруживать материнские установки, влияющие на его возможность выжить. Эта способность, по-видимому, появившаяся благодаря инстинкту, достигает максимума в период младенчества, а затем постепенно исчезает или естественным путем, или в результате подавления. Это можно видеть на следующем примере:

Сразу же после возращения молодой матери домой после первых родов было замечено, что ее маленькая дочь по-разному реагирует на нее и на няню, ухаживающую за ней. Когда бы няня ни взяла младенца на руки, он не проявлял признаков беспокойства, но как только девочку поднимала мать, она сразу же напрягалась, задерживала дыхание и затем разражалась плачем. Манипуляции матери были такими же осторожными, как и няни. Мать проходила психотерапевтическое лечение и вернулась домой на третьей неделе после разрешения от бремени. Она рассказала о своем сне: «Я вижу красивую девушку шестнадцати лет, стоящую в лучах солнца. Эта девушка – моя дочь. Я прячусь в тени. Неожиданно я превращаюсь в дикого зверя и набрасываюсь на нее, зубами разрывая ей горло». Были также другие сновидения, показывающие всяческие зверства, направленные на ребенка. В своих осознанных стремлениях мать была благоприятствующей, и, если бы не ее сны, она бы никогда не узнала о своих садистических импульсах. Тем не менее, угроза передалась ребенку, который с ужасом на нее реагировал.

Нет сомнений в том, что между матерью и младенцем происходит обмен информацией, хотя механизм этого обмена остается загадкой. Его описывали как инстинктивный, интуитивный, эмпатический, «заражающий» и прототаксический. Spiegel (239) уверен, что младенец способен эмпатически воспринимать чувства матери задолго до того, как его развитие позволяет ему понять их значение, и этот опыт оказывает на него серьезное влияние. Язык тела и эмпатия в той или иной форме начинают функционировать почти сразу же после рождения, и связь осуществляется посредством восприятия подсознательных знаков. Любые нарушения связи вызывают тревогу и даже панику. К пятимесячному возрасту, ребенок демонстрирует симптомы страха, адресованные матери. Во время длительного периода их взаимодействия младенец, возможно, получает от своей матери импульсы неосознанной враждебности, нервного напряжения или, благодаря эмпатическому восприятию, оказывается захлестнутым ее эмоциями депрессии, тревоги и гнева.

Отец практически не играет роли на самых ранних стадиях развития личности, если не считать влияния взаимоотношений мужа и жены на чувства матери к своему ребенку. Он не беременеет, не вынашивает ребенка и не кормит его грудью, в период младенчества он служит всего лишь помощником. Говоря по правде, в современных американских семьях его влияние на формирование характера ребенка вообще незначительно. Роль отца часто диктуется матерью, и она может сделать его исполнителем своих агрессивных импульсов.

Даже если бы мужчины и ухаживали за ребенком, выполняя материнские функции, сомнительно, что они смогли бы оказывать настолько же пагубное влияние, в связи с тем, что по сравнению с женщинами гораздо меньше мужчин, обладающих деструктивными устремлениями, направленными на детей. Из наблюдений и воспоминаний пациентов выясняется, что отец часто является любящим родителем, что опровергает миф о строгом отце и поддерживающей матери. При изучении детоубийственных импульсов обнаружена разница между родителями. Chapman (240) сообщает, что навязчивая идея об убийстве младенца намного реже встречается у мужчин, чем у женщин. Кроме того, у мужчин она носит временный характер и имеет тенденцию быть не столь жестокой, как у женщин. Zilboorg (41) говорит, что при анализе депрессивных реакций родителей он смог обнаружить у мужчин только желание смерти для своих детей, в то время почти у каждой женщины были фантазии на тему уничтожения ребенка, или деструктивные импульсы, направленные на него.

Материнская разрушительность как патогенность. «Патогенность» – более точный термин чем «разрушительность» потому, что он делает более явный акцент на последствиях материнского поведения, но он чересчур специален для общего употребления. Мы можем определить деструктивность как то, что имеет разрушительные последствия, и все же это слово невольно вызывает в воображении образы злобных матерей. Наряду с тем что существует множество примеров очевидной дестркутивности поведения матери и его влияния на ребенка, в гораздо большем количестве случаев кажется, что ущерб, который наносится эго ребенка, не связан или почти не связан с наблюдаемым материнским поведением. Самая преданная мать может оказывать сильнейшее патогенное влияние. Shields (242) указывает на то, что проводится серьезное изучение последствий отвержения, отделения и материнской депрессии, но гораздо меньше внимания уделяется «интрапсихическим затруднениям ребенка, который становится жертвой своего положения в центре внимания матери на протяжении многих лет». Он сообщает о случае двух сестер, который иллюстрирует пагубный результат «слишком сильной» материнской заботы. На самом деле, суровая мать может нанести меньше вреда, чем погруженная в себя, чересчур заботливая и оберегающая, хронически тревожащаяся или подверженная депрессии, слишком религиозная или пуританская мать.

Потребность в объективности. Хотя поведение матери переживается ребенком как злонамеренное, на самом деле оно вызвано подсознательным конфликтом, который определяется всей историей ее развития, критической частью которой служит ее собственные взаимоотношения со своей матерью. Из этого следует, что, выявляя разрушительное материнское влияние, не следует осуждать матерей. Мы должны быть озабочены моральными категориями не больше, чем патолог, указывающий на причины органического заболевания. Научное понимание материнской разрушительности может привести только к состраданию к матерям и движению в направлении изменения условий, которые превращают способность к материнству в пагубные импульсы. Но у некоторых людей защитные механизмы, направленные против возможности увидеть материнскую разрушительность, настолько сильны, что при попытке указать на роль матери как источника психических нарушений они сразу же обвиняют исследователя в клевете. Правда, что комплекс смерти может вызвать некритичное порицание матери, но факты, собранные тысячами ученых, не должны быть опровергнуты под этим предлогом. Какими бы серьезными ни были доказательства, они не достигают цели, потому что из-за эмоций или из-за приверженности доктрине человек остается со своими не-вижу-зла предубеждением. В психиатрической литературе содержится большое количество бросающихся в глаза противоречий между практическими наблюдениями пагубного материнского влияния и теориями, которые минимизируют ее патогенность или полностью освобождают ее от «вины».