Читать онлайн «Психология войны в ХХ веке. Исторический опыт России». Страница 57

Однако даже в этой, в целом комплиментарной оценке качеств русского воина, сделанной религиозным деятелем послереволюционной эмиграции С. Мельниковым, подмечены и негативные стороны русской национальной психологии — явный недостаток организованности, который неоднократно становился фактором неудачного ведения Россией отдельных боевых действий и даже целых войн. На это, кстати, обратили внимание и участники опроса среди офицеров, прошедших русско-японскую войну. Многие из них неорганизованность, нечеткость управления отмечали в ряду главных недостатков, приведших русскую армию к поражению[433].

С одной стороны, расхожее мнение об организованности немцев и безалаберности русских как типичных чертах национального характера, является стереотипом массового восприятия, а с другой, — находит нередкое, вполне объективное подтверждение, в том числе в глазах постороннего человека — иностранца, даже достаточно лояльно настроенного к России. Так, американский корреспондент Джон Рид, побывавший и на русско-германском, и на франко-германском фронтах, имел возможность непосредственно сравнить уровень организации русской и германской армий, их передвижения, снабжения и т. д. Вот что он увидел в России летом 1915 г.: «Повсюду крайняя дезорганизация: расположившийся у железнодорожного полотна батальон ничего не ел весь день, а дальше громадный навес — столовая, в которой портились тысячи обедов, так как люди не прибыли вовремя. Нетерпеливо гудели паровозы, прося свободного пути… На всем лежал отпечаток безалаберно затраченных повсюду огромных сил. Какая разница с бесперебойной германской машиной, которую я видел в северной Франции четыре месяца спустя после оккупации…»[434]

Здесь есть основание задуматься о том, что в XX веке у России фактически была лишь одна большая победоносная война — Вторая мировая, выигранная в условиях жесточайшей сталинской диктатуры, предельной централизации и концентрации сил, мощного организационного и волевого начала, сопряженного с репрессивной практикой. Все это оказалось в ряду факторов, позволивших преодолеть почти полную дезорганизованность на фронтах в начальный, крайне тяжелый период войны, выдержать неимоверное напряжение четырехлетних военных испытаний и сокрушить германскую военную машину, до того покорившую почти всю «демократическую» Европу. Впрочем, это предмет для отдельного разговора.

Однако в российской армии на протяжении всей ее истории (за редкими исключениями) не было подхода к кадрам по принципу национальной исключительности и явно выраженного предпочтения, хотя отдельные элементы ксенофобии встречались, например, в период Первой мировой войны (преимущественно к лицам немецкой национальности), в 1930-е годы в условиях массовых репрессий (в отношении поляков, прибалтов, немцев и др.), в годы Великой Отечественной войны (в отношении представителей «репрессированных народов»), и т. д. Но в целом относительно национальной политики в российской армии, пожалуй, верны оценки гвардии полковника Баурджана Момыш-улы. «…Суровый и справедливый закон войны-боя не знает никакой пощады, снисхождения и скидок ни солдату, ни офицеру, к какой бы он нации ни принадлежал, — писал он в 1944 г. редактору журнала „Знамя“. — Бой знает и признает мужество и способность, и только способность выдвигает и возвышает солдата и офицера. Война не знает выдвижений без боевых качеств»[435].

Проявление этих качеств в ходе больших и «малых» войн XX века и представляет для нас наиболее важный аспект историко-психологического исследования.

«Война — дело мужское». Это утверждение всегда принималось за аксиому и, разумеется, не случайно: на всем протяжении человеческой истории это не самое благородное занятие действительно было прерогативой мужчин. А женщины всегда выступали в качестве пассивной жертвы, военной добычи, в лучшем случае — долготерпеливой Пенелопы или плачущей Ярославны. Легенды об амазонках, — кстати, распространенные в древности во всех частях света, — оставались чаще всего лишь легендами. Хотя уже с древнейших времен в обозах многих армий странствовали те, кого в XVIII–XIX вв. называли маркитантками. Они выполняли тройную функцию — снабжения войск продовольствием, иногда — ухода за ранеными, и почти всегда — «жриц любви». И отношение к ним со стороны как мужчин, так и обыкновенных женщин было соответствующим.

Но вот женщина-солдат, женщина с оружием в руках — это во все времена было казусом, событием невероятным, порождавшим массу легенд, слухов и домыслов. Жанна д’Арк — великая героиня французского народа. И это ни у кого не вызывает сомнений. Но давайте вспомним, как жестоко высмеивал ее Шекспир, который, впрочем, был англичанином, а потому его точка зрения весьма субъективна[436]. Или наши народные героини 1812 года — партизанка Василиса Кожина и кавалерист-девица Надежда Дурова. С Кожиной ситуация более или менее ясна: когда кругом враг, который грабит и убивает, врывается в твой дом, угрожает твоим детям, — поневоле за вилы возьмешься. А она хоть и женщина, но облеченная властью — старостиха. Хотя тоже случай невероятный, особенно для русской крестьянки, воспитанной на патриархальных общинных традициях. И все-таки здесь главный фактор ее поведения — вынужденный: война. Так во все времена женщины осажденных городов и крепостей лили на головы неприятелю кипящую смолу. А вот с Надеждой Дуровой все намного сложнее: в армию она ушла в 1806 г., когда французов под Москвой еще и в помине не было. Причем эта замужняя женщина оставила семью, мужа, малолетнего сына ради своих довольно странных наклонностей. А. С. Пушкин, публикуя в «Современнике» отрывок из ее записок, писал в предисловии: «Какие причины заставили молодую девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на поле сражений — и каких еще? Наполеоновских! Что побудило ее? Тайные, семейные огорчения? Воспаленное воображение? Врожденная неукротимая склонность? Любовь?..»[437] Догадки были самые разные. Споры продолжаются до сих пор. Например, недавно в одной из телевизионных передач врач-сексолог разбирал поведение Надежды Дуровой как типичное для транссексуалов. Специалисту виднее. И вместе с тем, современники воспринимали эту женщину как героиню — необыкновенную, непонятную, загадочно-романтичную, но, безусловно, незаурядную натуру, бросившую вызов общепринятым нормам поведения своего круга и своей эпохи.

И все же это — единичные случаи такого рода, «исключение из правил». Но цивилизация на месте не стоит, войны становятся все страшнее и кровопролитнее, и все больше женщин «приобщаются» к несвойственному им ремеслу. Крымская война 1853–1856 гг., оборона Севастополя: женщины в лазаретах, женщины, собирающие ядра и подающие их артиллеристам. Там прославилась своей отвагой медсестра Даша, прозванная Севастопольской. Русско-японская война: снова женщины — сестры милосердия, на сей раз их гораздо больше. Первая мировая война: сестры милосердия, фельдшерицы в госпиталях, реже — в отрядах Красного Креста в прифронтовой полосе, на передовой. И наконец, первое женское воинское формирование — Добровольческий ударный батальон смерти под командованием полного Георгиевского кавалера поручика Марии Бочкаревой.

Это уже серьезно. «Женщина с ружьем» становится фактом русской истории. Всего в Первую мировую служили в армии около 2 тыс. женщин. Кстати, главным аргументом Бочкаревой при создании ее батальона в мае 1917 г. было то, что «солдаты в эту великую войну устали и им нужно помочь… нравственно», — то есть, по сути, женщины пошли на войну, когда мужчины оказались не на высоте, пошли, чтобы их «устыдить»[438].

«Граждане и гражданки! — призывала Мария Бочкарева. — Наша мать, наша матушка Россия гибнет. Я хочу помочь спасти ее. Я зову с собой женщин, чьи сердца и души кристально чисты, а помыслы высоки. Покажем же мужчинам в этот тяжкий час пример самопожертвования, чтобы они заново сознали свой долг перед Родиной!.. Мораль наших мужчин низко пала, и мы, женщины, обязаны послужить им вдохновляющим примером. Но сделать это могут лишь те, кто готов безоговорочно пожертвовать своими личными интересами и делами»[439].

В то время, когда мужчины целыми толпами дезертировали с фронта, «слабый пол» устремился на защиту Отечества. При этом основную массу бойцов ударных батальонов составляли выходцы из трудовых семей — портнихи, учительницы, сестры милосердия, работницы, учащаяся молодежь из провинциальных городов. Кроме того, в маршевые роты были приняты женщины, досрочно освобожденные из заключения, «чтобы дать возможность грешницам искупить вину на полях сражений»[440].