Читать онлайн «Наука любви и измены». Страница 26

Симметрия парных органов считается важным признаком хорошего качества генов. По-видимому, она отражает их способность точно «зеркалить» другую сторону тела вопреки всем травмам и повреждениям, которые организм претерпевает в процессе роста. Поскольку буквально каждый кашель и чих, каждый короткий период нехватки пищи, каждая инфекция дестабилизируют процессы нашего развития, то гены, которые, вопреки неблагоприятным обстоятельствам, все равно порождают безупречную симметрию, должны быть очень качественными. Разница между правой и левой стороной часто бывают ничтожной, практически незаметной: скажем, чуть длиннее оказывается мочка одного уха или указательный палец на одной из рук. И все-таки, похоже, мы каким-то образом ухитряемся улавливать эти различия. За последние три десятилетия проведено немало статистических и экспериментальных исследований симметрии (которая в специальной литературе парадоксальным образом именуется «флуктуирующей асимметрией») и зависимости от нее брачного выбора. Результаты получились резонансные. Если же говорить о людях, представители обоих полов считают более привлекательными мужчин (но, что любопытно, не женщин) с более симметричным сложением. С другой стороны, у женщин, по-видимому, симметрия груди коррелирует с репродуктивными способностями: у женщин с симметричной грудью рождается больше детей. Вдобавок мужчины и женщины с симметричными чертами обладают более высоким интеллектом, и – о ужас! – у мужчин с более высоким интеллектом выше и качество спермы: это относится и к ее количеству, и к концентрации и подвижности сперматозоидов (все эти параметры влияют на мужскую фертильность). Чем объясняется такая закономерность – это уже другой вопрос.

Как ни обидно, кому-то природа дарит все, а кому-то ничего. Но в итоге в чем бы ни заключалось эволюционное значение симметрии, тяга к ней во многом определяет наш выбор партнера. И мы к ней настолько восприимчивы, что замечаем даже малейшие отклонения.

Больше того. Уилл Браун (работавший тогда в американском Ратгерском университете) снимал на видео танцующих мужчин и женщин на Ямайке и выявил корреляцию между симметричным телосложением мужчин (определяемым по средней разнице между толщиной левой и правой лодыжки и запястья, а также длиной левого и правого указательного пальца и уха) и их умением танцевать (по оценкам обоих полов). Причем у мужчин такое соответствие оказалось куда более выраженным, чем у женщин. Видимо, по этой причине представители обоих полов больше обращали внимание на симметричное сложение танцоров, чем танцовщиц, и женщины в большей степени, чем мужчины. По-видимому, женщины и в этом отношении оказывают значительно большее селекционное давление на мужчин, чем те на женщин, и заставляют их на пределе сил стремиться к совершенству.

Я часто задавался не изученным пока вопросом, насколько симметрия и физическое изящество предопределяют любовь женщин к высоким каблукам. Что в свою очередь имеет два важных следствия. Во-первых, каблуки заставляют слегка сгибать колени, что придает телу большее напряжение, которое, как и разрумянившиеся щеки, свидетельствует о возбуждении, в том числе сексуальном. Иными словами, каблуки делают женщину более соблазнительной. Но они вызывают и еще один эффект: бедра у женщин, как правило, шире, чем у мужчин, и дополнительно раскачиваются при ходьбе на каблуках (для сохранения равновесия), особенно на каблуках-шпильках, так что можно даже сказать, что каблуки – это биологическая помеха. Красиво ходить на высоких каблуках было бы еще сложнее, если бы женщина не обладала хорошей координацией движений (может быть, еще и хорошим чувством ритма?). Таким образом, умение ходить на каблуках прямо доказывает высокое качество ее генов. Кроме того, оно косвенно свидетельствует о подходящем возрасте: ведь на такую эквилибристику способно только ловкое, гибкое, юное тело.

Обширные исследования, проведенные в Альбукеркском университете Стивом Гангестадом и Рэнди Торнхиллом, показали, что у мужчин с более симметричным телосложением (иными словами, с пониженной флуктуирующей асимметрией) имелось больше сексуальных партнерш и у них чаще были внебрачные связи. Ни текущее материальное состояние этих мужчин, ни виды на их доходы и богатство в будущем на частоту их внебрачных связей никак не влияли. Сходным образом выяснилось, что более симметрично сложенные мужчины чаще оказывались в роли внебрачных партнеров женщин, состоявших в постоянных отношениях с другими мужчинами. И наконец, женщины, оказывается, чаще испытывают оргазм с более симметрично сложенными мужчинами. Кроме того, женщины находят, что от симметричных мужчин приятнее пахнет. Учитывая все, что мы уже узнали, можно будет не удивляться, если кто-нибудь обнаружит, что симметрично сложенные мужчины больше всего нравятся женщинам в период овуляции.

Но довольно о выборе партнеров и романтических отношениях. Ведь у нас, как я уже упомянул в первой главе, имеются отношения и другого свойства. И тоже со взрослыми людьми, которые нам не менее дороги. Разумеется, я имею в виду родственников и друзей. Вот о них-то мы и поговорим подробнее в следующей главе.

Нам свойственно создавать шумиху вокруг своего торжественного бракосочетания. И пышно праздновать свадьбу, ожидая, что брак будет длиться вечно. Но в традиционных обществах охотников и собирателей – той самой среде, в которой человечество провело бо́льшую часть своей эволюционной истории, – брачные союзы далеко не всегда так торжественны или долговечны. Просто двое решают жить вместе, а потом, естественно, у них рождаются дети. Надоев же друг другу, они расстаются и находят новых партнеров. У аче – первобытного народа восточного Парагвая – среднее число партнеров, имевшихся у отдельного мужчины или женщины в течение жизни, колеблется между десятью и двенадцатью. Пускай даже во многих случаях новый партнер появляется по причине смерти предыдущего, общественная структура племени все равно остается весьма подвижной и переменчивой.

Но насколько отличаются наши романтические отношения от других видов человеческих уз, пронизывающих сложно устроенное общество? В этой главе я хочу сравнить романтическую любовь с двумя другими характерными видами отношений, которые хорошо знакомы всем нам: с семейными и дружескими узами.

Нравится нам это или нет, мы приходим в мир, пронизанный родственными связями. У каждого из нас есть родители и бабушки с дедушками, у многих есть еще родные братья и сестры, тети и дяди, кузены и кузины. Эти родственные связи расходятся от нас концентрическими кругами, делаясь все шире по мере удаления степеней родства. Одних людей связывает с нами прямое биологическое родство, с другими мы породнились через брак – это наши свойственники, или, как выражаются антропологи, аффинные родственники. Хотя свойственники не связаны с нами узами крови – а потому биологи-эволюционисты обычно обходят вниманием аффинные связи, – с нашей биологической родней их объединяет то, что по причине нашего брака они генетически заинтересованы в нашем потомстве. С точки зрения биологии это ставит их на одну доску с нашими кровными родственниками (то есть с людьми, происходящими от тех же предков, что и мы).

Однако между современными постиндустриальными обществами и традиционными маленькими обществами есть одно существенное различие. В маленьких обществах – будь то охотники и собиратели в Парагвае, или островные общины на шотландских Гебридах, или сельские общины в горах Северной Америки, – практически все, кто находится в поле зрения каждого человека, так или иначе связаны с ним хотя бы отдаленными узами родства. Место человека в таком обществе определяется его родственными отношениями. Они диктуют ему, как с кем здороваться, как с кем шутить (и стоит ли это вообще делать) и – что, наверное, важнее всего – с кем вступать в брак. В современных же постиндустриальных обществах к опутывающей нас сети родственных связей добавляются тесные отношения с людьми, не соединенными с нами абсолютно никакими степенями биологического родства. Их мы называем друзьями. В каком-то смысле наш социум состоит из двух совершенно самостоятельных, раздельных систем – из сети родственных связей и сети дружеских связей, и эти две сети накладываются одна на другую и сплетаются. Наша личная социальная сеть в среднем поровну охватывает друзей и родственников, однако в каждом конкретном случае соотношение между обеими группами зависит от численности семьи в широком смысле. Ведь на первое место мы ставим обычно родню. Анализируя примеры личных социальных сетей в Бельгии и Соединенном Королевстве, мы с соавторами выяснили, что те люди, у кого больше родственников, имеют меньше друзей. Такое впечатление, что количество персональных «подключений» для социальных связей у человека изначально ограничено. Прежде всего он подключает родню, а уже оставшиеся «слоты» достаются друзьям. Этому имеется по меньшей мере два возможных объяснения.