Читать онлайн «Марракеш. Множество историй в одной или необыкновенная история о приготовлении пастильи». Страница 24

Как известно, не существует «таблетки против рака», как не существует и одной определенной его разновидности – их множество, говорит профессор Сеули, и каждая требует своего особенного подхода. В сотрудничестве с международной сетью клиник и фармакологических предприятий команда профессора Сеули разработала дифференцированные методы терапии для конкретных видов гинекологических онкозаболеваний. Насколько велика вероятность положительных результатов лечения, зависит прежде всего от качества проведенной операции. Сегодня признано, что операция должна быть радикальной. Каждая раковая клетка, оставшаяся в организме, ухудшает шансы на излечение. Брюшная полость, часть тела, имеющая большие размеры и многослойную структуру, исследуется миллиметр за миллиметром, все выявленные пораженные ткани удаляются. Хирургическое вмешательство подобной сложности длится иногда до шести часов. Главная задача – отделить пораженную ткань от здоровой, то есть убрать опухоль, но сохранить здоровые сегменты. После операции почти всегда назначается химиотерапия, чтобы уничтожить раковые клетки, которые все-таки могли остаться не выявленными.

Когда профессор Сеули рассказывает об операциях по поводу рака яичников, чувствуешь, что он ведет речь о чем-то хорошо знакомом и… близком. Опухоль ведь тоже часть живого организма – Жалид Сеули относится к ней почтительно. Он говорит, каждая опухоль уникальна, и как хирург он пытается ее расшифровать, с тем чтобы адаптировать к ней свой метод и технику проведения операции. Опухоль бросает вызов его творческому потенциалу и его бунтарской натуре, заставляет пробовать все новые и новые приемы и подходы.

Жалид Сеули стремится помогать людям, даже если шансы на успех невелики. Вот так же и свою мечту стать врачом он осуществил вопреки всем трудностям. Вместе со своими пациентками и их близкими он каждый раз пытается продвинуться дальше, чем это было возможно до сих пор, «вопреки боли». Это, конечно, и есть важнейшая цель всех его трудов – научное и клиническое освоение новых методов терапии.

…Вечер. Мы с Адак, спутницей жизни Жалида, сидим в кафе на Бергманнштрассе и ждем, но уже в который раз Жалид присылает эсэмэску: «К сожалению, еще не освободился. Экстренный случай». Адак – врач, работает в клинике. Она тоже родилась в Берлине, ее родители приехали в Германию из Ирана. Она рассказывает, какой Жалид непреклонный; где бы они ни находились, в Берлине, Валенсии или Марракеше, каждое утро они вместе выходят на пробежку. Адак моложе и по части физической формы сегодня превосходит Жалида, хотя и он раньше занимался спортом. Но он никогда не сдается и не останавливается, говорит Адак. Он бежит дальше, даже когда ему больно. Адак говорит, что с такой же непреклонностью Жалид проводит и самые длительные и тяжелые операции. Ему всегда нужно еще что-нибудь «подправить», так что операция продолжается столько времени, сколько он считает нужным. По мнению Адак, в профессиональном общении с людьми Жалиду нельзя не быть непреклонным, ведь этим он защищается. Потому что на самом деле он очень раним. И как раз его ранимость, чувствительность, наивность она любит.

Наконец приходит Жалид. Время уже позднее. Я впервые вижу его усталым, даже измученным. Но в следующую минуту в его глазах снова появляется блеск, он обнимает любимую подругу, его лицо сияет от счастья. Он спрашивает, как здоровье моей матери, я отвечаю, что ей лучше. Теперь, говорит Жалид, она пойдет на поправку, и я ему верю. Мне вспоминаются его врачебные обходы в больнице, которые всегда действовали на пациенток успокаивающе и придавали им бодрости духа. Одна из бывших пациенток Жалида сказала: «Только услышишь его шаги в коридоре – уже чувствуешь себя лучше».

В воскресенье в доме Хамида или у Морада соберутся представители трех поколений большой семьи, вернее клана, Сеули. Хамид приготовит кускус или какое-нибудь другое марокканское кушанье, от Морада, как повелось, ожидается «лучшая в мире пицца». Воскресные встречи в семье Сеули ритуал, а отнюдь не только обильное застолье. В этот день все отдыхают в своем кругу, среди людей близких и верных, несмотря на то, что все шумят и веселятся – внуки, племянники, родители, свояки, а также соседи и друзья. Может быть, именно шумное веселье и есть главное условие отдыха.

Морад по профессии адвокат, очень уважаемый и солидный, в то же время он очень общительный человек, приветливый и веселый. Сам он говорит, что из всех Сеули он самый религиозный. Он считает, что важнейшая черта характера Жалида – мощная внутренняя энергия. Это подтверждает и старший из братьев, Хамид. «Да, – говорит он с улыбкой, – мы с Жалидом гиперактивны». Их сестра Латифа – женщина спокойная, уравновешенная, сильная. Как и братья, она прекрасная рассказчица, однако в присутствии матери или мужчин всегда держится на заднем плане. Мать Зохра, несмотря на свои болезни, безусловно, остается главой семьи. Ей всю жизнь приходилось тяжело работать, на родине, в Марокко, она на свои средства построила несколько домов. Зохра дважды совершила паломническое путешествие в Мекку, вырастила четверых детей и сумела сделать так, что вся семья интегрировалась в немецкую культуру, не утратив в то же время связи со своими культурными корнями.

Я брожу по улицам Веддинга, района, где выросли Жалид и его братья и сестра. На Бадштрассе и прилегающих улицах преобладают прохожие с типично тюркской наружностью. Магазинные вывески здесь на двух языках – немецком и турецком, фамилии на табличках у входных дверей тоже в основном тюркские, немецких совсем мало. Иногда встречаются арабские имена или другие, очевидно принадлежащие выходцам из стран Восточной Европы. Я думаю о том, что Берлин, в сущности, всегда был городом приезжих, что целые поколения нынешних берлинцев родились не в этом городе, однако прожили здесь всю жизнь и окончили свой век настоящими берлинцами. Это евреи, несмотря на преследования, снова и снова пополнявшие население Берлина, это и французские эмигранты, которым великий курфюрст предоставил политическое убежище, впоследствии ставшее их новой родиной. Это и чехи, и поляки, и жители Силезии, и, наконец, гастарбайтеры, в основном из Турции. В 2011 году праздновался пятидесятилетний «юбилей» их иммиграции. Даже нынешний бургомистр упомянул недавно о своем мигрантском прошлом – его мать приехала в Берлин из Восточной Пруссии, а фамилия Воверайт происходит из литовского языка и означает «маленькая белочка».

Я стою возле того места, где Бадштрассе пересекает Панке, и смотрю на закат. Вспоминается еще один удивительный берлинец – писатель Теодор Фонтане, сын французских колонистов-гугенотов. Что было в нем французского? Как он стал типичным пруссаком, каким мы его знаем и помним? На этот вопрос никто не может дать ответа. А Жалид Сеули, который однажды обмолвился, что он, дескать, пруссак, – имея в виду свое «чисто прусское» предельно добросовестное отношение к исполнению долга врача и университетского преподавателя. Что в этом человеке марокканского? Думаю, некоторый ответ на этот вопрос может дать его книга. Жалид написал ее в такой момент, когда он как бы притормозил на беговой дорожке своей жизни.

При нашей первой встрече, когда я привел жену на прием к доктору Сеули, разговор шел в основном о медицине, однако Жалид удивил нас, сказав, что его марокканская философия не формулируется абстрактно, а преподносится в виде историй.

Его друг, журналист Ахмед Абида, говорит, что Жалид прирожденный рассказчик. Итак, покинем вместе с Жалидом район бывшего военного плаца в берлинском Веддинге и перенесемся в Марракеш, на площадь Джема эль-Фна, к сказителям, о которых Элиас Канетти написал однажды так: «Их слова приходят издалека и витают над тобой дольше, чем слова обычных людей».

Из книги Джебрана «Пророк» (ч. I; 1923 г.). Перевод В. Маркова. – Здесь и далее примечания переводчика.

Болгарский, австрийский, британский писатель, культуролог, драматург (1905–1994), лауреат Нобелевской премии 1981 года.

Перевод В. Маркова (В кн.: Странник. Притчи и речения. М.: Сфера, 2002.)

Немецкий писатель (1935–1986).

Испанский писатель, критик, журналист (род. 1931), с 1956 года живет в Париже, пишет на каталанском и кастильском языках.

Жан Пол Гетти (1892–1976) – американский промышленник, один из первых долларовых миллиардеров, основатель музея Гетти, ценнейшего художественного собрания.

Уплотнение, опухоль.

Перевод Льва Гинзбурга.