Читать онлайн «Танковые асы Второй мировой». Страница 4

Была еще одна причина, позволявшая немцам чаще выходить победителями из танковых дуэлей. Заключается она в конструкции танков. Да, да, именно в конструкции, которая не имеет ничего общего с заявленными тактико-техническими характеристиками.

Немецкое штурмовое орудие StuG III («Артштурм») с короткоствольной 75-мм пушкой.

По последним наши танки были ничуть не хуже немецких. В чем-то уступали, но в чем-то и превосходили, причем в первый год войны превосходство в тактико-технических характеристиках было однозначным. Но речь сейчас не об этом. Речь о том, насколько экипажу того или иного танка удается реализовать эти характеристики, и не на полигоне, а в бою. С сожалением приходится констатировать, что для боя немецкие танки были приспособлены гораздо лучше. Простой пример. Почти все немецкие танкисты в своих воспоминаниях отмечают, что русские танки запаздывали с открытием ответного огня, а порой и просто долго не могли определить откуда по ним стреляют. Немудрено! Недостаточное количество, плохое качество, а также неудачное расположение приборов наблюдения просто не позволяли экипажу танка Т-34, например, вовремя обнаружить цель. Кроме того, у этого танка в бою отсутствовал командир, не по должности, а по выполняемым обязанностям. Выполняя функции наводчика, он видел только то, что мог увидеть в телескопический прицел. Появление в 1943 году на «тридцатьчетверке» командирской башенки, вопреки расхожему мнению, мало что изменило. В бою командир-наводчик все равно не мог ей пользоваться. Достаточно взглянуть на расположение немногочисленных приборов наблюдения на Т-34, чтобы понять, что остальные члены экипажа почти не могли ему помочь. Изменить ситуацию удалось только на Т-34–85.

Командир танка КВ-1 находился в положении не намного лучшем. При экипаже в пять человек он мог не отвлекаться на выполнение других функций, а полностью сосредоточиться на управлении боем. Но не тут-то было: его месторасположение в танке не позволяло это. Командир танка КВ-1 располагался справа от орудия, для наблюдения за местностью в его распоряжении имелась командирская панорама ПТК-5, в идеале позволявшая вести круговое наблюдение. Но только в идеале. Сам-то командир танка не мог крутиться на 360°, вот и получалось, что реальный сектор наблюдения командира КВ составлял примерно 120° в передней и правой полусферах. Что творилось слева и сзади от танка оставалось для него тайной за семью печатями.

Столько внимания ведению наблюдения из танка уделено здесь не случайно. От того, кто первым обнаружит противника, в бою зависело очень многое, если не все. В этом вопросе немецкие танки с четким функциональным разделением обязанностей членов экипажа из пяти человек имели явное преимущество. Обеспечивалось оно и техническим обеспечением командира средствами наблюдения — командирской башенкой.

Однако не следует думать, что все сводилось только к приборам наблюдения. Лучше у немцев обстояло дело, например, и со средствами связи, как внешней, так и внутренней. Во всяком случае, управлять действиями механика-водителя с помощью ног, поставленных на его плечи, как это широко практиковалось в Т-34, командирам немецких танков не приходилось.

Превосходство на поле боя могло быть получено и за счет многих других, порой скрытых, на первый взгляд не лежащих на поверхности причин. Проиллюстрировать это можно на сравнении двух легких танков, немецкого Pz.II и советского Т-60. Оба танка в начальный период войны занимали заметное место в танковых войсках Вермахта и Красной Армии.

Анализируя данные этих машин, можно сказать, что советским танкостроителям удалось добиться практически одинаковой с немецким танком уровня защищенности, что при меньших массе и габаритах существенно повышало неуязвимость Т-60. Почти аналогичными были и динамические характеристики обеих машин. Несмотря на большую удельную мощность, Pz.II не был быстроходнее «шестидесятки». Формально одинаковыми были и параметры вооружения: оба танка оснащались 20-мм пушками с близкими баллистическими характеристиками.

Немецкая противотанковая САУ Panzerjager I с 47-мм чехословацкой пушкой.

Начальная скорость бронебойного снаряда пушки Pz.II составляла 780 м/с, у Т-60 — 815 м/с, что теоретически позволяло им поражать одни и те же цели. На самом же деле все обстояло не так просто: советская пушка ТНШ-20 не могла вести огонь одиночными выстрелами, а немецкая KwK 30, равно как и KwK 38, — могла, что существенно повышало точность стрельбы.

«Двойка» оказалась эффективнее на поле боя и за счет численности экипажа, состоявшего из трех человек и имевшего к тому же гораздо лучший обзор из танка, чем экипаж Т-60.

Важным преимуществом являлось и наличие радиостанции. В итоге Pz.II в качестве машины переднего края существенно превосходил «шестидесятку». Еще больше это преимущество ощущалось при использовании танков для разведки, где малозаметный, но «слепой» и «немой» Т-60 был практически бесполезен.

Советский легкий бронеавтомобиль БА-20.

Целью этой книги не является детальное сравнение советских и немецких танков. Хочется просто заострить внимание читателя на этом вопросе для понимания того, насколько непросто было добиваться побед технике, имевшейся в руках наших танкистов. Особенно в начальный период войны. И, тем не менее, они их добивались.

К сожалению, представить читателю точный список советских танкистов-асов нет возможности. Учет персональных побед в советских танковых войсках в целом практически не велся. Более или менее такой учет вели в рамках одной танковой части или соединения. Можно привести, например, список наиболее результативных танкистов 1-й гвардейской танковой бригады:

старший лейтенант Д. Лавриненко — 52 танка;

старший лейтенант К. Самохин — свыше 30 танков;

старший лейтенант А. Бурда — свыше 30 танков;

капитан А. Рафтопулло — 20 танков;

старший сержант И. Любушкин — 20 танков.

О том, как в Красной Армии велся учет подбитых вражеских танков можно судить на примере старшего лейтенанта В. Брюхова из 170-й танковой бригады. По его подсчетам он подбил 28 вражеских танков, из них девять на своем Т-34–85 — за 15 дней Ясско-Кишиневской операции. За них-то, судя по всему, он и получил деньги, полагавшиеся за подбитые немецкие танки. Возможно, что занижение побед было вызвано именно с этой системой выплат, принятой в Красной Армии. За каждый уничтоженный немецкий танк экипажи советских танков получали следующие денежные вознаграждения: командир танка, командир орудия (башни) и механик-водитель — по 500 рублей, заряжающий и радист — по 200 рублей. Если экипаж погибал, то деньги перечислялись в фонд обороны. При этом, каждый уничтоженный немецкий танк могли записать на свой счет не только танкисты, но и пехотинцы, артиллеристы, саперы и т. д. К примеру, наводчик противотанкового ружья получал за подбитый танк также 500 рублей, а второй номер — 250 рублей. То же самое касалось командиров и наводчиков артиллерийских орудий. Им также выплачивалось по 500 рублей, остальным номерам орудийных расчетов — по 200 рублей. За каждый подбитый танк противника при помощи индивидуальных средств борьбы полагалась премия в 1000 рублей, а если в уничтожении танка участвовала группа бойцов, то сумма премии достигала 1500 рублей. Поэтому, для исключения приписок и во избежание чрезмерных выплат число побед занижалось и порой необоснованно. Вот как описывает этот процесс сам В. Брюхов: «Но чтобы деньги получить, надо было доказать, что ты подбил, нужно, чтобы были очевидцы. Была специальная комиссия, которая, если не ленилась, ездила, проверяла. Например, самолет сбили, летчики себе припишут, зенитчики себе, пехота себе — все же стреляют. Как-то командир зенитной роты прибегает: „Василий Павлович, вы видели, что самолет сбили?!“ — „Видел“. — „Это мы сбили. Подпишите, что вы были очевидцем“».

Немецкий легкий бронеавтомобиль Sd.Kfz.221.

В итоге выходило, что не один самолет сбили, а три-четыре. Когда закончилась война, у нас было приказано подвести итог боевых действий по всем операциям. Нарисовали карты, командир бригады провел совещание, в завершение которого выступил начальник штаба с докладом о потерях противника и своих. Считать наши потери было очень трудно. Сколько танков погибло, не всегда точно учитывали. А потери противника по нашим донесениям можно было посчитать спокойно. И вот тут начальник штаба говорит: «Если бы я брал все донесения командиров батальонов Брюхова, Саркесяна, Отрощенкова и Московченко, то войну бы мы закончили на полгода раньше, уничтожив всю немецкую армию. Поэтому я все их донесения делил пополам и отправлял в штаб корпуса». Думаю, что штаб корпуса все эти донесения делил пополам и отправлял в армию и так далее. Тогда, может быть, какая-то достоверность в них была. А как мы писали донесения за день: «Наступали там-то и там-то. Прошли столько-то километров, на таком-то фронте. Вышли на такой-то рубеж. Потери противника: столько-то танков (танки мы хорошо учитывали — за них деньги платят), минометы, орудия, личный состав — кто их считал? Никто. Ну, напишешь человек пятьдесят. А когда в обороне сидели. Стреляли и стреляли: „Ну, пиши два орудия и один миномет…“»