Читать онлайн «Драконы грома». Страница 44

В первом же сражении персидские войска нанесли армии Мухаммада сокрушительный удар. Из Кабула шахиншах послал поверженному наследнику могольской славы короткий ультиматум: «Я пришел сюда, чтобы присоединить к Персии провинции Пенджаб и Кашмир и получить Павлиний трон». Для вящей убедительности требование было подкреплено силой: Надир отдал своим солдатам на разграбление Шахджаханбад, который обратился вскоре в безлюдную пустыню. Можно, конечно, посчитать случайностью, что такая участь постигла город, носящий имя творца Павлиньего трона. Но где грань, отделяющая случайность от рокового совпадения? Муза Клио — покровительница истории обычно не спешит с исполнением приговоров. Внуки часто расплачиваются за грехи пращуров. Не знаю, справедливо ли причислять к числу грехов Павлиний трон — прекраснейшее из индийских творений, хотя на его создание и ушло чуть ли не полказны? Попробуем увидеть за каждым камешком стонущую под бременем налогов деревню, и тогда нам легче будет дать правильную оценку шахской гордыне.

Мухаммад, сколько мог, оттягивал время. Даже мысль о том, что он должен расстаться с прекраснейшей из могольских реликвий, казалась ему непереносимой. Легче было отдать житницу страны Пенджаб и богатейший Кашмир, чьи камни подарили перьям золотого трона все семнадцать оттенков синего цвета. По крайней мере оставалась надежда отвоевать когда-нибудь у персов отданные земли. Сокровище же, попади оно в когти Надиру — Мухаммад знал это твердо, — исчезнет навсегда.

И он принял поразительное решение: изготовить точную копию трона. Пока визири сочиняли в приличествующих случаю выражениях ответ на дерзкое требование, знаменитейшие из фальшивомонетчиков государства в поте лица трудились над имитацией. В короткий срок им предстояло повторить непревзойденный шедевр, сработанный ювелирами прошлого. Такова была цена свободы. И они взялись за этот труд, который при иных обстоятельствах сочли бы немыслимым. Второй раз в истории моголы открывали свою сокровищницу перед людьми низкого звания. На сей раз это были клейменые преступники, которым разрешено было брать любые камни на выбор.

Что значит кошелек, набитый золотом, по сравнению с призраком близкой свободы? Трое узников справились со своим делом куда быстрее, чем добрая сотня мастеров шаха Джахана. Впрочем, по проторенной дороге всегда легче идти.

Для сравнения новый трон поставили рядом с оригиналом, но даже придирчивое око Мухаммада не смогло уловить разницы. Копию под усиленной охраной тайно вывезли из темницы и поставили в тронном зале дворца. Подлинник же, вместе с его творцами, до срока схоронили в подвалах крепости. Только после ухода Надира могли они обрести волю.

Долгожданный мир был благополучно заключен. На правах сюзерена Надир возложил на голову Мухаммада шахский венец и произнес установленную формулу:

— Мы дарим падишахскую власть в Индии с короной и перстнем могущественному и славному Мухаммаду — шаху.

Описывая церемонию, льстивый придворный летописец в традиционном на Востоке цветистом стиле замечает: «Они стояли рядом, как Луна и Солнце, облокотившись на ослепительно сверкавший Павлиний трон, из-за которого были пролиты реки крови». О том, что отходившее к персам седалище было спешно сработано троицей уголовников, летописец, разумеется, не подозревал. Не узнал об этом и сам Надир, павший вскоре после индийского похода под ножами заговорщиков. Обычная участь тиранов… Столь же обыкновенной оказалась и судьба царских сокровищ. Казну и монетный двор растащили предводители разноплеменных отрядов. В результате дележки, которая, видимо, не обошлась без звона клинков, Павлиний трон получили курдские атаманы. Тут же разломав его на куски, каждый из которых был взвешен, чтобы никого не обидеть, они увезли растерзанное творение фальшивомонетчиков в свои недоступные горы. Там оно и сгинуло без следа. Надо думать, пошло гулять по миру в виде разрозненных камней и золотых слитков. Как знать, не блещут ли в иных, сберегаемых под стеклом музеев коронах самоцветы, подобранные одним из фальшивомонетчиков — специалистом по огранке?

Так перестала существовать копия, что, в конечном счете, закономерно. По крайней мере, драматургически.

Ружье, висящее на стене в первом акте. Но бог с ней, с имитацией, не лучше ли нам поскорее вернуться к подлиннику, который мы оставили до времени в подземельях Красного форта?

Как гулко отзываются каменные плиты под ногами. Как пусто и холодно в этом сумеречном зале, где мраморный пьедестал хранит царапины павлиньих золотых лап. Я бережно трогаю прохладный мрамор, осторожно глажу, сметая мельчайшую пыль. Время не коснулось его своим все разрушающим дыханием. Он все так же гладок, и в алебастровом лоске его чахнет отблеск стрельчатых окон. Так где же трон?

Целый век он верой и правдой служил Великим Моголам, но, после того как Индию завоевали англичане, наследники могольской славы уже не могли удержать сокровище в своих руках. Последнего из них, Бахадур-шаха, после неудачного восстания 1858 года сослали в Рангун, где и закончился славный род мусульманских властителей Индии.

Но прошло еще много лет, прежде чем англичане нашли тайник, в котором моголы спрятали бесценное кресло-трон из дворца, и погрузили его в трюм быстроходного клипера «Гроусвинер», направлявшегося к белым берегам Альбиона.

Последний раз парусник видели в цейлонском порту Тринкамали, где он взял груз чая и запас воды. 27 июня того же 1882 года вблизи берегов Восточной Африки судно наскочило на риф и затонуло вместе с командой и грузом.

В то туманное утро, когда печальный звон возвестил о том, что над «Гроусвинером» сомкнулись воды Индийского океана, едва ли кто-нибудь из лондонцев догадывался, по ком на сей раз звонит колокол. Будучи в 1979 году в Лондоне я попал в отель Гроусвинер, выходящий одним подъездом на одноименную улицу, другим — на вокзал Виктории. Акварель со злосчастным клипером украшала мой номер.

Помню, как поразил меня в детстве аббат Фариа из «Графа Монте-Кристо». Затаив дыхание читал я и перечитывал страницы, посвященные романтическому узнику замка Иф. Про то, как он прорывал подкоп, как учил Эдмона Дантеса языкам, истории и таинственной науке о ядах. Но мне и в голову не могло прийти, что Хозе Кустодио Фариа — реальное историческое лицо, оставившее заметный след в европейской культуре. И уж меньше всего можно было предположить, что я когда-нибудь загляну в его пророческие очи, которые так вдохновенно описал Дюма-отец. Но тем не менее такое случилось. И произошло это не во Франции и не в Италии, а в далекой Индии, на жарком побережье Аравийского моря.

Дюма ошибся. Аббат Фариа не был итальянцем. Его родиной был легендарный Гормант — прекрасный Золотой Гоа…

Как рассказать мне об этой дивной маленькой стране, которая узкой полосой протянулась вдоль Малабарского побережья Индии? Где найти слова, могущие хоть отдаленно передать запахи ее лесистых холмов, блеск лагун на закате, шум водопадов и пеструю разноголосицу карнавалов? Мне кажется, что Александру Грину, создавшему силой воображения Зурбаган и Гель-Гью, мерещилось нечто похожее на пленительные гоанские города: Панаджи, Мапуса, Васко да Гама. Доведись ему побывать в Гоа, он бы, я думаю, сразу узнал мыс Дона Паула и ленивое дыхание пассата над бухтой Мармаган.

Здесь все дышит историей, на этой латеритовой земле цвета толченого кирпича, опаленной войнами и вечным тропическим зноем. О ней повествуют древнейшие тексты «Пуран» и «Махабхараты», в которых она названа «раем Индры». Не оттого ли так красна почва, что слишком многим приглянулся этот рай? Не случайно же Гоа стал первым клочком индийской территории, на которой утвердились европейские колонизаторы, и последним оплотом колониализма на ней. Лишь через четырнадцать лет после провозглашения независимости Индии чужеземные захватчики покинули древний Гормант. Произошло это 19 декабря 1961 года. Но минуло еще четырнадцать лет, прежде чем Португалия, сбросившая фашистскую диктатуру Салазара, официально признала Гоа частью индийской территории.

Итак, Гоа — рожденный, согласно легенде, из стрелы бога Парасурама, выпущенной в море с высокой скалы…

Общая площадь района, наибольшая протяженность которого 105 километров, а ширина — 60, составляет 3611 квадратных километров. Согласно последней переписи, здесь живут миллион человек, говорящих на звонком и красочном языке конкани с большой примесью португальских и английских слов. Гоанцы удивительно красивый народ. Они держатся с достоинством и подчеркнутой независимостью, что не мешает им быть открытыми и приветливыми. Редко можно увидеть в толпе лицо, не озаренное жизнерадостной белозубой улыбкой.