Читать онлайн «Крах конного блицкрига. Кавалерия в Первой мировой войне». Страница 23

Однако в большей мере увеличение обозов в 1915 году происходило в связи с тем, что войска увеличивали количество своих трофеев, как правило, отбиравшихся у местного населения либо по минимальным ценам, либо и вовсе бесплатно. Обстановка всеобщего хаоса, сумятицы и беспорядка, в сочетании с приказами Ставки об оставлении наступающему противнику «выжженной земли», способствовала разбуханию обозного имущества. Ведь все то, что нельзя было вывезти, сжигалось. А уничтожать имущество становилось по-человечески жалко. В связи с этим командованием предпринимались попытки понизить число повозок в обозах. Например, приказ по армиям Северо-Западного фронта от 28 июня 1915 года за №1520 сообщал, что проверка войсковых обозов выявила значительное их увеличение в количестве 65 — 70 обывательских повозок на каждый пехотный полк. То есть как минимум полторы сотни лишних лошадей на полк или полтысячи лошадей на дивизию сверх существующих штатов.

Другое дело, что подобные попытки высших штабов бороться с разбуханием обозного имущества оказывались тщетными. Тем более что практика войны отчетливо показала, что тыловые службы не успевают снабжать войска всем необходимым. Это понуждало войсковых командиров увеличивать свои обозы, дабы не зависеть от капризов железнодорожной инфраструктуры и нерасторопности интендантских служб. То есть, иными словами, в какой-то мере увеличение обозов и лошадей обусловливалось объективными обстоятельствами. Так, участник войны, артиллерист, говоря о переходе легких 3-дм батарей на шестиорудийный состав осенью 1914 года, писал: «Лошадей же не отдам ни за что. Каждая лишняя лошадь батарее необходима. Не говоря уже о том, что при тяжелой дороге постоянно приходится припрягать выноса, заменять лошадей измученных, набитых, больных, нам необходимо еще во что бы то ни стало сильно увеличить свой обоз. Что значит шесть повозок на батарею, обрастающую со временем все больше и больше необходимым имуществом и запасами фуража, без которых зачастую обойтись невозможно? [Ведь] интендантство не всегда отпускает фураж для лошадей или отпускает его в недостаточном количестве. Нет фуража, и делу конец. Купить же часто негде. Лошади при усиленной работе принуждены голодать»[123]. Получается, что «лишние» лошади перевозили корм и для себя, и для «штатных» лошадей.

Напомним, что, по предвоенным расчетам, соотношение между людьми и лошадьми в Действующей армии должно было составлять одну лошадь на пять человек. Уже в 1915 году к концу лета, приблизительное соотношение — одна лошадь на трех человек. Это классическое соотношение войн девятнадцатого столетия. То же самое соотношение было и в Великой армии Наполеона: на 680 000 человек — 180 000 лошадей. Предвоенные стандарты оказались неверными, как, впрочем, и многие разнообразнейшие расчеты, которыми так любили заниматься в Генеральном штабе вместо создания единой военной доктрины.

Характерно, что исчисление соотношения людей и лошадей в Действующей армии зависело от артиллерийского обеспечения (и сам Наполеон ведь был артиллеристом). Войны, предшествовавшие Первой мировой, дали опыт использования артиллерии в соотношении пять орудий на тысячу пехотинцев. Как сообщает участник войны Е.К. Смысловский, «такая норма определялась возможностью передвижения усилиями лошадей по любым дорогам и местности, доступным действию полевых войск, наибольшего, но не обременительного для передвижения количества орудий и боевых припасов»[124]. Это — маневренная война. С установлением позиционной войны количество орудий стало возрастать, так как теперь артиллерийские батареи ставились в несколько линий обороны. Стало расти и число лошадей, вследствие роста грузоснабжения закапывавшихся в землю войск.

В ходе отступления 1915 года масса лошадей подбиралась полками и отправлялась в обоз. Напомним, что согласно приказам Ставки о «выжженной земле» крестьяне-мужчины угонялись вслед за отступавшими войсками. За ними отправлялись и семьи, ибо их урожай все равно уничтожался, а хаты часто сжигались. Оставаться же в этой обстановке без кормильцев — значило погибнуть. Крестьянские обозы следовали за армией, по пути распадаясь и теряя массу предметов и животных. Вот этих-то лошадей и подбирали войска. В обозах многие из них даже не ставились на официальный учет и питались за счет казны без всякого на то основания. Относительный порядок был наведен только после установления позиционного фронта зимой 1916 года: сам автор воспоминаний о данных пертурбациях военного времени служил в это время в 275-м пехотном Лебедянском полку (69-я пехотная дивизия)[125].

С другой стороны, можно привести и противоположный пример. В городе Рославль Смоленской губернии, куда для посадки в эшелоны прибывали десятки тысяч беженцев, в августе — сентябре 1915 года скопились тысячи лошадей, которых их владельцы, естественно, не могли взять с собой в эвакуацию (до Рославля беженцы шли гужем, своим ходом). В связи с тем что фуража для беженских лошадей не хватало, животные стали гибнуть. Уполномоченный по делам беженцев в данном районе обратился к воинским властям с призывом взять лошадей под свою руку, так как беженцам они все равно не были уже нужны: «Страна нуждалась в конском составе, а здесь, в Рославле, обречены на голодную смерть тысячи лошадей. Среди них было немало прекрасных, породистых — беженцы взяли с собой лучший свой скот, побросав дома худший». Однако ни военные власти, ни даже местные земства взять лошадей не пожелали, мотивировав свой отказ трудностью гона животных (поездов железнодорожники предоставить не могли). Одна из прибывших войсковых комиссий предложила передать им лошадей, но с условием, что военные будут платить фуражные деньги, а кормить лошадей продолжит сам уполномоченный по делам беженцев, в чьем распоряжении временно лошади останутся. То есть теперь он должен был бы нести ответственность еще и за неминуемый падеж животных, так как купить ничего было нельзя. Уполномоченный в резкой форме отказался, и дело закончилось ничем — «военным ведомством не было взято ни одной лошади». Кроме смерти лошадей, конечно: «Скоро дошло до того, что лошади настолько обессилели, что начали падать, и хищные птицы садились на живых еще животных и выклевывали им глаза и куски мяса из тел»[126].

После перехода к позиционной войне и на Восточном фронте штабы смогли наконец-то навести относительный порядок в статистических данных. Правда, позиционная война целиком строится на истощении противника, а потому тыловая работа конского состава заметно превалирует над боевой деятельностью конницы. Кавалерия в окопах попросту не нужна и требуется для развития прорывов в наступательных операциях.

Однако недостаточное снабжение кавалерийских дивизий, многие из которых вследствие недостатка пехоты занимали отдельные участки оборонительных позиций на передовой, становилось причиной падения качества лошадей. Как считали даже немцы, «конница приходит в упадок во время позиционной войны как конный род войск. Состояние здоровья конского состава страдает от плохого ухода и недостатка движения. Втянутость пропадает». При недостатке питания лошади, в отличие от людей, не могут дать значительных усилий в случае перехода к маневренным действиям, вызываемым, к примеру, необходимостью преследования разбитого в ходе прорыва противника[127].

Переход к маневренным действиям в кампании 1916 года вновь снизил контроль высших штабов за состоянием дел с конским составом войск. Потери не могли учитываться надлежащим образом в смысле контроля, а потому полковые командиры утаивали действительное число лошадей в полках, справедливо опасаясь, что всех лишних лошадей немедленно отберут. Именно теперь военные власти принялись за новые массовые реквизиции лошадей, что привело к вмешательству в дела сельского хозяйства — поставщика продовольствия в армию. Пришлось договариваться с министром земледелия. Так, циркуляр мобилизационного отдела Главного управления Генерального штаба военным округам от 8 июня 1916 года указывал: «Министерство земледелия возбудило ходатайство о том, чтобы в уездах, занимающих значительную территорию, сдаточные пункты для приема лошадей, поставляемых в войска, по военно-конской повинности по реквизиции, назначались не только в уездных городах, но и вне таковых, дабы сократить до минимума время, потребное для передвижения лошадей со сгонных пунктов на сдаточные. Такое сокращение времени на сгон лошадей признается необходимым в интересах сельского хозяйства, чтобы население и его лошади отвлекались от полевых работ по возможности не более как на два-три дня». В свою очередь, ГУГШ рекомендовало образовывать «два сдаточных пункта, и лишь в крайнем случае — три»[128].

В итоге теперь количество лошадей в пехотных частях резко увеличилось, вдвое превосходя положенные штаты. Образование нового Румынского фронта осенью 1916 года еще более усугубило положение дел, так как связь России с Румынией в железнодорожном отношении была столь слабой, что кавалерийские дивизии Румынского фронта зимой 1917 года пришлось выводить в глубокий тыл в Молдавию, дабы избежать массового падежа лошадей. Участник войны пишет: «После Луцкого прорыва осенью 1916 года положение было таково: полки имели от 75 до 100% сверхкомплекта лошадей, а показывали некомплект около 50%, чем ставили высшие штабы и Брусилова перед тяжелой проблемой — способны ли мы еще вести подвижную войну при таком катастрофическом положении с лошадьми. Я также не смог стать в этом вопросе на государственную точку зрения, так как тайный сверхкомплект лошадей был нужен мне для многих целей — в том числе для запряжки восьми нештатных австрийских пулеметов, чтобы довести количество пулеметов в полку до жизненно необходимого максимума — 32»[129].