Читать онлайн «Фокус. О внимании, рассеянности и жизненном успехе». Страница 23

Таня Зингер обнаружила, что мы сопереживаем боль других людей благодаря передней инсулярной зоне – той самой области, посредством которой ощущаем нашу собственную боль. Сначала мы пропускаем эмоции другого человека через себя, поскольку наш мозг применяет в отношении чужих чувств тот же самый принцип, который использует для анализа состояния наших собственных[131]. Таким образом, эмпатия базируется на способности испытывать висцеральные ощущения в собственном теле.

Точно таким же образом устроена и синхрония – невербальное сочетание наших движений и действий, которое свидетельствует о взаимодействии в состоянии раппорта. Яркий тому пример – поведение джазистов, которые никогда не репетируют программу; они, кажется, и без этого знают, когда выйти на передний план, а когда ретироваться. При сравнении джазистов с исполнителями классической музыки на предмет мозговой деятельности у первых было выявлено больше нейрональных показателей самоосознания[132]. По словам одного из них, “в джазе нужно сонастроиться со своим телом, чтобы понять, когда настал идеальный момент для риффа”.

В самом устройстве мозга заложена интегрированность самоосознания с эмпатией, ведь мы получаем информацию о нас самих и о других людях из одних и тех же обширных нейрональных сетей. Вот ведь как умно придумано: наши зеркальные нейроны и остальные социальные системы воссоздают в мозге и теле то, что происходит с другим человеком, и наша инсулярная область головного мозга складывает все воедино. Эмпатия предполагает наличие самоосознания, другими словами, сонастроившись с самими собой, мы понимаем, что именно переживает другой человек.

Взять, например, веретенообразные нейроны фон Экономо. Вы помните, что эти уникальные клетки мозга играют ключевую роль в процессе самоосознания? Они расположены в отделах, которые активируются, когда мы испытываем гнев, печаль, любовь и вожделение, а также в минуты нежности, когда слышим, например, плач своего ребенка или голос любимого человека. Если эти сети расценивают событие как достойное внимания, то именно на него перемещается наш фокус.

Такие веретенообразные клетки обеспечивают супербыструю связь между префронтальной корой и инсулярной областью – частями, активными как в процессе интроспекции, так и эмпатии. Эти сети отслеживают состояние наших межличностных отношений, выясняя, что именно для нас важно, и делают это крайне быстро, поэтому мы способны реагировать, как говорится, “на лету”. Базовая система мозга, отвечающая за внимание, переплетается со схемой, отвечающей за социальную чуткость, понимание переживаний других людей и их мироощущения – одним словом, за эмпатию[133]. Эта социальная скоростная магистраль в мозге позволяет нам воспринимать, анализировать и направлять как собственные эмоции, так и эмоции других людей.

В приемную хирурга вошла, шатаясь, женщина, у которой из всех видимых отверстий сочилась кровь. Врач и медперсонал тут же взялись оказывать ей неотложную помощь, отвезли в смотровую, чтобы остановить кровотечение, вызвали скорую и отменили прием всех пациентов, назначенных на этот день. Очередь поняла, что человек в критическом состоянии и нуждается в помощи больше, чем другие. Это осознали все, за исключением одной женщины, которая стала возмущаться из-за отмены приема. Полная негодования, она кричала на администратора: “Я отгул взяла на работе! Как вы посмели так со мной поступить?!”

Хирург, рассказавшая мне эту историю, добавила, что в последнее время все чаще встречается с подобным безразличием к страданиям и нуждам других. Это даже стало основной темой съезда хирургов в ее штате.

Библейская притча о добром самаритянине повествует о человеке, остановившемся, чтобы помочь незнакомцу, которого избили и ограбили разбойники, а потом бросили у обочины дороги едва живым. Двое людей, видевших эту сцену, в страхе перешли на другую сторону и были таковы. Как отметил Мартин Лютер Кинг-младший, те, кто не предложил свою помощь, наверняка задали себе вопрос: “Если я остановлюсь, чтобы помочь ему, что со мной станется?” Однако добрый самаритянин сформулировал вопрос по-другому: “Если я не остановлюсь и не помогу этому человеку, что станется с ним?”

Сострадание основывается на эмпатии, а та, в свою очередь, требует фокусирования на других. Если мы полностью поглощены собой, то попросту не замечаем других людей и можем пройти мимо в полном безразличии к их бедам. Но обратив внимание на других, мы получаем возможность сонастроиться, почувствовать, что они ощущают и что им нужно, а потом и откликнуться.

Эмпатическое участие (а именно его вы ожидаете от своего врача, начальника и супруга – не говоря уже о самих себе) зиждется на нейрональной архитектуре, ответственной за родительское поведение. У млекопитающих эта система обуславливает внимание и заботу в отношении детенышей и молодняка, которые до поры не могут выжить без родителей[134]. Понаблюдайте за тем, куда будет обращен взгляд людей в комнате, когда туда вносят очаровательного младенца, и вы увидите момент включения этого центра в мозге у млекопитающих.

Способность к эмпатическому участию зарождается в раннем детстве: стоит одному ребенку услышать плач другого, он тоже ударяется в слезы. Подобная реакция запускается миндалиной – радаром мозга, вычисляющим опасность (а также средоточием базовых отрицательных и положительных эмоций). Согласно одной теории, миндалина ребенка, слышащего плач, активирует восходящие сети в мозге, что приводит к возникновению сопереживания печали и огорчения. Одновременно с этим нисходящие сети выделяют окситоцин – гормон заботы, который вызывает в ребенке зачаточное чувство участия и доброжелательности к другому ребенку. Таким образом, эмпатическое участие – это обоюдоострое чувство. С одной стороны, имеет место подспудный дискомфорт от непосредственного переживания чужой муки, с другой – участие, которое сродни чувствам родителей к своему ребенку. Впрочем, к нашему инстинкту заботы примешивается и социальный фактор: мы склонны взвешивать, насколько ценно благополучие этого человека.

Очень важно обрести баланс в этой восходяще-нисходящей комбинации. Те, кто принимает все слишком близко к сердцу и испытывает безграничное сочувствие, могут пострадать сами: в помогающих профессиях нередки случаи эмоционального истощения и так называемой усталости от сострадания. А вот те, кто запрещает себе сострадать чужим бедам, могут потерять способность к эмпатии. Итак, невральный путь к эмпатическому участию представляет собой нисходящий контроль собственных переживаний и не приводящий при этом к бесчувственности в отношении других.

Визуализация мозга выявила, что когда добровольцы слушали истории людей, испытывающих физическую боль, их мозговые центры, ответственные за переживание такой боли, мгновенно активировались. Однако если история касалась психологических страданий, активация высших мозговых центров, задействованных в эмпатическом участии и сострадании, не происходила столь быстро. По мнению исследователей, чтобы донести до слушателя “психологические и нравственные аспекты той или иной ситуации”, необходимо некоторое время.

Морально-нравственные представления обусловлены эмпатией, а морально-нравственные размышления требуют усилий мысли и сфокусированности. Есть опасения, что безудержный поток отвлекающих факторов, с которыми мы сегодня имеем дело, подрывает эмпатию и сострадание[135], ведь чем более мы рассеяны, тем хуже сонастраиваемся с другими людьми и тем менее расположены к проявлению участия.

Чужая боль рефлекторно приковывает наше внимание: выражение боли – это важнейший биологический сигнал, побуждающий к оказанию помощи. Даже макаки-резусы, которые должны потянуть за веревку, чтобы получить банан, не совершают этого жеста, если он приводит также к удару током другой макаки (возможно, в этом – один из корней цивилизованности).

Есть, впрочем, и исключения из этого правила. Во-первых, о болевой эмпатии не может быть и речи, если мы не любим людей, которые в данный момент испытывают боль (например, если считаем, что они повели себя нечестно), или если воспринимаем их как часть группы, к которой испытываем неприязнь[136]. В таком случае болевая эмпатия может легко обернуться в противоположное чувство – schadenfreude (злорадство)[137]. В условиях ограниченности ресурсов необходимость сражаться за них может подавить эмпатическое участие, а ведь конкуренция – это неотъемлемая часть жизни практически каждой социальной группы, и неважно, идет ли речь о еде, партнере, власти или записи к врачу.