Читать онлайн «Японская олигархия в Русско-японской войне». Страница 64

Против мятежников выдвигались обвинения в том, что они собирались намеренно вызвать у правительства дипломатические проблемы, нападая на христианские церкви, но это крайне сомнительно. В ответ на эти нападения последовал немедленный протест от американского посла Грискома.

В 1905 году в Токио было 119 христианских церквей и 144 японских и 104 иностранных христианских миссионера, то есть всего 248 христианских миссионеров. В 1906 году в Токио было уже 17 178 христиан.

Военное положение было объявлено в соответствии со статьей 14 конституции Мэйдзи: «Император объявляет чрезвычайные положения. Условия действия чрезвычайного положения должен определять закон». Идея ввести военное положение принадлежала, кажется, военно-морскому министру Ямамото Гоннохиоэ.

Поскольку правительство не торопилось объявлять военное положение, быстро распространился слух, что армия недовольна миром и отказалась сотрудничать с правительством.

Многие полицейские происходили из самураев и были ветеранами восстания Сацума. В целом к народу они относились с презрением.

Следует отметить, что социалисты в это время выступали в поддержку мирного договора. Изначально придерживаясь антивоенных взглядов, они приветствовали заключение мира. Обвинитель Мацумото заявлял: «Наблюдение о том, что мятеж планировали социалисты или анархисты, полностью беспочвенно». Незу Масаси, сам «прогрессивный» писатель, критикует тех, кто рассматривает мятеж Хибии как предтечу революции.

Ханаи был главным адвокатом из 139, занимавшихся этим делом.

Обвинение подкупило Ёсизаву, чтобы тот свидетельствовал против лидеров Рэнгокай. На последних стадиях суда Ёсикава публично отказался от своих утверждений и свидетельствовал в суде, что его подкупила сторона обвинения. Естественно, это поставило под сомнение честность всего обвинения.

Позже некоторые из лидеров Рэнгокай стали министрами кабинета. Коно Хиронака стал министром сельского хозяйства и торговли в кабинете Окумы в 1915 году и министром юстиции в кабинете Като Такааки в 1925 году; Огава, будучи министром транспорта в кабинете Танаки Гиити, выразил свой крайний национализм в том, что приказал переименовать романизированные названия железнодорожных станций по всей Японии.

Хантингтон Уилсон, первый секретарь американского посольства в Токио, критиковал деятельность профессоров по выпуску напоминаний со словами: «Такое часто происходит, когда во внешнюю политику лезут слишком много профессоров».

Хара Такаси на этом митинге отсутствовал.

Оиси и Инукай ожидали, что Саендзи даст им войти в свой кабинет.

Услышав о мятеже в Токио, президент Рузвельт сказал, что он не понимает, почему японское правительство позволило людям ожидать огромной контрибуции, и добавил, что правящий класс в Японии превосходный, но вот народ, по крайней мере тот, что в Токио, так же глуп, как и русский.

Като Такааки продолжал нападки на Кацуру, не веря косвенной информации Хары о скором падении кабинета Кацуры. Он был назначен министром иностранных дел в кабинете Саендзи, оказавшемся достойным преемником кабинета Кацуры, который Като так яростно осуждал.

24 ноября Кацура писал Ямагате: «Парламент никогда не примет указ императора об объявлении военного положения и контроле над прессой. Следовательно, я считаю разумным внезапную отмену этих указов до открытия следующей сессии парламента».

По аналогии с боксерским восстанием в Китае. (Примеч. пер.)

Утида Рехей, по некоторым сведениям, обсуждал с Кацурой и Ито Хиробуми свой план поездки с выступлениями и получил от Ито персональное одобрение и немного денег перед тем, как уехать в июне 1905-го на северо-восток. Говорят, что в конце августа, вернувшись в Токио, ему «пришлось выступать против правительственной позиции по поводу мирного договора».

Д'Анетан отметил в своей телеграмме от 10 сентября 1905 года: «Если бы руководство полиции не отдало своей собственной властью произвольного приказа о запрете митинга, беспорядков бы не произошло. Неудача же полиции, у которой не оказалось достаточно сил, чтобы выполнять собственные приказы, имела серьезные последствия — вследствие ее стали возможны все те печальные события, которые затем произошли. Возмущение толпы, которое до этого питалось, может быть, непродуманным, но благородным патриотическим чувством, изменило свой характер и обратилось против полиции и министерства внутренних дел».

Министр внутренних дел, жалуясь на то, что его сделали козлом отпущения, заявлял, что ответственность за произошедшее лежит не на нем одном, а на всем кабинете. Гэнро Ито был против методов Кацуры, поскольку боялся, что они повредят престижу правительства.

Один японский историк даже утверждает, что Кацура использовал политических деятелей в провокационных целях, чтобы массовые беспорядки дали правительству повод начать борьбу с растущим народным сопротивлением.

В выпуске «Тюо корон» за апрель 1914 года Ёсино Сакуз, лидер демократического движения «Тайсе», писал: «Я считаю, что народные массы начали играть важную роль в [японской] политике с сентября 1905 года». Затем он делает вывод, что политическое значение мятежа в Хибии и движения «Тайсе» как массовых движений одинаково.

Хасэгава Ньезэкан, еще один представитель демократического движения «Тайсе», оценивает мятеж в Хибии следующим образом: «Мятеж в Хибии был лишь мелким шагом политиков, находившихся в то время в оппозиции к кабинету. Это… не было ни общественное, ни политическое движение. Это была демонстрация антиобщественного характера политиков нашей страны…Общественное значение мятежа было мало».