Читать онлайн «Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика». Страница 23

Широко использовались в пропаганде в Белоруссии антисоветский и «прогерманский» факторы. Особо критиковались советская национальная политика, «пролетарский интернационализм» и доказывалось, что «общечеловеческая культура достигается только через культуру национальную». Белорусам внушали, что они — арийцы, «славянские немцы», название «Русь» происходит от старонемецкого слова «ротсман» («гребец», «морской человек»), а «Белая Русь» — это «свободная Русь, независимая, не порабощенная татарами» (в отличие от «Москвы»){558}. Германская пропаганда утверждала, что «белорутены в течение более чем тысячелетия получили порцию здоровой нордической крови». Генеральный комиссар В. Кубе доказывал белорусам, что «Москва — это смерть народов, Германия — это европейская жизнь и европейская свобода»{559}.

На оккупированной территории Белоруссии организация центрального «самоуправления» на первом этапе войны была отложена, так как, по мнению германских властей, которое исходило еще из довоенных представлений нацистов о белорусах, только «немногие белорусы оказались пригодны для сотрудничества». Попытки вернувшихся в Белоруссию политэмигрантов добиться от германской администрации самоопределения ни к чему не привели. В октябре 1941 г. оккупанты создали «Белорусскую народную самопомощь» — организацию из местного населения, которая занималась вопросами просвещения, благотворительности и пр., а также способствовала борьбе с партизанами{560}. По решению А. Розенберга, «Самопомощь» была призвана стать «единственной признанной белорутенской молодежной организацией». В. Кубе обыграл создание такого чисто формального и подконтрольного органа как то, что германские власти «не предлагают белорутенам парламентское фиглярство и демократическое шутовство»{561} (фактически это был завуалированный отказ в реализации политических прав). В Вильнюсе был создан «Белорусский национальный комитет» под руководством ксендза А. Станкевича, который подбирал кадры для белорусских школ и распространял пропагандистские издания{562}.

Политика оккупационных властей в Восточной и Западной Белоруссии проводилась по-разному. В западной части региона она была более осторожной — скот у крестьян не был реквизирован, население не подвергалось депортации или мобилизации, натуральный налог собирался через местных полицейских. В то же время здесь разжигалась национальная рознь между белорусским, польским и литовским населением{563}. В Восточной Белоруссии политика была намного более жесткой, ввиду сопротивления, которое развернулось с первых недель войны, — здесь проводились карательные акции, уничтожение мирного населения, сжигание деревень и т.д.

К польскому населению оккупированной территории СССР германские власти проявили относительно лояльное отношение. Руководитель РСХА Р. Гейдрих 1 июля 1941 г. издал приказ, в котором выражал уверенность в том, что «поляки… будут проявлять себя… антикоммунистически… и антисемитски», и поэтому указывал «настроенных таким образом поляков» использовать «в качестве инициативного элемента… как при погромах, так и в качестве осведомителей»{564}. В свою очередь, германская пропаганда настраивала поляков в антисоветском, русофобском и антисемитском духе{565}.

Действительно, оккупационные власти были вынуждены опереться на «польский элемент» — в частности, в Белоруссии, где констатировалось «отсутствие белорусских специалистов». Вплоть до весны 1942 г. нацисты предпочитали назначать бургомистрами, волостными старостами и солтысами[32] поляков. Доля поляков в полицейских формированиях в Белоруссии составляла не менее 10%{566}. Однако затем отношение к польскому населению было пересмотрено — во-первых, ввиду того, что поляки всецело подчеркивали свою национальную идентичность — в том числе «отказывались говорить иначе, чем по-польски». Во-вторых, германские власти отмечали, что назначение поляков на административные и полицейские должности «оскорбляет» представителей коренных народов. Поэтому было приказано «постепенно удалять поляков с руководящих и привилегированных постов и заменять их украинцами или русскими», отдавая «предпочтение украинцам»{567}.

Политика германских властей по отношению к народам Прибалтики — литовцам, латышам и эстонцам — существенно отличалась от политики в отношении славянских народов, как это и было запланировано нацистскими идеологами до войны. Прибалтийским народам были даны обещания достойного устройства их национальной судьбы. Так, в ноябре 1941 г. было объявлено, что «Эстонии принадлежит в рамках Германской империи большая будущность», к ней «будет присоединен Ленинград и вся Ленинградская область», и «сотрудничающие с немцами эстонцы будут господами положения в этой вновь созданной обширной восточной области»{568}. В Прибалтике был установлен намного более мягкий, чем в русских регионах, оккупационный режим, и отношение оккупантов к прибалтам было лояльным, что было особенно заметно по сравнению с отношением к русскому населению Прибалтики{569}. Заискивающе себя вели оккупационные власти также с финно-угорским населением Ленинградской обл.{570}

Оккупационные власти строили свою политику на разжигании ненависти прибалтийских народов к русским. История прибалтов изображалась как непрерывная борьба с русскими, которые якобы «закабаляли прибалтов»{571} и «разлагали» их культуру{572}. Широко использовался в германской политике в Прибалтике антисоветский фактор. Так, в Каунасе в августе 1942 г. было организовано собрание бывших депутатов Литовского народного сейма, на котором те выступили с антисоветскими речами{573}. Германская пропаганда муссировала вопрос о советских депортациях из Прибалтики, осуществленных в середине июня 1941 г. Оккупанты утверждали, что «у большевиков был план вывезти весь эстонский народ к себе, а русских поселить в Эстонии, и только начало войны помешало этому»{574}.

Одновременно педалировалась историческая связь Прибалтики с Германией, «кровная» принадлежность населения Прибалтики «к семье европейских народов»{575}. Нацистская пропаганда пыталась внушить, что «немцы во все века помогали прибалтам избежать русского рабства», что их с немцами связывает «общность судьбы», предлагали забыть предыдущие «недоразумения» и установить «тесную дружбу»{576}. Особый всплеск «прогерманской» пропаганды в Прибалтике произошел летом 1942 г., когда торжественно отмечалась годовщина «изгнания большевиков». В Эстонии эта пропагандистская акция включала возложение венков к «памятникам свободы» и на могилы германских и эстонских солдат. Был также организован визит группы немецких школьников с целью пропаганды «Гитлерюгенд» в Эстонии. Общей целью этих мероприятий было «воздействие на эстонское национальное самосознание с акцентом на германо-эстонское сотрудничество»{577}.

Особая ситуация сложилась в восточной части Латвии, где значительную часть населения составляли русские. Если в других регионах республики германские власти заигрывали с населением, то их методы обращения с населением восточного региона (Латгалии) были ближе к тем, которые применялись на оккупированной территории России. В то же время оккупанты пытались использовать в своих интересах негативные проявления национального фактора, разжигая вражду между латышами, латгальцами и русскими. Для этого нацисты объявили себя здесь «защитниками русских». Оккупационные власти стремились назначить в органы «самоуправления» русских, которых «натравливали на латышей». В Абренском уезде обучение в школах происходило на русском языке. Педалирование «русского фактора» в нацистской политике в Латгалии уменьшилось, когда в этом регионе развернулось просоветское сопротивление, и оккупанты увидели, «что очагом партизанского движения является не Латвия, а Латгалия»{578}.

18 ноября 1941 г. А. Розенберг издал указ, который конституировал «местное самоуправление» в Литве, Латвии и Эстонии. В Литве «самоуправление», получившее наименование «Литовский государственный совет», который функционировал как совещательный орган при германском генеральном комиссаре, возглавил бывший начальник Генерального штаба Литовской армии П. Кубилюнас (в 1934 г. он был приговорен в Литве к смертной казни за попытку государственного переворота). В Латвии роль руководителя органов «самоуправления» («Генеральный директорат») принял на себя бывший генерал Латвийской армии О. Данкерс. В Эстонии «самоуправление» («Директорат») возглавил X. Мяэ, лидер организации «Союз участников войны за независимость Эстонии» («Вапсы»). Эта партия профашистского толка в Эстонии с 1934 г. находилась в подполье{579} и рассматривалась как эквивалент НСДАП{580}.