Читать онлайн «Возвышение Сталина. Оборона Царицына». Страница 70

В чем же признался Снесарев? 21 октября 1930 года, через пять дней после показаний Сергеева, он дал следующие показания:

«После смерти Брусилова, который связывал с моим именем контрреволюционные надежды, я, как двойной георгиевский кавалер бывшей армии, как основоположник нашей Военной академии, как лицо, вообще пользующееся авторитетом и по своей учености, и по своим личным качествам и, наконец, как человек, имеющий европейское имя, считался одним из его преемников, как по руководящей позиции, так и по тем надеждам, которые с ним связывало контрреволюционное офицерство».

Фактически это признание ровным счетом ничего не значило. Однако на допросе 23 октября Андрей Евгеньевич назвал и имена заговорщиков. В основном это были бывшие генералы: преподаватели Военной академии РККА Д. Н. Надежный, А. А. Свечин, К. И. Бесядовский, В. Г. Сухов, Е. М. Голубинцев, А. Л. Певнев, Н. Л. Владиславский, Е. К. Смысловский, а также находящиеся в отставке А. В. Новиков, А. Н. Галицинский и В. В. Сергеев, уже умершие Н. Я. Капустин и В. Ф. Новицкий, а также расстрелянный в 1927 году бывший полковник, профессор Военной и Военно-воздушной академий А. Н. Вегекер.

Собственно, именно с этих показаний и родилось так называемое дело «Весна», объединившее все прочие дела о заговорщической деятельности бывших царских офицеров. Но что же именно инкриминировалось военным, чьи имена назвал Снесарев? Это конкретизирует в своих показаниях тот самый Д. Н. Надежный, «пострадавший» за свой орден Красного Знамени:

«Характер этих собраний определился после выступления Брусилова, которое состоялось, вероятно, в 1923 году. Выступление Брусилова имело характер призыва к единению бывших георгиевских кавалеров, служивших в Красной армии, с тем, чтобы при возможном изменении политической обстановки применить свои силы для блага Родины. Выступление Брусилова носило характер контрреволюционный. Выступление Брусилова можно считать началом организации бывших георгиевских офицеров. В условиях советской действительности эта организация была контрреволюционной.

В последующие годы собрания этой организации повторялись до 1927 года, причем открыл их А. Е. Снесарев, который в своих выступлениях проводил мысль, высказанную Брусиловым».

Понятно, что оскорбленный георгиевцами Дмитрий Николаевич мог сгустить краски. Но примерно то же подтвердил арестованный по показаниям Снесарева заведующий кафедрой артиллерии Академии РККА, бывший полковник Е. М. Голубинцев, ранее живший со Снесаревым в одной квартире, но позднее разругавшийся с ним:

«Ген. Брусилов произнес речь, в которой отметил, что ему, как бывшему командующему одной из армий в империалистическую войну, особенно отрадно видеть в тесной семье офицеров армии и что, несмотря на то что все мы волею судеб сейчас служим в Красной армии, мы все же не забываем старых традиций русского офицерства. Примерно в этом духе им была произнесена речь. Снесарев говорил ответное слово, в котором подчеркнул, что все мы, присутствующие, в дальнейшем не будем терять друг друга из виду и праздновать наши старые войсковые праздники».

Надо заметить, что сам Голубинцев ни в чем не признался — ни в ведении антисоветских разговоров, ни в участии в контрреволюционных организациях, заявив, что о таковых ничего не знал и никто туда его никогда не вербовал. При этом он сделал важное заявление, поясняя свою принципиальную позицию:

«Формулу лояльного работника я не признаю вообще, а в Красной армии не допускаю: командир Красной армии может быть только активным работником, командир Красной армии должен быть командир-революционер, готовый в любую минуту стать на защиту пролетарской революции. Таким я был, таков есть и таким буду, если будет к тому предоставлена мне возможность».

Это высказывание, пусть в косвенной форме, но фактически упрекало Снесарева и участников «Георгиевских вечеров» в некорректном поведении. По делу «Весна» Голубинцев получил фактически минимальный срок — 5 лет. Дальнейшая его судьба нам неизвестна, однако в списках расстрелянных в 1930-х — 1950-х годах он не значится.

Надо заметить, что большинство арестованных в 1930 году по «делу генштабистов» так или иначе давали признательные показания. И пусть они признавались в не слишком серьезных вещах, типа антисоветских разговорах и «ностальгических» собраниях, вдобавок к этому они называли имена — то есть давали ниточки на других людей. Совершенно отказывались признаваться, подобно Голубинцеву, относительно немногие. Например, не признался ни в чем арестованный 28 февраля 1931 преподаватель курсов «Выстрел», бывший полковник Генштаба и командующий 15-й и 7-й советскими армиями под Петроградом С. Д. Харламов. В итоге он был приговорен к 3 годам заключения условно и сразу же восстановлен на всех должностях. Также в 1931 году были освобождены еще до суда бывшие генералы А. Л. Певнев и Ф. Ф. Новицкий. Был арестован, но затем освобожден инспектор артиллерии РККА бывший полковник В. Д. Грендаль, позднее ставший генерал-полковником артиллерии и заместителем начальника ГАУ.

Родные Снесарева писали его сослуживцам — Буденному, Ворошилову, Сталину. Буденный ответил, что, к сожалению, ничем помочь не может. Ворошилов не ответил вообще. А Сталин… он тоже не ответил на письмо и телеграмму, но написал Ворошилову записку: «Клим! Думаю, что можно было бы заменить Снесареву высшую меру 10 годами».

Суд над генштабистами состоялся 18 июля 1931 года. Коллегия ОГПУ приговорила бывшего военного министра Временного правительства А. И. Верховского, бывших генералов А. Е. Снесарева и Е. К. Смысловского к высшей мере наказания, однако последним двум приговор тут же заменяют на 10 лет лагерей. Приговор Верховскому тоже был отложен и заменен на 10 лет чуть позднее.

В отличие от более поздних фигурантов дела «Весна», давших более серьезные показания (там фигурировали уже конкретные планы мятежа и обвинения в диверсиях с человеческими жертвами), подавляющее большинство осужденных генштабистов, вне зависимости от приговоров, вскоре было освобождено, многие из них уже в 1934–1935 годах восстановлены в званиях и должностях. Впрочем, именно последним повезло меньше всего — через пару-тройку лет они вновь угодили в мясорубку 1937–1938 годов…

Снесарев попадает на Соловецкие острова, затем — в Свирьлаг. В 1934 году его досрочно освобождают из заключения. Но бывшему генералу было уже под 70 лет; в декабре 1937 года он умер и был похоронен на Ваганьковском кладбище.

Приведенная нами биография Снесарева, а также многих других бывших царских офицеров позволяет лучше понять психологию и взгляды этой общности, к которой относилось большинство «старых военспецов». А ведь в 1918 году эти взгляды были куда более радикальными, пусть и скрывались более тщательно. Поэтому нельзя не признать, что недоверие большевистских руководителей к военным специалистам было вполне обоснованно. Если измен со стороны «спецов» после лета 1918 года (когда падение большевиков казалось уже предрешенным) было сравнительно немного, это в первую очередь объясняется отвратительной работой белой и антисоветской агентуры, не сумевшей (как выясняется сегодня) наладить сколь-нибудь эффективной работы среди руководства Красной армии. Огромную роль сыграло также психологическое давление кампании «красного террора» вкупе с контролем со стороны комиссаров и такими экстремальными мерами, как взятие в заложники родственников.

Сказанное вовсе не отменяет того, что мотивы и позиции «военспецов» могли оказаться весьма разными. Не следует забывать, что многие из них за отказ изменить красным поплатились жизнью — среди них бывшие генералы А. П. Николаев, А. В. Соболев, А. В. Станкевич, барон А. А. Таубе, расстрелянные или повешенные белыми.

В целом при изучении действий и побуждений тех или иных личностей времен Гражданской войны ни в коем случае не следует упускать или приуменьшать роль гигантского раскола в российском обществе, в итоге вылившегося в трехлетнее междоусобное противостояние. Если одна сторона не может понять другую и не в состоянии объяснить ее побуждения иначе, чем набором отрицательных качеств, это еще не значит, что она целиком права. Скорее, наоборот, подобная ситуация говорит о нежелании понимать происходящее, то есть повышает долю ответственности этой стороны за общую трагедию.

В статье, кроме указанных выше, использованы материалы из первого тома «Документов по истории Гражданской войны в СССР» (М.: Политиздат, 1941), а также работы Я. Тинченко «Голгофа русского офицерства» и с сайта, посвященного А. Е. Снесареву (http://a-e-snesarev.narod.ru/). Ссылок на эти источники мы не даем, чтобы не перегружать материал.