Читать онлайн «Афган: русские на войне». Страница 47

Бойцы отборных частей выглядели еще колоритнее. Перед выходом на задания спецназовцы устраивали устрашающие ритуалы и пили. Они одевались весьма живописно даже на строевые смотры:

Мы были одеты в то, в чем воевали. У некоторых были спецназовские комбинезоны. Но таких были единицы. У кого-то «афганка». Но подавляющее большинство было одето в брезентовые штормовки, танковые комбинезоны, длинные афганские рубахи и шальвары. Таким же разнообразным было и оружие. Трофейные АКМ арабского или китайского производства. У некоторых автоматы были наши. С приливами для крепления ПСО (прицел снайперский оптический) или НСПУ (ночной снайперский прицел универсальный) и ПБС (приборами для бесшумной стрельбы). Несколько ПКМ (7,62-мм пулемет Калашникова модернизированный). И СКС (самозарядные карабины Симонова, укороченный вариант) вместо снайперских винтовок Драгунова. У старшины, кроме ПКМ, на ремне болтался еще АПСБ (автоматический пистолет Стечкина для бесшумной стрельбы). Обычное вооружение пиратского корабля{324}.

Советские солдаты, как и бойцы других армий во все времена, напоминали вьючных животных. Даже во время боевых выходов они должны были нести свое оружие, каску, бронежилет, спальный мешок, палатку, сухой паек на три дня, фляги с водой, до шестисот патронов для автомата, две осколочных и две наступательных гранаты, сигнальные ракеты и дымовые шашки, один или два заряда для 82-миллиметрового миномета. Все это весило больше сорока килограммов. Связисты таскали рации, минометные и пулеметные взводы — тяжеловесные и громоздкие части своих тяжелых орудий{325}. Когда Андрей Пономарев оказался во взводе связи 1-го батальона 860-го отдельного мотострелкового полка, он не обладал ни достаточной силой, ни физической подготовкой. Рация в довесок к личной экипировке, оружию и боеприпасам — настоящий кошмар. Но признать, что не вытягиваешь, было нельзя: другие солдаты стали бы презирать тебя, а возможно, и избили бы. На первой операции он стиснул зубы, еле удерживаясь от слез, и с трудом шел вперед. В конце концов товарищи протянули ему руку помощи и стали носить рацию по очереди, а он продолжал ее обслуживать{326}.

Не удивительно, что даже солдаты мотострелковых частей, отправляясь в атаку, особенно по ночам, зачастую оставляли на базе каски и бронежилеты, брали легкое оружие и не больше десяти магазинов{327}. Старшие офицеры так этого и не уловили: много лет спустя они все еще говорили, что в прямом сопоставлении советские солдаты проигрывали афганским бойцам в силу своей недостаточной подготовки и громоздкого снаряжения[44].

Моджахеды, с которыми девять лет сражались солдаты 40-й армии и их афганские союзники, были грозным врагом: храбрым, целеустремленным, умелым. Среди них были профессионалы — офицеры армии, решившие выступить против правительства.

Другими двигали религиозный пыл, чувство мести или врожденное нежелание делать то, чего требует правительство. Некоторые воевали за деньги. А у тех, кто в ходе войны потерял свой дом, не было особого выбора. Поскольку моджахеды пополняли отряды за счет простых деревенских жителей, русским трудно было различить друзей и врагов. Человек, работавший в поле, мог выстрелить в вас, заметив ваше приближение. Дружелюбные на вид жители кишлака могли направить вас по дороге, ведущей в засаду. В условиях этой смертельно опасной неопределенности солдаты часто сперва стреляли, а потом задавали вопросы, а их командиры, сталкиваясь с сопротивлением, тут же могли запросить артиллерийскую или авиаподдержку, не слишком тревожась о потерях среди мирного населения.

Однако повстанцы, как и кабульское правительство, страдали от несогласованности — «фундаментальной черты афганского общества»{328}. Почти всю войну существовали семь главных партий моджахедов. Они базировались в Пакистане, но имели представителей в Афганистане, которые обеспечивали поставку денег и оружия бойцам. В 1985 году эти силы сформировали альянс — «Пешаварскую семерку». Но партии были скорее соперниками, чем партнерами, и после ухода русских в 1989 году напряженность привела к открытой гражданской войне. Эти группировки, как и афганская компартия, уходили корнями в студенческую политику 70-х годов, где оставили свой след их вожди, например Раббани, лидер умеренной партии «Хезб-е джамиат-е ислами», и Хекматияр, лидер радикальной «Хезб е-ислами». Все они были пуштунами и суннитами, кроме движения Раббани, опиравшегося на таджиков, — им на территории Афганистана руководил Ахмад Шах Масуд (см. Приложение)).

Полевые командиры, формально подконтрольные лидерам своих партий в Пакистане, вербовали бойцов в Афганистане и в лагерях беженцев. Кроме того, отдельные военачальники собирали отряды во славу Господа или во славу самих себя, для грабежей или захвата власти на местах. Они не были лояльны кому-то одному и в погоне за выгодой могли переходить с одной стороны на другую. Некоторые бойцы и командиры с радостью продавали свои услуги тому, кто больше заплатит. В результате междоусобных войн между этими бандформированиями в Афганистане погибли тысячи, а то и десятки тысяч партизан и мирных жителей{329}.

Число боевиков можно оценить лишь приблизительно. Общая их численность в 1980-1982 годах могла достигать 250 тысяч. За год, предшествовавший выводу войск, могли действовать от 35 до 175 тысяч человек. Утверждалось, что группировка под руководством Гульбеддина Хекматияра насчитывала 40570 человек и составляла треть всех бойцов{330}. Эти оценки дают представление о масштабах движения, но не подкреплены надежными доказательствами.

Военная разведка Пакистана сделала все, чтобы монополизировать внешнюю поддержку движения сопротивления. Пакистанцы устроили тренировочные лагеря у афганской границы и настаивали, чтобы оружие и деньги, передаваемые ЦРУ и другими организациями, проходили через их руки. Их целью было установить в Кабуле режим не только дружелюбно настроенный к Пакистану, но и принимающий идею исламистского правительства. Поэтому они поддерживали командиров вроде пуштуна Хекматияра, разделявшего их религиозные и политические взгляды, но почти не помогали тем, кто эти взгляды не разделял — например, таджику Масуду. Французы и британцы понимали значимость роли Масуда и старались помогать ему в меру возможностей, но помощь эта была не такой уж обширной: их ресурсы не могли сравниться с американскими.

Моджахеды развивали успех. Глава советской военной разведки в Афганистане в середине 1980 года сообщал, что «если в апреле с. г. по стране было совершено 38 террористических актов, убиты 63 чел., то в мае их уже было проведено 112, в результате которых убит 201 чел. В директиве Исламской партии Афганистана… мятежникам даны указания продолжать уклоняться от прямого вооруженного столкновения с регулярными войсками, искусно маскироваться под мирных жителей»{331}. Моджахеды регулярно обстреливали ракетами Кабул и проникали через внешнюю линию обороны, несмотря на все усилия советских и афганских войск. В августе 1986 года ракеты, запущенные с помощью дистанционного взрывателя, ударили по крупному складу боеприпасов под Кабулом и уничтожили сорок тысяч тонн боеприпасов. По оценке пакистанцев, ущерб советских войск составил 250 миллионов долларов.

В апреле 1988 года взорвался еще один крупный склад, на этот раз в районе Равалпинди в Пакистане. Взорвалось десять тысяч тонн боеприпасов, пластиковой взрывчатки, ракет и прочих снарядов, погибли сто человек и были ранены еще около тысячи. Это был важный момент: в Женеве планировалось подписание соглашения о выводе советских войск, и СССР готовился к первому его этапу. КГБ весьма уважал своих коллег из ХАД за их умение проводить спецоперации и заключил, что за взрыв ответственны они. Офицеры пакистанской разведки винили русских, а некоторые параноики подозревали, что в деле замешаны американцы. Вероятнее всего, это был несчастный случай{332}.

Сначала повстанцы были не так уж хорошо вооружены. (Среди них были и профессиональные солдаты, знавшие, как управлять бронемашинами и авиатехникой, но столь сложные виды вооружений они заполучили лишь тогда, когда советские войска уже ушли — и обратили свои навыки друг против друга.) Но в скором времени при поддержке американцев, пакистанцев и других они стали получать минометы, мины, тяжелые пулеметы и радиостанции, причем многие были советской разработки и происходили из Египта, Китая и других стран. Вначале повстанцы пользовались старыми британскими винтовками «Ли-Энфилд». Советские солдаты называли их «бурами». Но даже это оружие обеспечивало большую точность, чем советские автоматы, и превосходило их по дальности стрельбы. Солдаты стали погибать от пуль снайперов, и среди них распространилась паника, с которой офицерам было трудно совладать{333}.