Читать онлайн ««Странная война» в Черном море (август-октябрь 1914 года)». Страница 27

Половину пути к русским берегам «Гамидие» проделал в кильватер «Бреслау», направлявшемуся в Керченский пролив; здесь же — на левом траверзе германского крейсера — держался и «Берк», целью которого являлся Новороссийск. Когда во второй половине дня 15 (28) октября отряд разделился, погода, бывшая ясной и спокойной, испортилась: усилился ветер, временами шел дождь.

Ранним утром — около 06.30 — 16 (29) октября «Гамидие» вошел в Феодосийскую бухту, где произвел несколько странных эволюции (на берегу посчитали, что эти маневры имели целью «или исследование бухты, или минирование ея»), а затем спустил на воду паровой катер, который под белым флагом направился в порт с двумя парламентерами (одним германским и одним турецким офицерами) на борту. Береговому начальству был передан запечатанный конверт, в котором находилась записка на английском языке. Портовый переводчик С. Рогальский перевел неприятельское послание следующим образом:

«По приказу адмирала Турецкого флота бомбардировка магазинов (складов. —Д. К.) и кораблей, станции береговой охраны, железнодорожной станции начнется через два часа. Не только магазины, суда и проч., принадлежащие правительству, а также таковые, принадлежащие обществам, будут бомбардированы.

Пожалуйста, отдайте приказ, чтобы народ покинул суда и места немедленно, так как мы не желаем убивать людей, женщин и детей (так в документе. — Д. К.)»{240}.

По-видимому, и начальник Феодосийского торгового порта Е. Михаэлис, и городские власти были немало озадачены таким поворотом событий, так как телеграмма начальника штаба Черноморского флота о начале войны с Турцией, оправленная из Севастополя в 06.00, будет получена в Феодосии только в половине девятого{241}.

Между тем быстро распространившееся известие о предстоящей бомбардировке вызвало панику среди обывателей, бросившихся вон из города. Видя «большую растерянность среди должностных лиц различных ведомств», за наведение порядка взялся старший воинский чин — начальник расквартированной в Феодосии 12-й бригады государственного ополчения генерал-лейтенант Н.К. Крушевский. По его указанию на экстренном поезде было вывезено на станцию Владиславовка местное отделение Государственного банка, «имевшее в своих кладовых денег и ценных документов на 30 000 000 рублей». После ухода «Гамидие», опасаясь повторного обстрела, генерал распорядился спустить в городскую канализацию 23 тыс. ведер спирта во избежание взрыва «в герметических цистернах казенного склада», подготовил эвакуацию грузов из порта и провиантских магазинов, приказал полицмейстеру задержать всех турецко-подданных и организовать патрулирование улиц «во избежание грабежей» — и вообще держал ситуацию в городе под контролем до следующего утра, когда гражданская администрация начала приходить в чувство.

Действуя в духе Гаагской конвенции 1907 г.[53], Васиф Мухиттин выдержал двухчасовую паузу и в 09.28 открыл огонь по городу и железнодорожной станции Сарыголь. Обстрел продолжался до 10.25, крейсер выпустил 150 снарядов, вызвавших пожары в железнодорожном депо и портовых складах.

Затем «Гамидие» двинулся на юго-запад вдоль побережья Крыма, выполняя приказ В. Сушона «вести крейсерские операции вблизи Севастополя и к W от него и по возможности определять движение неприятельских морских сил». Здесь жертвами турок стали два российских судна. Около 15.00 между мысом Меганом и Алуштой турецкий крейсер потопил артиллерийским огнем 300-тонный парусник с грузом соли (по некоторым сведениям, судно было отправлено на дно таранным ударом турецкого крейсера). В половине шестого пополудни у мыса Ай-Тодор «Гамидие» настиг следовавший порожняком из Николаева в Новороссийск пароход «Шура» (1113 брт), который был затоплен посредством открытия кингстонов. Команды обоих судов турки взяли на борт крейсера. Ночью на 17 (30) октября «Гамидие» обошел южное побережье Крыма, держась милях в 50 от берега, в течение следующего дня безрезультатно крейсировал к северу и востоку от острова Фидониси и возвратился Босфор в 3 часа пополудни 18 (31) октября.

Нанесение артиллерийского удара по Новороссийску директивой контр-адмирала В. Сушона возлагалось на «Бреслау» и минный крейсер «Берк-И Сатвет». Последний отличался низким уровнем подготовки экипажа даже на общем фоне оттоманского флота, в число сильных сторон которого явно не входило боевое мастерство офицеров и команд. Турецкий командир Решит Хасан и его старший механик, не имевшие опыта самостоятельного командования, стояли немногим выше своих подчиненных. Далеко не блестящим было и техническое состояние «Берка», который еще в августе должен был стать в ремонт.

Вот как описаны перипетии перехода «Берка» через Черное море в журнале боевых действий обер-лейтенанта цур зее Г. фон Меллентина (после завершения операции В. Сушон отошлет выписки из этого красноречивого документа кайзеру Вильгельму II как свидетельство несостоятельности новых союзников):

«Часть вечера 27 октября я посвятил тому, чтобы вместе с первым офицером перевести на турецкий язык изданные боевые приказы и объяснить ему важность задачи, поскольку в том же смысле они должны были быть переданы турецкому командиру, не говорившему по-английски. При всем желании боевого воодушевления я не заметил… Турецкого командира пришлось постепенно отстранить от управления кораблем, приняв все меры предосторожности. При ухудшающейся погоде команда становилось все более беспомощной. Сказать, что корабль двигался, было бы преувеличением. И несмотря на это, турки, как трупы, скрючившись, лежали по углам, полностью недееспособные… В таком виде корабль… потащился к Новороссийску. Случилось так, как я и предполагал. Выжать скорость 13 узлов я уже не мог. То, что мне удавалось на «Бреслау» путем подбадривания людей…, здесь уже не помогало…, поскольку из немцев здесь находились только инженер-механик и я. Снова дело дошло до энергичной полемики с командиром. Я взял с собой штурмана, лежавшего в кают-компании в мучительной морской болезни, чтобы он выполнял функции переводчика. Затем мы пошли к старшему механику, потом вместе с ним к командиру, где хватило десяти минут беседы на повышенных тонах, чтобы разъяснить мою точку зрения. Старший механик, весьма подавленный и обиженный, исчез в машинном отделении и кочегарке. Мы с моим инженером поделили между собой контроль за турецким экипажем… Чем ближе мы подходили к входу в Новороссийск, тем меньше турки участвовали в управлении кораблем… Но тем большим становился их страх перед врагом и перед минами»{242}.

«Берк» подошел к Новороссийску около 07.00 16 (29) октября и, держа российский флаг, лег в дрейф перед западным молом. Спущенная с минного крейсера шлюпка-шестерка подошла к пристани Горного клуба, где прибывший турецкий офицер через портового надзирателя В. Лаврова передал начальнику торгового порта М. Гиршу сообщение на французском, немецком, английском и турецком языках о предстоящей через четыре часа бомбардировке города. Как значилось в «ультиматуме», рукописный перевод которого был впоследствии приложен к докладной записке начальника порта, неприятель обещал подвергнуть обстрелу «все ваши депо: хлебные, керосиновые и железнодорожные, и все заводы, которые принадлежат Русскому Правительству», а также «все вражеские суда, оставшиеся в порту»{243}.

Экстренно посовещавшись с вице-губернатором А.Я. Риделем и начальником Новороссийского порта, черноморский губернатор В.Н. Барановский распорядился об аресте турецкого консула, уничтожении секретных бумаг присутственных мест и отправке находящихся там ценностей на вокзал. Горожане, многие из которых на первых порах вышли на мол, чтобы получше рассмотреть оттоманский корабль, впали в панику. Началось массовое бегство обывателей — город покинули около 40 тыс. человек, почти половина его жителей.

Начальник городской тюрьмы Преображенский отравил на вокзал для отправки в Екатеринодар 20 «каторжных арестантов», распустив менее опасных преступников под четное слово вернуться после бомбардировки. Жандармский подполковник Мальдонатов с подчиненными нижними чинами остался охранять канцелярию губернатора и жандармское отделение. Не оставил своего поста и начальник почтово-телеграфной конторы Чередьев, отпустивший всех своих служащих. Высшие же чины губернского управления на автомобиле ретировались на станцию Тоннельная, расположенную в 20 верстах от города{244}.

Военный гарнизон Новороссийска составляли 229-я Донская и 582-я Кубанская дружины государственного ополчения, 7-я особая конная сотня Кубанского казачьего войска и подрывная команда 2-го Кавказского железнодорожного батальона. При входе в бухту, на развалинах турецкой крепости Суджук-кале, располагалась артиллерийская батарея из шести орудий. Правда, пушки доставили в Новороссийск буквально накануне, и дать должный отпор неприятельским кораблям батарея не могла. Все эти подразделения были подчинены начальнику 39-й бригады государственного ополчения генерал-майору Соколовскому, который одновременно состоял начальником гарнизона города и начальником Новороссийского оборонительного района. Сам же оборонительный район входил в состав Кубанско-Черноморского отряда Кавказской армии, над которым начальствовал наказный атаман Кубанского казачьего войска генерал-лейтенант М.П. Бабыч{245}.