Читать онлайн «История Кубанского казачьего войска». Страница 81

После этого толпа снова отправилась к войсковому атаману, и когда последний стал уговаривать бунтовщиков и уверять, что ради защиты казачьих интересов он сам едет в Петербург, казаки кричали: «Без резону не езди, и мы тебя не пустим, а назад ехать не хотим, хотя сейчас нас всех велите побить». Результатом объяснений с Иловайским явилось требование казаков выдать им такие билеты, по которым в станицах их приняли бы не как беглецов, а как бы возвратившихся с очередной службы домой. Войсковой атаман пошел и на это, объявивши казакам, что он пошлет по станицам соответственные приказы, а им велел разойтись по домам. Казаки, видимо, несколько успокоились. Часть их снова переправилась на левый берег Дона к месту своей стоянки, а часть осталась у дома атамана, боясь, что он выедет, не давши им обещанных билетов.

По донесению князя Щербатова, находившегося с войсками в Ростовской крепости и зорко следившего за волнениями в Черкасске, взбунтовавшиеся казаки в дальнейшем вели себя следующим образом. Казаки, заручившись обещанием войскового атамана о зачете им службы на Линии и о признании их в приказах не бунтовщиками, изъявили желание выдать начальству захваченные ими на Кубанской линии полковые знамена. Июля 1-го они переправились на левую сторону Дона, а 2 июля в 6 часов вечера около 200 человек разместились в семи лодках и приплыли с распущенными знаменами к городу. Белогорохов с тремя товарищами явился к войсковому атаману, у которого собралась казачья старшина, атаманы, «старики» от всех городских станиц, и доложил атаману о «прибытии знамен». Последний приказал ему сдать знамена, что и было исполнено. После этого Белогорохов стал требовать грамот в станицы от войскового атамана и, будучи недоволен одними его приказами, потребовал, чтобы такие же документы были посланы в станицы и «за подписями судей от гражданского правительства». И войсковая администрация была вынуждена исполнить эти требования.

Тогда и от Белогорохова, в свою очередь, было потребовано возвратить бумаги, захваченные казаками у дьяка Мелентьева. Сопровождавшие Белогорохова казаки вынули из-за пазух эти бумаги и передали войсковому начальству.

Наконец, войсковой атаман спросил вожака бунтовавшихся казаков, поместили ли они в свою жалобу те обиды, какие были чинимы им на Линии, и получил утвердительный ответ. Присутствовавший при этом генерал Мартынов заметил, что, быть может, жалоба составлена неудовлетворительно; надо бы просмотреть ее и исправить. На это другой генерал, Луковкин, возразил, что «поправлять дело не наше, а пусть лучше останется попросту». Белогорохов вынул из-за пазухи жалобу и молча передал войсковому атаману. Последний взял жалобу, «не смотря ее», и обещал ходатайствовать у государыни, посоветовавши казакам быть спокойными и отправиться по домам. Белогорохов и его товарищи поклонились начальству и отправились к казакам. Казаки сняли караулы, разделились на две части, и одна их них отправилась в станицы левым берегом Дона, а другая правым.

Со своей стороны, войсковой атаман Иловайский послал Гудовичу письмо, в котором явно выгораживает из этой неприятной истории себя и всячески старается сгладить резкие черты в поведении взбунтовавшихся казаков. По его словам, продолжавшееся в течение целого дня 1 мая «волнование» казаков «привело всех сограждан в ужасный страх». «Казаки, — пишет Иловайский, — искали собственно моей головы», обвиняя одного его в том, что их выселяли без очереди и жребия на Кубань. Если бы атаман поступил со своей стороны строго, то дело не обошлось бы без кровопролития и невинных жертв.

Атаман прибегнул поэтому не к оружию, «а к единой ласковости и увещаниям» и усмирил, наконец, тем, что склонился на их требования к роспуску их по домам, обнадеживши, что будет ходатайствовать «о прощении их поступка и об избавлении их от поселения». Другими словами, войсковой атаман дал полное удовлетворение взволнованным казакам и выполнил все требования их, и в довершение всего лично отправился в Петербург отстаивать интересы казачества.

Такое нетактичное и несогласное с правилами военной дисциплины поведение атамана было, несомненно, самой разум-ной мерой успокоения взволнованных казаков. И войсковой атаман, и другие казачьи генералы хорошо понимали, на какой горючей подкладке разыгрались волнения казачества. Были нарушены исконные казачьи обычаи и права. Волнения, заставившие 400 казаков Поздеева, Луковкина и Кошкина полков уйти с Линии, могли охватить все донское казачество. Да и сами казачьи генералы Иловайский, Мартынов и Луковкин в душе считали справедливыми требования казаков, как это видно из их нерешительных и полусочувственных действий.

В сущности, плохо и поверхностно задуманной мерой заселения Кубанской линии отбывшими очередную казачью службу полками нарушались такие обычаи и порядки, на которых строилась и покоилась вся жизнь донского казака. И петербургская военная бюрократия, и командующий на Кавказе войсками генерал-аншеф Гудович не понимали, что творили, и наверное были незнакомы с бытовыми условиями казака или считали излишним входить в рассмотрение их. Привыкши произвольно распоряжаться на военном поле не отдельными лицами, а целыми полками и отрядами, и передвигать их с места на место, как пешки, они, не стесняясь, распорядились зачислить в переселенцы целых шесть донских полков, отбывших очередную службу на Линии. Это было так удобно и легко. Стоило только распределить отдельные полки по разным частям Линии и переправить к ним жен, детей, стариков, старух, скот, имущество и разного рода домашнюю рухлядь, — и переселение готово. Появится живой оплот по Кубани от беспокойных горцев. Но у живого оплота грубо были затронуты самые чувствительные струны общественной жизни.

Все донские казаки строили свою личную, семейную и хозяйственную жизнь по одним и тем же общим для всего войска порядкам: одни части казаков оставались на дому, а другие отправлялись по очередям на службу, например, на три года или на время похода, кампании. Дома в таких случаях семья жила и вела хозяйство с расчетом на возврат рабочей силы через определенный срок, а сам казак, состоя на службе, запасался скотом и имуществом у черкесов при набегах на них.

Таким образом, и дома, и вне его у казака все принаравливалось к определенной очередной службе. И вот эти-то расчеты казаков нарушены были начальством. Тут казаку обидны были, конечно, не столько материальные убытки и потери, сколько нарушение всего строя его бытовой и обычно-правовой жизни. Казаков лишали веками освященной самостоятельности во внутренних их порядках и взаимоотношениях. Вот почему рядового казака поддерживал и казак чиновный, и даже сам войсковой атаман, категорически указавший в своем приказе на нарушение казачьих «привилегий». Иловайский хорошо понимал, что заваренную Белогороховым и его товарищами кашу придется расхлебывать всему войску. Так и случилось.

Побеги с Кубани не прекратились с приходом партии Белогорохова в Черкасск. Казаки небольшими партиями продолжали уходить с Линии до половины июня. Так, капитан 2-го егерского батальона Асеев донес полковнику Тараканову, что казаки Кошкина и Луковкина полков оставили самовольно посты при редантах Скрытном, Кубанском, Державном, Убежном, и Недреманном и «бежали» на Дон, и что посты Кубанский и Скрытный поэтому пришлось занять карабинерами Каргопольского эскадрона. В остальные укрепления, как в Темнолесский ретраншемент, приходилось производить разъезды за неимением казаков. Взамен донцов были присланы в небольшом количестве уральцы.

Начальник гарнизона на Вестославском редуте секунд-майор Тетюнин 11 июня донес графу Гудовичу, что в погоню за шестью бежавшими донскими казаками он послал прапорщика Есипова с семью казаками; но безуспешно проскакав за беглецами 22 версты до редута Верхне-Егорлыцкого, Есипов принужден был возвратиться обратно, так как сопровождавшие его донцы нарочно сдерживали лошадей, чтобы дать время своим землякам скрыться от преследования.

Тот же Тетюнин задержал 3 июня с помощью эскадрона Нарвского карабинерного полка 20 казаков, намеревавшихся бежать из полка Поздеева.

В Прочном-Окопе побег 30 казаков Кошкина полка предотвращен был отобранием у них лошадей. Чтобы удержать от побега казаков Поздеева полка, расположенных у Григориполиса, прислан был пикет из 24 егерей, но около полуночи семь казаков убежало и их не удалось поймать за темнотой ночи.

Около того же времени бежало на Дон из Царицынского редута 20 казаков и из Ладогского редута 9 казаков. Для поимки бежавших были посланы целых два эскадрона Таганрогского полка с орудием и 15 хоперскими казаками. Отряд этот не нашел, однако, «следа» бежавших казаков, а направился к Григориполису, намереваясь здесь отобрать у казаков лошадей.

Из Терновского редута бежало 7 казаков, но их нагнала команда карабинеров майора Кауфмана, и «те казаки, не давшись в руки, сами поворотили к Григориполису в полк». Здесь у них было отобрано оружие и сами они взяты под караул.