Читать онлайн «Я, ты, он, она и другие извращенцы. Об инстинктах, которых мы стыдимся». Страница 23

Прежде чем мы перейдем к обсуждению того, в чем у ученых есть некоторая уверенность относительно парафилий, важно кое-что сказать о роли контролируемых экспериментов в изучении формирования девиантности в реальном времени. Хорошо это или плохо, этические барьеры при выращивании девиантных грызунов или домашних животных значительно ниже, чем при потенциальной попытке превратить детей в мелиссафилов. И некоторым ученым удалось заложить предпосылки и получить черты, явно напоминающие парафилию, у других видов путем манипуляции аспектами раннего развития.

В рамках одного исследования ученые случайным образом выбирали новорожденных крысят-самцов, которых выкармливала крыса, чьи соски были покрыты веществом с запахом лимона, и сумели вырастить крыс-лемонофилов. У этих самцов возникала эрекция и происходила эякуляция только при контакте с самками, источавшими тот же цитрусовый аромат, что и их мать. В ходе другого эксперимента ученые поменяли местами новорожденных козлят и ягнят: козлят воспитывали овцы, а ягнят – козы. Когда животные достигли репродуктивного возраста, их вернули в компанию сородичей. Опыт раннего детства оказал различное влияние на самок и самцов. Ставшие взрослыми козлы и бараны не проявляли ни малейшего интереса к самкам своего вида, а пытались спариться исключительно с самками того вида, среди представителей которого они выросли. Козы и овцы, напротив, оказались гораздо менее щепетильны в выборе партнера и в равной мере были готовы к спариванию с баранами и с козлами.

Иными словами, реакция самцов на необычные условия развития фундаментально отличалась от реакции самок. У самцов произошел половой импринтинг, то есть в сознании запечатлелось влечение к животным того вида, среди которых они выросли, а самки сохранили существенно большую эротическую гибкость. Крысы, бараны и козлы отделены от нас многими ветвями филогенетического древа, поэтому мы не вполне можем применить эти данные к парафилиям у нашего вида. Но скоро мы познакомимся с примерами из жизни людей, которые очень напоминают половой импринтинг, и увидим разницу между мужчинами и женщинами, подозрительно напоминающую разницу между полами у копытных.

Смею вас заверить, на страницах этой книги вас не ждет извращенная версия Маугли. Насколько мне известно, нет девочек, которых воспитали бонобо и которые, став взрослыми, стали тереться клиторами о клиторы самок обезьян. Однако я не могу упустить возможность вкратце рассказать вам о Люси, самке шимпанзе, воспитанной во многом как ребенок психологом Морисом Темерлином в конце 60-х годов. Темерлин пишет, что когда Люси созрела, ее любимым занятием стала мастурбация и разглядывание фото обнаженных мужчин на развороте “Плейгерл”. Люси аккуратно раскладывала журнал на полу и прикладывала свои набухшие гениталии к изображению пениса. (Честно говоря, я немного завидую. Моя мама не так уж часто покупала мне “Менс фитнес”, а вот Люси удалось заставить Темерлина оформить ей подписку на “Плейгерл”.)

Нам, людям, жалко отдать несколько детенышей на воспитание другому биологическому виду, чтобы посмотреть, как это скажется на их сексуальности. Большинство родителей, эти любящие и ответственные засранцы, не желают пожертвовать младенцев для амбициозного проекта[43]. Однако нас можно сгруппировать в зависимости от того, что нас сильнее всего возбуждает. Когда не получается установить прямую причину, на сцену выходят классификация и систематизация. Поэтому, прежде чем мы погрузимся в хитроумные теории и концепции, связанные с парафилиями, надо разобраться с организационными вопросами.

Эксперты попытались привести в порядок эту непокорную подобласть психиатрии, рассортировав сексуальных девиантов. Есть много подходов к классификации парафилий, причем существенно различных (“повышенное половое влечение” присутствует в “Международной статистической классификации болезней и проблем, связанных со здоровьем”, но не в “Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам”). По большей части они согласуются. Во избежание путаницы мы будем пользоваться ДСР, чтобы разобраться с необъятным количеством не вписывающихся ни в какие рамки случаев. Этот подход хотя бы предоставит нам терминологию для описания сексуальной девиантности, а при обсуждении таких вопросов чрезвычайно важно найти общий язык.

В ДСР указаны восемь парафилий: эксгибиционизм, фроттеризм (это когда человек трется своими половыми органами или трогает руками незнакомых людей в общественных местах, например в метро или лифте), педофилия, мазохизм, садизм, вуайеризм и трансвестизм. После оглашения всего списка можно представить, что подходящим названием для него стало бы: “Все то, за что от тебя отречется собственная мать” – и очень жаль. Есть множество других парафилий. Ею может стать что угодно на свете, “включая сам свет”, как заметил один психиатр[44]. Но основной список ограничивается этими восемью пунктами из практических соображений. Если в ДСР внести все яркие фетиши и необычные сексуальные ориентации, там не останется места ни для единого психического расстройства, не имеющего отношения к половым органам.

В ДСР нашлось место для самых необычных парафилий: они попадают в девятую, остаточную, категорию “Прочие парафилии”. Случается, что гиперсексуальность (“сексуальную зависимость”) диагностируют как “прочие половые расстройства”. Точно так же большинство парафилий в ДСР не перечисляется: вместо этого их относят к “прочим”. Некоторые из “-филий”, с которыми мы встречались (например зоофилия, некрофилия, подофилия, акротомофилия), можно отнести к “прочим”, и в дальнейшем мы познакомимся с дополнительными примерами этих необычных отклонений.

Классификация девиантности может быть достаточно трудна. Представьте, что у одного человека несколько парафилий и они могут переходить четкие грани, указанные в ДСР. Так, первый человек с несколькими парафилиями, которого я встретил, был одновременно гебефилом и пигофилом с примесью фроттеризма. Гебефил (от имени греческой богини юности Гебы) предпочитает иметь дело с подростками одиннадцати-четырнадцати лет, а для пигофилов главное – ягодицы. Смешайте все – и получится персонаж, с которым я однажды столкнулся. Смутно припоминаю детали, но дело совершенно точно происходило в зоомагазине около клетки с морскими свинками… некий дядя тогда словно потерял рассудок при виде тощей фигуры двенадцатилетнего мальчика, которым я тогда был. Моя старшая сестра отошла в другой конец магазина, оставив меня выбирать трехцветную морскую свинку. Я сразу решил, что назову ее Трикси (теперь мне кажется, что эта кличка больше подходит проститутке). Когда этот дядя в пятый или шестой раз предложил мне наклониться, чтобы получше рассмотреть животных в клетке, стоящей на полу (он все время повторял: “Ой, прости” – и будто бы случайно проводил рукой по моей попе), я начал подозревать, что дело не в нашей общей любви к морским свинкам. Учитывая, что он делал это рукой, а не прижимался ко мне своим пенисом – по крайней мере эту грань приличия он смог соблюсти, – педант скорее предпочтет термин “тачеризм” вместо “фроттеризма”. И то и другое обозначает совершенный тайком непрошеный физический контакт с незнакомыми людьми в общественных местах для сексуального удовлетворения, но различается в зависимости от применяемой для этого части тела.

Винить этого человека за его пристрастия стоит не более, чем за то, что у него вьются волосы. Однако вместо того, чтобы оставить свои девиантные желания у себя в голове, он позволил им выйти наружу и схватил меня за задницу. Мы знаем, что психиатрия в процессе взросления имела возможность поучиться на собственных ошибках в сексе. Так, не стоит называть женщину нимфоманкой, как Сторер, просто потому, что ей нравится секс, и не стоит пытаться, как Эллис, превратить гея в натурала. Эти непростые уроки прошлого во многом объясняют, почему Американская ассоциация психиатров достаточно снисходительна к парафилиям. Принцип можно сформулировать так: насколько бы ни были странны ваши желания, если вы не причиняете вреда никому и ничему и если ваша сексуальность не является причиной личностного дистресса, значит, вы не соответствуете критериям психического заболевания, связанного с парафилией.

Не могу сказать, что в тот день мне был причинен вред. Однако если бы моя сестра не вернулась, когда дядя пытался облапать меня раз в шестой, и учитывая, что я был настолько наивен, что вполне бы мог сделать все, что он мне скажет (в том числе пойти за ним к его машине), этот мужчина слишком близко подошел к опасной черте, даже для моих относительно либеральных взглядов на природу вреда. Так что вне зависимости от того, что он чувствовал себя комфортно, будучи гебефилом и пигофилом, любимым занятием которого было ощупывать подростков в общественных местах, и не испытывал дистресса из-за своих пристрастий, обычный психиатр, просматривающий запись камеры наблюдения, счел бы этого человека психически больным. А обычный гражданин, увидевший то же самое, назвал бы его, конечно, преступником.