Читать онлайн «Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис». Страница 57

Помимо городских видов… и причудливых типажей… Лондон на протяжении долгого времени щедро снабжал меня старой одеждой, тканями всех видов. <…> Мне кажется, что сейчас найти настоящее сокровище стало гораздо труднее… но все-таки можно отыскать жемчужину в навозе… вываленном на обрезок линолеума или на прилавок, которому место не в лавке антиквариата, а на ярмарочной площади. А в уличной толпе уже не встретишь так много дерзких, богатых на выдумки персонажей, как раньше, – на смену им пришли по-континентальному изящно одетые яппи и представители поколения, выросшего при Тэтчер. <…> И все же драгоценности всегда находятся – то и дело глаз выхватывает шляпу с безумным букетом цветов, ботинки сложного оттенка между ядовито– и сахарно-розовым, причудливые пропорции, этнические элементы или волосы, выкрашенные во все цвета радуги[498].

И хотя подобные высказывания в большей степени апеллируют к легендарному образу Лондона как причудливого собрания необычных модных экспериментов, нежели к реальным обстоятельствам, обуславливавшим кэмденскую творческую плодовитость, они помогают обозначить тот период, когда новые продукты и идеи непрестанно рождались на уличных рынках. Макробби связывала такое положение дел с общим изменением отношений между лондонским медиумом стиля, объектами его внимания и его заданной траекторией:

Вследствие насильственного вторжения СМИ в жизнь человека молодежные стили 1980-х годов рождались в самой журнальной среде. На смену старому процессу вызревания контркультуры пришла «мгновенность». Неумолимая машина консюмеризма теперь работает непосредственно с самим стилем: журналы ежемесячно отправляют стилистов в рейды по рынкам и на модные показы выпускников, чтобы те принесли коммерческие идеи. После выпуска студенты могут меньше чем за год проделать путь от рыночного прилавка до собственного бренда, благодаря государственному пособию на открытие бизнеса и банковским займам. Журналам и авторам они дают яркую картинку и бодрый текст, и вся система воспроизводит себя с возрастающей скоростью[499].

На примере деятельности Дэвида Холы и Стива Стюарта, которые в начале 1980-х годов, еще будучи студентами Мидлсекского политехнического института, запустили бренд Body Map, можно рассмотреть, каков был характер рынка и как широко было его влияние. На своем прилавке в Кэмден Локе они изначально продавали «армейское снаряжение и пижамы из фланелета разных расцветок»[500]. В 1982 году Хола и Стюарт окончили университет, а всю их студенческую коллекцию закупил Роберт Фрост, агент престижного магазина Browns на Саут-Молтон-стрит (впоследствии такой чести будут удостоены многие успешные выпускники отделений моды). Дуэт быстро находит свой узнаваемый стиль, в котором сочетаются экстравертная вычурность, новаторский крой, авторские узоры и необычные материалы; Body Map, как и все новое поколение лондонских авангардных дизайнеров, чýток к последним медиатенденциям. В 1984 году Ангус Макгилл так писал об их коллекции, показанной на Лондонской неделе моды в Институте Содружества в Холланд-парке: «Шоу Body Map называется „Кот в колпаке[501] против боевитой техно-рыбки“[502], чтобы вам сразу было понятно, что вы сейчас увидите. Одежда преимущественно черно-белая, с вкраплениями цвета, сшита из хлопчатобумажной ткани, которую, как я узнал, называют „футер“. Все они без застежек, удобные (по словам модели), мятые, женские модели – мешковатые, со множеством отверстий, колышущейся верхней частью и резко расширяющимися юбками, мужские модели – очень в духе Жана Жене»[503].

Состоявшаяся в следующем году театрализованная презентация их новой коллекции «Барби залипает на природные вселенские загибы»[504], с «психоделическим освещением, моделями, переодевающимися на кромке подиума, и блестящими купальниками, которые выглядели как резина», привлекла внимание американской прессы и спровоцировала Women’s Wear Daily на то, чтобы назвать Лондон «бурлящим модным рынком, пестрящим идеями. Они отскакивают от мостовой и выкатываются из дверей художественных колледжей». Нарочитое любительство показа Body Map и неожиданный взгляд на каноны красоты имели непосредственное отношение к ценностям, которые разделяло креативное сообщество, и напрямую отсылали к культуре Кэмденского рынка и сумеречному миру сквотов и подпольных гей-клубов северного Лондона. Так, рассказывая об одном из фрагментов показа, журналист писал: «на мужчинах-моделях были юбки и длинные обтягивающие панталоны поверх плотных цветных колготок», – но самые смелые ожидания превзошел выход на сцену «корпулентных седовласых моделей, которым, очевидно, шел пятый десяток, в нарядах с блестками, оборками, бахромой, пластиком кричащих благим матом флуоресцентных цветов»[505].

Несмотря на то что среди их клиентов были звезды поп-музыки, а также на то, что, обнаружив целый ряд наглых подражаний своему стилю в витринах бутиков на центральных улицах Лондона, они, наконец, с запозданием осознали его финансовый потенциал, – в 1986 году Body Map в первый раз объявили о банкротстве. Хотя финансовые аналитики по привычке объясняли неудачу отсутствием капитала и спонсоров, готовых инвестировать в нестабильную, но живую лондонскую модную сцену, вероятно, первоочередная причина состояла в том, что Стюарт и Хола разделяли и черпали вдохновение в кэмденском анархическом мировосприятии, где специфичная зрелищность и способность удивлять ценились больше, чем приземленные успехи управленческих решений и денежные достижения. Body Map возглавляли колонну талантов в сферах моды, клубной культуры и медиа, которые считались подающими надежды, но не смогли воспользоваться выпавшим им шансом: Ричард Тори, Рейчел Оберн, Скарлет, Пэм Хогг, Demob[506], Кристофер Немет, Хелен Стори, Bernstock & Speirs, Стивен Линнард, Ли Бауэри, Trojan, Джон Ричмонд, Бой Джордж, Хелен Терри, Майкл Кларк и многие другие. И хотя Хола и Стюарт впоследствии несколько раз пытались возобновить бренд, в своих новых работах и в своей манере ведения бизнеса они пытались уйти от впечатления поделки, междусобойчика, которое когда-то способствовало успеху их продававшейся на рынке линейки одежды B-Basic[507].

Некоторым из тех, кто в 1980-е годы торговал на Кэмденском рынке, в частности Уэйну Хемингуэю с его лейблом Red or Dead, удалось закрепиться в коммерческой британской моде и добиться большего успеха, нежели тем выпускникам художественных колледжей, о которых писала Макробби и которых любила глянцевая пресса. Хемингуэй избрал иную творческую стратегию. Перебравшийся в столицу с севера, отучившийся на географа в расположенном неподалеку Университетском колледже, он был аутсайдером и не стеснялся этого. Он вспоминал, как в компании шестиклассников приехал в Лондон из Моркама: «мы все знали, чего хотим – отправиться на Кингс-роуд и купить одежду в бутике Seditionaries Вивьен Вествуд. Переступив порог, мы ошалели. <…> Я чувствовал, что меня подло обманули. Разве это панк, подумал я, – это всего лишь дорогая одежда для среднего класса. Я был абсолютно разочарован. Я хотел уйти оттуда с чемоданами, набитыми одеждой, но ничего не мог себе позволить»[508].

Обжившись в Лондоне, Хемингуэй открыл для себя Кэмденский рынок, предлагавший более приемлемый и посильный способ критиковать элитистские взгляды, которых придерживался тесный круг столичной модной элиты. Кроме того, свободная рыночная система позволяла строить бизнес-империи в старых традициях лондонского предпринимательства, и Хемингуэй брал пример скорее с торговца подержанными машинами, нежели с надменного художника-дизайнера.

С 1981 года Хеммингуэй и его партнер создали сеть из 16 киосков с подержанной и серийной одеждой в уличном стиле для студенческой и туристической аудитории. Одежду они находили на благотворительных базарах и в магазинах и на гаражных и складских распродажах, и хотя он не диктовал моду, а всего лишь следовал ей, Хемингуэй обращал свою осведомленность о последних стильных тенденциях в собственную выгоду. К середине 1980-х киоски Red or Dead набрали уже достаточную популярность, чтобы отобрать часть клиентуры у Holt’s, – они начали торговать ботинками и туфлями Dr Marten’s. Коммерческие и творческие связи укреплялись: Dr Marten’s интересовались мнением Хемингуэя по поводу новой продукции, а позже стали выпускать линейку обуви и одежды под лейблом Red or Dead. В 1986 году компания открыла свою первую постоянную торговую точку на Руперт-стрит, а в 1989 году Хемингуэй провел первый подиумный показ. Прибыль оказалась такой огромной, что к 1996 году он успел дважды продать свою долю в компании[509].

Сегодня от Red or Dead осталась только память; их фирменные ботинки на платформе и грубые ретропринты выглядят по-детски невинно. Хемингуэй, успевший прославиться уже под собственным именем, время от времени привлекает к себе внимание, то комментируя торжества в честь золотого юбилея королевы Елизаветы II в 2002 году для BBC, то провоцируя общественную дискуссию о моральном и эстетическом банкротстве современной моды. И хотя я здесь не хотел бы сравнивать между собой две траектории развития брендов Red or Dead и, более хаотичную, Body Map – два предприятия, которые начинались с прилавков, расположенных всего в метре друг от друга, демонстрируют, как обогатил модную мифологию Лондона Кэмденский рынок. Теоретик моды Кэролайн Эванс убедительно описывает внутренние противоречия и удивительные откровения столичной модной мифологии конца XX века. Она рассматривает деятельность молодого поколения лондонских дизайнеров (в частности, выпускницы Центрального колледжа искусства и дизайна им. Св. Мартина Шелли Фокс) в ремесленных и богемных кругах Ист-Энда и связывает архитектурный контекст, эстетический и коммерческий аспекты работы Фокс с поддерживающими хрупкую экологию столичной моды отношениями между духом места и капиталистическими устремлениями. Эванс пишет: