Читать онлайн «Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне». Страница 39

Дело в том, что согласно «реформе Гурко» увеличивалось количество пехотных дивизий. «Старые» дивизии давали кадры для «новых», после чего в них вливались пополнения. Ясно, что эти дивизии должны были получать и технику. И хотя Вооруженные Силы испытывали нехватку артиллерийских орудий и пулеметов, штаты все равно утверждались. Соответственно, эти пехотные дивизии требовали необходимого числа лошадей для обозов, артиллерии и пулеметов. Ведь нельзя забывать, что если в союзных армиях (главным образом во французской) войска уже переходили на ручные пулеметы, то русские все еще пользовались почти исключительно станковыми пулеметами, для передвижения которых на марше требовались лошади. Конечно, станковый пулемет гораздо мощнее ручного, но зато массовое насыщение пехоты удобными в бою ручниками позволяло до предела усиливать огневую мощь наступающей пехоты. Союзные поставки ручных пулеметов в Россию были невелики, автомат системы В.Г. Федорова только-только проходил испытания, поэтому рассчитывать, кроме как на станкачи, в кампании 1917 года было не на что.

Правда, командование все-таки пыталось в какой-то степени усилить огонь кавалерийских соединений. Образование стрелковых полков и проектировавшееся увеличение числа пулеметов в коннице усиливали дивизии. В свою очередь, дивизии сводились в корпуса. И вот уже каждый кавалерийский корпус должен был получить по батальону самокатчиков и автоброневому дивизиону.

Тем не менее налицо была политическая ошибка: единственный сохранившийся род войск накануне революции и развала армии терял треть своего состава. Правда, кавалерийское командование пыталось сопротивляться реформированию, заваливая высшие штабы и Ставку просьбами и жалобами. Примечательно, что во главе сопротивления данной реформе оказались казаки, указывавшие, что спешивание казачьих сотен унижает достоинство казачьего сословия. Дело в том, что первоначально частичному спешиванию должны были подвергнуться только именно казачьи дивизии, так как в Ставке считали, что «регулярная кавалерия сможет выделить для формирования пехотных батальонов достаточное количество офицеров и нижних чинов из состава полковых резервов…». Тем не менее, как вспоминает сам «реформатор», ген. В.И. Гурко, по настоятельному предложению главкоюза реформе была применена ко всей кавалерии[215].

И именно в казачьих частях реформа саботировалась вплоть до ее отмены. В связи с назреванием революционного кризиса в стране Ставка отменила реформу в отношении казачьих частей, что относилось и к казачьим полкам в составе регулярных кавалерийских дивизий. Теперь вместо 12-сотенных стрелковых полков при казачьих дивизиях формировались стрелковые дивизионы в четыреста человек. В кавалерийских дивизиях 12-эскадронные стрелковые полки были теперь без 13-й (казачьей) сотни.

Февральская революция 1917 года прекратила всякое рациональное реформирование в Вооруженных Силах. Первоочередной задачей Временного правительства стала подготовка широкомасштабного наступления, чтобы и оправдать кредит доверия от союзников по Антанте, и практическими действиями подтвердить «прогрессивный» характер падения монархии в России. Июньское наступление окончилось провалом, не закончившимся разгромом только лишь потому, что немцы опасались консолидации различных сил внутри России в случае угрозы военного поражения. В кампании 1917 года кавалерия исполняла две основные задачи — «завеса» на фронте и усмиряющая сила в тылу. Наличие сохранившихся кадров позволило коннице разлагаться под ударами революционного процесса не так стремительно, как пехота. Кроме того, своеобразным оплотом порядка служили и казаки, чья доля в составе русской конницы была громадна. К Октябрю кавалерия уже не могла выступать опорой Временного правительства, и переход власти в руки большевиков подвел итог существованию как всей старой русской армии, так и императорской кавалерии.

Русская мобилизация, как это было известно задолго до войны, вследствие недостаточной развитости российской железнодорожной сети и огромных просторов империи проходила гораздо медленнее мобилизации армий противников и союзников. Германцы — пятнадцать дней, русские — более шестидесяти дней. Однако же франко-русские соглашения предполагали, что русские армии бросятся в пределы Германии, не дожидаясь окончания мобилизации, так как французы справедливо опасались, что не смогут в одиночку сдержать натиск главных германских сил на Париж обходом через Бельгию согласно «Плану Шлиффена». В любом случае, даже при максимально благоприятном раскладе, русские армии могли начать вторжение в германскую Восточную Пруссию не ранее пятнадцатого дня мобилизации. И то — без тылов, с задержками в подвозе боеприпасов и продфуража, без вливания резервов в наступающие войска на первом этапе наступательной операции. То есть русское наступление должно было проводиться одними только перволинейными дивизиями, не ожидая подхода из глубины страны второочередных дивизий Европейской России, а также Сибирских и Кавказских корпусов.

Тем не менее именно данные обязательства были закреплены русской стороной перед французами — наступление в Восточную Пруссию на пятнадцатый день мобилизации. Иными словами — в самый еще разгар мобилизационных мероприятий, пользуясь только войсками мирного времени, наскоро пополняемых запасными. Эти обязательства были выработаны на последнем совещании (1913 год) начальников Генеральных штабов Франции и России (соответственно ген. Ж. Жоффр и ген. Я.Г. Жилинский). В русском военном ведомстве сознавали, что необходимо использовать свои немногочисленные козыри, дабы помешать противнику, обороняющему Восточную Пруссию, провести собственные мобилизационные меры и успешно сосредоточить войска в ожидании русского наступления. Несмотря на активное строительство стратегической железнодорожной сети (на французские займы) в пределах русской Польши, на передовом театре выполнить всю намеченную работу не удалось. Наверное, и не могло удаться.

Следовательно, было необходимо задуматься о том, чтобы ударить по Германии еще в период мобилизации, чтобы, во-первых, прикрыть собственную мобилизацию, а во-вторых, сорвать мобилизацию неприятельскую. Единственной возможностью для проведения такого замысла в жизнь являлось использование многочисленной русской кавалерии. Предвоенные наработки русского Генерального штаба предполагали проведение удара по Восточной Пруссии усилиями значительной конной массы. Цели показаны выше — прикрытие собственных и срыв неприятельских мобилизационных мероприятий. Профессор Академии Генерального штаба так писал перед войной о целеполагании действий больших конных масс при вторжении в Германию: «Главной целью набегов конницы при мобилизации или до нее является отсрочка боевой готовности противника. Значит, здесь приобретает значение все, что способствует быстроте сосредоточения неприятельских армий и обеспечивает начало их боевых действий». К их числу относятся такие мероприятия, как:

«1) Разрушение железнодорожных линий, а мостов и разных сооружений на них в особенности.

2) Уничтожение различных складов с боевыми и вообще имеющими военное значение запасами.

3) Расстройство формирования частей и обозов путем истребления подходящих пополнений, в виде людского и конского состава, а также материальной части.

4) Вторжение в часть неприятельской страны, с населением, враждебно настроенным к противнику»[216].

Кроме того, такой удар имел и определенную психологическую цель — в свое время император Александр III пригрозил молодому кайзеру Вильгельму II, что в случае военного конфликта русский царь наводнит Германию казаками. Немцы постоянно помнили об этой угрозе, насыщая восточную часть прусской провинции железнодорожными узлами, чтобы иметь возможность противостоять русской угрозе. В свою очередь, русский Генеральный штаб также постоянно учитывал данную константу при разработке наступательного планирования в случае Большой Европейской войны. В итоге, как характеризует начало войны советский исследователь, с открытием военных действий «осторожные немцы, опасаясь действий в своем тылу многочисленной русской конницы, предусмотрительно отвели линию своего стратегического развертывания на нашем фронте несколько назад… то. обстоятельство, что одна возможность такого рейда заставила немцев принять план войны с развертыванием, гарантирующим, до известной степени, невозможность выхода русской конницы на сообщения, весьма характерно и показательно»[217].

В течение многих лет русские поддерживали в немцах убеждение, что с началом войны в Восточную Пруссию и Силезию с Познанью хлынут массы русской конницы. Однако постепенно Генеральный штаб, оказавшийся под давлением нового военного министра ген. В.А. Сухомлинова, отказался от этой идеи: в 1910 году были расформированы штабы двух кавалерийских корпусов и уведена за Волгу 5-я кавалерийская дивизия. Б.М. Шапошников пишет: «Конечно, набег конницы на Германию был бы делом нелегким, но на левом берегу Вислы образовался такой плацдарм, на котором действия конницы в больших массах оправдали бы себя. Так это, в сущности, и случилось в начале войны. Но ту же 5-ю кавалерийскую дивизию пришлось везти обратно в Варшаву уже с Волги»[218].