Читать онлайн «Русская армия в войне 1904-1905 гг.: историко-антропологическое исследование влияния взаимоотношений военнослужащих на ход боевых действий». Страница 5

Для выявления официальной версии событий использовались материалы военного делопроизводства{99}. Особое место среди них занимают годовые подшивки приказов по Маньчжурским армиям за 1904-1905 гг., хранящиеся в Российской национальной библиотеке. Подшивки не были опубликованы, приказы в них содержат делопроизводственные пометы, подписи адъютантов, дежурных генералов, печати, штампы с указанием дня получения, зачеркивания и исправления. Страницы не пронумерованы, поэтому в сносках указываются номер и дата приказа[8]. Необходимо заметить, что значительная часть документов военного делопроизводства была опубликована в качестве приложений к многотомной истории Русско-японской войны, изданной военно-исторической комиссией{100}.

В корпус источников официального происхождения входят также телеграммы{101}, ведомственные отчеты{102}, ведомственные описания событий{103}и сметное делопроизводство{104}.

Для определения соответствия действий того или иного военачальника военному законодательству изучались уставы{105}; статуты, в которых регламентировался порядок награждений и пожалований для военнослужащих[9]; наставления, регламентирующие отдельные аспекты исполнения должностных обязанностей различными воинскими начальниками, подразделениями, родами войск и пр.{106}

В работе использовались также показания военнослужащих в следственных комиссиях{107}и конспекты судебных заседаний по различным делам, возбужденным в связи с событиями войны 1904-1905 гг.{108}

Для написания книги мною активно привлекалась русская военная публицистика начала XX в.: П.Н. Краснов («Ваграм»), Н.Д. Бутовский и прочие военные бытописатели{109}. Для воссоздания психологического образа офицера использовались литературные произведения начала XX в., написанные авторами — знатоками военного мира{110}. Кроме того я использовал японскую официальную версию событий войны 1904-1905 гг., известную как «Описание военных действий на море в 37-38 гг. Мейдзи»{111}.

Еще одним важным видом исторических источников являлись для меня «Списки генералов по старшинству»{112} и «Общие списки офицерских чинов»{113}, которые только в ничтожной мере компенсируют отсутствие научных биографий участников Русско-японской войны 1904-1905 гг.

Изменения в военных технологиях повлияли на картину боевых действий и на характер конфликтов среди офицерского корпуса. Я считаю, что в Русско-японскую войну 1904-1905 гг. кроме традиционного недоверия на почве принадлежности к различным военным учебным заведениям, Генеральному штабу, родам войск ярко проявились и противоречия иного рода, условно связанные с особенностями военной субкультуры. В 1904-1905 гг. имели место негативные проявления специфической системы взаимоотношений, утвердившейся в вооруженных силах как благодаря нормативным документам, регламентирующим жизнь военных, так и в силу своеобразных неписаных традиций. В работах по истории армии и Русско-японской войны 1904-1905 гг. проблемы плохого планирования и управления войсками изучали только в контексте недостаточного уровня подготовки, образования и слишком почтенного возраста генералов русской армии{114}. Думаю, что первая глава поможет читателю лучше разобраться в неудачах русской сухопутной армии.

Особого исследования заслуживает противостояние главнокомандующего Маньчжурской армией А.Н. Куропаткина и наместника на Дальнем Востоке Е.И. Алексеева. Первый в силу своих полномочий планировал операции, занимался вопросами тылового обеспечения. Наличие такого рода обязанностей у Куропаткина требовало самостоятельности и полной свободы действий. Однако он оказался в подчинении Алексеева как главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами, действовавшими против Японии. «Из 19 месяцев военных действий я был хозяином только 4,5 месяца, и то не в начале или в конце, а лишь в середине периода военных действий», — признавался в печати Куропаткин{115}. Германский военный атташе майор Эбергард фон Теттау писал в связи с этим: «Подчинение адмиралу Алексееву командующего войсками давало повод к столкновениям — это ясно»{116}. Наместнику, или вице-королю, как называли его некоторые лица{117}, кроме Куропаткина подчинялись командующий Уссурийской армией генерал от инфантерии Н.П. Линевич, отвечавший за тыловое обеспечение генерал-лейтенант B.C. Волков и начальник Квантунского укрепленного района А.М. Стессель{118}.

Полковник М.В. Грулев называл штабы Куропаткина и Алексеева «враждебными друг другу лагерями». Военная история знает немало примеров вмешательства верховной власти в действия полководцев, нередким было и расхождение во взглядах на оперативную обстановку у военачальников разных уровней, но «двухголовое командование» (определение Грулева. — А. Г.) на одном и том же театре при одной армии выглядело совершенно неуместным. В своей оценке ситуации Грулев не был одинок{119}. В штабе Алексеева критиковали Куропаткина и его приближенных за пассивный образ действий и нежелание перейти в наступление{120}. Штаб Куропаткина, ссылаясь на недостаток сил, «подвергал остракизму Алексеева и его гофкригсрат» (нем. Hofkriegsrat, военный совет при дворе Австрийского императора, существовавший с 1556 по 1848 г., известный своим педантизмом и медлительностью в выработке решений. — А.Г.). Обе стороны обменивались выражениями неприязни. «Перед самой закуской приехал сюда начальник штаба адмирала Алексеева, генерал Жилинский (имеется в виду генерал-майор Яков Григорьевич Жилинский. — А. Г.){121}. Побыл он недолго, и вышло так, что уехал, не простившись с генералом Куропаткиным, ненадолго куда-то отлучившимся, и последний убедился в его отъезде только тогда, когда я навел на отъехавшего уже с полверсты генерала Жилинского с его свитой подзорную трубу», — отметил в своих записках один из офицеров{122}. Такое внимание к малозначащим деталям не случайно. Отъезд без уведомления об этом старшего начальника лично или через офицеров штаба, равно как и промедление с рапортом о прибытии, рассматривались как нарушение военного этикета. Прощание и приветствие всегда занимали важное место в повседневных практиках русской дореволюционной армии, выполняли функцию поощрения или наказания{123}.

Таким образом, поступок Жилинского выглядел демонстрацией откровенной неприязни к Куропаткину, что не могли не заметить их подчиненные. О серьезных противоречиях, существовавших между командующими, также свидетельствуют труды военно-исторической комиссии по описанию Русско-японской войны{124}. Алексеев объяснял неудачи русской армии в бою за станцию Вафангоу тем, что генерал-лейтенант Г.К. Штакельберг как ставленник А.Н. Куропаткина отказался от решительных действий{125}. В свою очередь граф Ф.Э. Келлер — командир Восточного отряда — указывал Куропаткину на то, что наместник и его штаб относились не сочувственно к решениям о вынужденном отступлении, ошибочно исчисляя силы японцев{126}. Оба начальника жаловались друг на друга в Петербург{127}. Жалобы направлялись военному министру и Николаю II в виде шифрованных телеграмм и с фельдъегерской почтой{128}, но скрыть их содержание в полной тайне не представлялось возможным. В результате препирательства главных начальников получили такую известность, что о них говорили даже в блокированном Порт-Артуре{129}. Куропаткин, стараясь расположить к себе армию, стал щедро раздавать награды. Тем же самым занялся и Алексеев. Такое соревнование в завоевании симпатий солдат произвело в армии самое тягостное впечатление{130}.

Только в октябре 1904 г. полномочным главнокомандующим стал Куропаткин. Штаб Алексеева был расформирован, а он сам устранился от руководства боевыми действиями. Полковник Грулев вспоминал, с каким облегчением восприняли офицеры Псковского пехотного полка восстановление единоначалия: «Сегодня (14 октября 1904 г. — A.Г.) мы узнали радостную весть, что адмирал Алексеев, по его собственному желанию, отчислен от звания главнокомандующего, и на эту роль назначен генерал-адъютант Куропаткин. Слава богу, наконец-то! В армии весть о назначении генерал-адъютанта Куропаткина была встречена с искреннею радостью и глубокой верой в лучшее будущее»{131}. Во многом такая реакция на отъезд Алексеева обусловливалась не столько заслугами А.Н. Куропаткина и не его полководческими талантами, а определенностью в командном отношении. Основной причиной своей «добровольной» отставки Е.И. Алексеев называл невозможность нести ответственность за неудачи при существенных разногласиях с А.Н. Куропаткиным. Отдельные публицисты, журналисты и даже военные пытались представить Е.И. Алексеева «безмолвною жертвой несчастно сложившихся обстоятельств»{132}.