Читать онлайн «Война в Арктике. 1941—1945». Страница 49

Роль в этом «компетентных органов» тем не менее отмечалась американцами неоднократно, обычно с точки зрения помех в работе. Например, «в 1943 году русские противились тому, чтобы мы пользовались фотоаппаратами. Позлее, в 1944 — 1945 годах, эти требования стали помягче. Впрочем, здесь было не так много объектов, интересных для разведки» (Северные конвои, вып. 3,2000, с 104), — отметил помощник Френкеля Дж Ричардсон. Им же описан удивительный случай в качестве примера шпиономании, когда его сотрудники заподозрили советскую сторону в стремлении скрыть систему железнодорожных сообщений, присваивая всем железнодорожным станциям одинаковое название «Кипяток». Другой случай описан Френкелем при попытке одного американца замерить глубину у причала при швартовке, что было оценено советской стороной как попытка шпионажа и та, но в конце концов все благополучно разрешилось. В значительной мере возникновение подобных недоразумений было почти неизбежным в силу идеологических различий.

Ни те ни другие спецслужбы не были заинтересованы в возникновении взаимных симпатий между простыми людьми.

Американский матрос 1-го класса Эрл Картер «открыл, что ФБР имеет своих информаторов или пытается ими обзавестись на каждом судне, идущем в Россию… Они должны были докладывать обо всем, что видели, и сообщать имена тех, кто проявлял интерес или обнаруживал какие-либо симпатии к русским» (Северные конвои, вып. 3, 2000, с 74). Сэм Хакам подтверждает такую ситуацию более серьезными примерами: «Двое наших ребят вели разговоры с коммунистами в Мурманске, и их отправили назад домой» (там же, с 121). Были и совсем интересные суждения: «В отличие от того, как советские секретные службы относились к своим людям, местные власти делали все возможное для того, чтобы мы хорошо чувствовали себя в Мурманске» (там же, с 136).

Однако на практике эти естественные в тех условиях взаимные симпатии простых людей так и не удалось преодолеть, что признается обеими сторонами. «Местное население в Мурманске очень хорошо относилось к американцам. Англичан же русские недолюбливали, главным образом потому, что чувствовали высокомерное отношение с их стороны» (Северные конвои, вып. 3,2000, с 87). «Мои отношения с русскими были очень хорошими, по крайней мере до тех пор, пока НКВД не стали посылать своих штатных сотрудников в Мурманск» (там же, с 97). «Американцы в Мурманске вели себя очень дружелюбно по отношению к русским. Русские платили им той же монетой. Нас связывали очень сильные братские чувства» (с 123). «Помню, что люди в Мурманске были очень щедрыми. У них у самих было мало чего, но они были готовы поделиться с нами всем имеющимся. Русские были очень дружелюбны к нам» (там же, с 135). «Мы проверяли русских на честность, оставляя им апельсины и яблоки, и наблюдали, не стащат ли они их. Русские к ним никогда не прикасались» (там же, с 129).

Американцы, жалуясь на отсутствие секса и в Мурманске, (хотя, несомненно, он присутствовал не только в Мурманске, но и в Архангельске, в скрытом виде, включая обычные услуги проституток, о чем также имеются свидетельства), одновременно отмечают высокие духовные и внешние качества наших женщин. Определенно, наши северные красавицы заставили трепетать немало сердец зарубежных морских волков. И как не посочувствовать влюбленному молоденькому американцу, много лет спустя вспоминавшему: «Если бы у меня был шанс, я непременно записался бы в Красную Армию» (Северные конвои, вып. 3,2000, с. 121).

В чем НКВД несомненно преуспел, — это в предотвращении браков между нашими женщинами и иностранными моряками. Известен единственный случай такого рода, который, скорее всего, определялся политическими причинами, поскольку речь шла о помощнике Френкеля. На указанной почве случались события и другого рода, когда англичанин признался своему приятелю-американцу. «Я женился (очевидно, гражданским браком. — В.К.) на русской женщине, мои обязанности заключаются в том, чтобы крутиться вокруг американских моряков, оказавшихся в Мурманске, и собирать информацию, какую только смогу. Если я хорошо справлюсь с этим делом, русские позволят мне забрать жену с собой в Англию» (Северные конвои, вып. 3,2000, с 127). Много лет спустя все же по-человечески интересно — а позволили?.. Однако важнее другое — чего-либо похожего на грандиозные взрывы в Архангельском порту не было в Первую мировую, в 1941 — 1945 годах, что, несомненно, следует отнести к заслугам наших спецслужб, но как это было достигнуто до сих пор остается за семью печатями.

В Архангельске столь сложная система отношений с союзниками (причем по многим направлениям) была не проще. Начнем, однако, с чисто внешнего впечатления от города, особенно в зимнее время, поскольку караваны приходили сюда нередко с установлением зимнего ледостава. «Двина была настолько забита льдом, что мы могли подниматься вверх по реке только за русским ледоколом. Перед нашими глазами открылись бескрайние картины бесплодной равнины, покрытой снегом и льдом… Когда мы проплывали мимо Архангельска, то видели русских, стоявших в ожидании на льду замерзшей реки на расстоянии нескольких метров от нашего судна. Буквально через минуту после нашего прохода лед за кормой сомкнулся, и люди тут же продолжили свой путь через реку… Должно быть, температура воздуха была градусов тридцать пять — сорок ниже нуля» (Северные конвои, вып. 3,2000, с 77).

Разница с суровым, наполовину сгоревшим и разбомбленным Мурманском просто бросалась в глаза, особенно летом: «Архангельск производит довольно приятное впечатление. Вдоль набережных протянулись кирпичные и оштукатуренные здания. На верфях стояло множество речных судов. На другом берегу реки, в верхней части Кег-острова, находился бывший городской аэропорт… Население в городе одевалось очень скромно. Треть жителей ходила в военной форме, при этом преобладала военно-морская форма, поскольку Архангельск являлся одним из крупнейших советских портов. Мужчины обычно ходили в ватниках, рваных и грязных. Иногда можно было встретить довольно хорошо одетого человека. В глаза бросалось то, что большинство людей носило ботинки или валенки с галошами. Женщины на складах пиломатериалов одевались так же, как мужчины, но в городе принаряжались. Из-за морозов горожане ходили в меховой, тяжелой одежде.

Советский военный персонал ходил в ботинках, носил длинные шинели и форменные шапки или фуражки "капитанки". Повсюду можно было встретить солдат, несущих караульную службу. Я также заметил женщин, выполнявших обязанности часовых» (Северные конвои, вып. 3,2000, с 110 — 113).

Довольно благополучная внешняя картина во многом не совпадала с условиями быта советских людей, прежде всего питанием, которое было далеко от западных стандартов. Соответствующим оставалось и восприятие союзников нашими людьми, особенно поначалу «Глазами того времени мы видели наглых и расхлябанных моряков, расхаживавших по улицам города… Лица иностранцев были сытыми, довольными, у негров — сыто-лоснящимися. На них нельзя было углядеть следов угнетения и дискриминации, о чем нам прожужжали уши. Нет, негры выглядели даже более наглыми, чем белые американцы, а тем более — англичане, и нахальничали они куда больше: разглядывали женщин, смеялись над очередями и, бывало, издевательства ради, бросали хлебные корки в окна домов» (Барашков, с 37). Этот источник из Архангельска, однако, рисует гораздо более сложную картину отношений между советскими людьми и союзниками на рядовом уровне, чем может показаться по приведенной цитате. Однако свидетельства союзников, относящиеся к осени 1942 года, после разгрома PQ-17 во многом совпадают с цитированными. Например, сигнальщик Герберт Уэйд вспоминал: «В Архангельске находилось более 8 тыс. человек с иностранных судов и кораблей. Эти здоровые и хорошо упитанные люди пребывали в полном бездействии. Они бродили по городу с утра до вечера, преследуя женщин и стараясь напиться. Обычная картина Архангельска тех дней — советские девушки, прогуливающиеся вдоль набережной и по улицам города с иностранными моряками, распивающими водку прямо из бутылок. Запомнились переполненные трамваи, пронзительные свистки милиционеров… и на каждом шагу громкие репродукторы» (Барашков, с 80), без которых невозможно представить советскую пропаганду. Что касается отношения самих архангелогородцев к союзникам, то лучше всего их выразила учительница, представившая школярам своих гостей такими словами: «Эти дяди из Америки. Они оставили свой дом и семью, переплыли через океан, чтобы доставить хлеб и пушки вашим отцам, которые служат в Красной Армии. Вот кто они такие» («Встречайте, скалистые…», с 164). Это ли не ответ пропагандистам всех мастей, уверяющих всех и вся в неспособности простых людей оценить суть событий!

Одной из проблем военного Архангельска был голод и сопровождающая его цинга, от которых в годы войны погиб каждый из десяти жителей столицы Поморья (по другим сведениям, еще больше — до 38 тысяч). В работе Булатова В.Н. «Арктические робинзоны» особо отмечено, что «зимой 1941 — 1942 годов минимальная выдача хлеба сократилась до 200 граммов, чуть более, чем в осажденном Ленинграде» (Булатов, с 61). Воспоминания мальчишек и девчонок военной поры сохранили приметы голодного и холодного быта тех лет: «Продуктовые карточки не всегда удавалось "отоварить". Очередь в магазин занимали с ночи, но часто результат был нулевой… Очень часто на пути в школу можно было увидеть лежащего рядом с трамвайными путями человека — замерзшего или замерзающего и чуть живого.