Читать онлайн «У истоков Черноморского флота России. Азовская флотилия Екатерины II в борьбе за Крым и в создании Черноморского флота (1768 — 1783 гг.)». Страница 14

Отдельно нужно сказать об офицерах и флагманах русского флота. Среди них были достаточно распространены невысокий уровень знаний, нежелание учиться, пассивность, стремление действовать только по инструкции. Процветало жесткое отношение к нижним чинам (суровость наказаний, рукоприкладство, использование труда нижних чинов в своих интересах).

Во многом такая установка закладывалась уже во время обучения в Морском корпусе и общим климатом, царившим в обществе, где дворянство было всем, а все остальные сословия, не говоря уже о «подлом народе», — ничем. В 1764 г. главный инспектор Морского корпуса Полетика писал, что «молодые дворяне к великому своему вреду не инако учителей почитают, как за должников и наемников своих и думают, что сие не малым оскорблением дворянства будет, если они в неприлежности, в своевольстве и предерзостях своих суду учителя подвержены будут».{83} Считая, что такая практика «мешает в успехах и прилежании», Полетика предлагал дать учителям разрешение «штрафовать кадетов» за незнание уроков, «за дерзость» и за другие проступки. Но начальник корпуса И.Л. Голенищев-Кутузов счел, что нельзя позволять разночинцам подвергать наказанию дворян-кадетов. Он разрешил учителям только стыдить своих учеников. Наказывать же могли одни строевые офицеры.

Среди начальства корпуса процветало барское пренебрежение к служебным обязанностям. Строевые офицеры, в основной своей массе не отличавшиеся широким кругом познаний, больше любили развлекаться, чем заниматься с кадетами. И.Ф. Крузенштерн в 1815 г. писал: «…Воспитание ныне точно такое, какое было лет тридцать тому назад… точно такая же необузданность, такие же мерзости делаются ныне, как прежде». Процветали карточные игры, пьянство. Если Д.Н. Сенявин во время обучения в корпусе умудрился попасть в число отстающих учеников, что уж говорить о других. Вспоминая о годах, проведенных в корпусе, Сенявин вспоминал, что «нравственности и присмотра за детьми не было никаких».{84} В результате формировались пренебрежительное отношение к обязанностям и леность, жестокость и распущенность. И только обладавшие сильным характером могли вырасти в достойных офицеров.

В воспитании царили суровость и произвол в телесных наказаниях. На развитие офицеров, поддержание в их среде любви к своему тяжелому ремеслу и на выработку в них необходимой самостоятельности не обращалось никакого внимания. Плавая в течение короткого лета на слабо выстроенных судах, офицеры не чувствовали ни любви, ни призвания к морскому делу. Практически отсутствовал боевой опыт. Все весеннее время проходило в тяжелом труде по вооружению кораблей, для того чтобы, пробыв в море лишь несколько недель, опять провести всю осень на работах по разоружению. Зимой же занимались чем хотели.

Дополнительные проблемы создавало отсутствие в это время на кораблях кают-кампаний и общего столования нижних чинов, что также не способствовало единению экипажей.

В целом же Ф.Ф. Веселаго оценивает состояние личного состава флота в 1760-х гг. так: «В числе морских офицеров того времени, за исключением весьма немногих единиц хорошо образованных, было также сравнительно немного способных, сведущих практиков, и затем остальная часть служащих представляла инертную массу, державшуюся привычной рутины и способную не к самостоятельной, но только к подчинительной деятельности, требующей разумного руководителя в лице взыскательного начальника. Нравы тогдашних морских офицеров, сходные впрочем, с нравами большинства современного им общества, поражали своей грубостью даже английских моряков, также не отличавшихся особенной мягкостью. На пьянство, называвшееся тогда официально “шумством”, и на кулачную расправу с нижними чинами начальство тогда смотрело снисходительно, как на явление обычное и неизбежное. Основанием судовой дисциплины служил деспотизм командира. Существование обязательных консилиумов и неуместные ссылки офицеров на статьи регламента поддерживали своевольство подчиненных. Продовольствие команды было возложено на командиров судов, из которых некоторые сильно злоупотребляли этим доверием, что, конечно, не оставалось без вредного влияния на дух экипажа корабля и дисциплину».{85} В общем, к 1760-м гг. вполне можно отнести высказывание того же Веселаго, сделанное по отношению к 1750-м гг.: «Хотя в строю и администрации было не мало людей сведущих и отличающихся честной служебной энергией, но это были только искры живого огня, тлевшие среди омертвелой массы. Все двигалось неохотно, рутинно, как будто под влиянием толчка какой-то давно исчезнувшей силы».{86} И начало первой Архипелагской экспедиции в 1769 г. полностью подтвердило наличие указанных проблем.

Деятельность русского флота регламентировалась Морским уставом 1720 г. Он подробно расписывал всю жизнь флота, в том числе обязанности командиров кораблей и эскадр. Разбирались здесь и их действия в морском бою, который строился согласно господствовавшему в то время шаблонному варианту линейной тактики. В частности, важнейшими положениями были: 1) расположение кораблей при появлении противника «…в своих местах добрым порядком, поданному им ордеру» с сохранением в последующем линии, чтобы неприятель не мот сквозь нее прорваться; 2) открытие огня по противнику только с близкого расстояния; 3) обязанность флагмана в начале боя попытаться выиграть ветер у флота противника, но при этом с сохранением «ордера баталии»; 4) запрещение кораблю покидать свое место в линии баталии без сигнала флагмана (кроме случаев тяжелого повреждения корабля) под страхом наказания командира вплоть до смертной казни; 5) запрещение стрелять в противника через свои корабли; 6) смертная казнь для командира корабля за выход из боя или бегство без разрешения; 7) разрешение покидать линию баталии для преследования неприятельских кораблей только по разрешению флагмана или в случае, когда линия противника полностью разбита.{87}

Данные положения играли, безусловно, важную роль в бою, однако, к сожалению, в русском флоте они к 1760-м гг. практически превратились в незыблемую догму, подлежавшую безоговорочному выполнению. Во многом это объяснялось тем, что в среде русских моряков существовало серьезное увлечение английским флотом, где к середине XVIII в. догматизм в проведении регулярного морского боя[26] также достиг своего расцвета. То, чем это обернулось для последнего и соответственно какими проблемами грозило для первых, очень хорошо видно на примере сражений Семилетней войны: у Менорки (1756 г.), при Куддалоре (1758 г.), у Негапатанама (1759 г.) и при Пондишери (1759 г.).[27]

Из инструкции С.И. Мордвинова П.П. Андерсону по проведению «примерного морского боя» во время практического плавания{88}

5. О баталии примерной. При благополучной погоде надлежит в силе регламента экзерциции ружьем и пушками, а притом иногда (курсив наш. — Авт.) для привычки людей, лежа в две линии, так как бы с неприятелем (курсив наш. — Авт.) производить пальбу из пушек и ружья, как в действительной баталии, и притом одной стороне, уступая, ретироваться, и потом иаки вступить в бой, а для оной пальбы в заряды пороху употреблять по малому числу, а пальбу производить на каждом судне, чтоб беспрерывна была, и люди были б действительно все в своих местах.

Отдельного упоминания требует укоренившаяся привычка собирать многочисленные консилиумы перед действиями и нежелание многих командиров рисковать, для чего часть из них не брезговала даже ложными сведениями о состоянии своих кораблей (это проявилось при походе эскадры Г.А. Спиридова и во флотилии А.Н. Сенявина).

Русский посланник в Копенгагене М.М. Философов так описывал эскадру Д. Эльфинстона после ее прихода в столицу Дании (то есть в самом начале Архипелагской экспедиции): «По несчастию, наши мореплаватели в таком невежестве и в таком слабом порядке, что контр-адмирал весьма большие трудности в негодованиях, роптаниях и беспрестанных ссылках от офицеров на регламент находит, а больше всего с огорчением видит, что желание большей части офицеров к возврату, а не к продолжению экспедиции клонится, и что беспрестанно делаемые ему в том представления о неточности судов и тому подобном единственно из сего предмета происходят».{89}

Таким образом, к началу Русско-турецкой войны 1768–1774 гг. состояние офицерского корпуса в целом было не самым лучшим. Тем не менее, А.Н. Сенявину удалось добиться того, что практически все назначенные во флотилию старшие офицеры и большинство младших имели и практический мореходный, и боевой опыт. Дальнейшие же пополнения такого опыта уже не имели.