Читать онлайн «Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис». Страница 36

Возможно, его живучесть проистекает из здорового эгоизма, привлекающего клиентов не меньше, чем индивидуальный подход, который он им предлагает. Его предрассудки и манеры, его оптимизм, неистребимый даже перед лицом настоящих бедствий, и порядочность по отношению к покупателям… вкупе с его осведомленностью обо всем, что творится в округе, и готовностью выслушивать рассказы о хворях и новостях из жизни клиентов, дают ему власть над ними, которую большой магазин, как бы вымуштрован и обходителен ни был его персонал, вряд ли отнимет. В сравнении с сетевым магазином или универмагом независимый предприниматель может уделить больше времени своему клиенту, его товар, как правило, не уступает ни по качеству, ни по цене, он лучше знаком как с особенностями местного рынка, так и с потребностями местного населения[288].

Стремясь обойти такого противника, универсальные и сетевые магазины зачастую вносили ноту фамильярности в свой сервис в попытке замаскировать его безличность. К примеру, расположенный на Оксфорд-стрит магазин D.H. Evans, который позиционировал себя как «самый современный магазин Лондона, где все обустроено так, чтобы делать покупки было легче легкого», добивался расположения консервативных домохозяек с окраин, предлагая доставить покупки фургоном в Уотфорд, Сидкап, Редхилл и Слау. Судя по карте доставки, приложенной к каталогу товаров почтой за 1939 год, на пролетарские районы на востоке Лондона эта услуга не распространялась, впрочем, непохоже, чтобы цветистые ночные кофты и пеньюары, платья горничных, платья к обеду больших размеров, жакетки и вечерние платья, костюмы для тенниса, широкие моряцкие брюки и пляжные платья, фасоны которых были названы в честь таких захолустных английских городков, как Падстоу, Джиллингем, Гейнсборо, Флитвуд и Рослэр, – непохоже, чтобы все это могло заинтересовать жителей таких районов. Вкусы лейтонцев больше тяготели к Голливуду, чем к Хаверингу[289].

А между тем разнообразие лондонской моды периода между войнами заключено между полюсами гламура и прилежного конформизма в одежде. То, что увеличение объема производства и расширение ассортимента товаров уже тогда могло вызывать принципиально разную оценку, не подлежит сомнению. Так, многие представители столичной элиты считали жителей городских окраин и предместий жалкими подражателями[290]. В 1935 году сатирик Чарльз Дафф писал в своем «Антропологическом очерке из жизни лондонского предместья»: «Их речь, одежда и поведение – сплошное подражание друг другу. Они копируют наклон шляпы, цвет шейного платка и сорт цветов в саду… Пройдясь по улице, я увидел одно и то же почти в каждом доме: мужчину в брюках-гольф, женщину в хлопчатобумажном платье, собаку модной породы, автомобиль и радиоприемник…»[291] В то же время рост индивидуального и классового самосознания обитателей лондонских окраин также становился предметом восхищения и глубокого изучения[292]. Отнюдь не консервативные персонажи, которых описывает в сцене вечеринки в своих юмористических мемуарах «Дни на отшибе» (1928) К.Р.Г. Браун, – это представители честолюбивого низшего среднего класса, которых неограниченные потребительские возможности поощряют к тому, чтобы выражать свои амбиции при помощи одежды. Автор и его супруга с волнением приближаются к дому миссис Гризли-Гул, гранд-дамы с Акация-авеню в юго-восточном Лондоне:

Мои волосы поддались, мы… были встречены сильно накрахмаленным лакеем, с нас стянули уличное облачение и сопроводили в просторное и дерзко освещенное жилище, где сегодня собралось лучшее общество Акация-авеню.

Среди гостей мы заметили хозяйку дома в пышном одеянии нежно-лилового бархата, которое делало ее как будто еще полнее и ниже ростом, супругов Уиллсмитов: она в ядовито-зеленом, он – в тугом воротнике и, как мы предполагали, в тех самых патентованных подтяжках, которыми он гордился почти до неприличия, – затем миссис Тимблтон-Твигг, неотвратимо величественную в костюме из альпака и блесток, миссис Эджуорси, в серьгах из черного янтаря в ушах и с улыбкой до ушей, мистера Эджуорси в облаке нафталинового аромата и пасмурном настроении и близняшек Эджуорси в пюсовом, мистера Даккетта в штиблетах с резинкой, а также мы увидели слишком много мисс Пэнк, которая была обряжена в такой туалет, что для дамы ее лет и сложения был равносилен скандалу[293].

Как велико сходство и как тонко различие в одежде и манерах общества, собиравшегося в гостях у миссис Дэллоуэй и у миссис Гризли-Гул. Бархат и блестки – это основа столичного шика, если знать, как их носить. Вероятно, это сходство отражало изменения в обществе в период между войнами: твердое положение зажиточного среднего класса было подорвано вследствие упадка империи и экономического кризиса, а нижний средний класс, напротив, креп, вовсю пользуясь услугами предоставления займов и покупки в рассрочку и наслаждаясь стабильностью, которую обеспечивала занятость в общественной сфере и сфере досуга. «Уравнивание» в культуре и уровне жизни, по-видимому, было неизбежным в сложившихся обстоятельствах, однако связи между двумя репрезентациями лондонской светской жизни обязаны своим существованием куда более специфичным для своих обстоятельств влияниям, нежели в общих чертах обозначенные политические и социальные изменения. Как я пытался показать в этой главе, лондонская хозяйка, покупая платье на вечеринку, получала в довесок возрожденную розничную торговлю, которая принимала в себя все, что современность могла предложить. «Демократизация» стиля в одежде была одним из последствий, но кроме того кинематограф, бутики и универмаги в центре и на окраинах также помогали прорастать семенам присущей индивидуалистическому мировоззрению стойкости, которые упадут в воронки от бомб и дадут пышные всходы, как предсказывала в 1937 году Элисон Сетт:

Не следует надеяться на то, что [молодую] девушку удовлетворит старый подход, при котором ассортимент сменялся дважды в год, а в остальное время ей приходилось видеть на полках одно и то же. Она хочет, чтобы в ее модном гардеробе все было энергичным, как стиль, так и темпы, с которыми он обновляется[294].

Мне кажется, что в основе своей наша жизнь осталась прежней. Нам все еще нравится быть леди и джентльменами, и хотя нынче все меньше тех, кто в этом преуспел, тех, кто по крайней мере попытался, стало больше, чем когда-либо раньше. И все они отстаивают свои идеалы. Едва выпустившись из школы или университета и оказавшись в Лондоне, юноша надевает изящный темный костюм с хорошо выглаженными зауженными брюками, манжетами на рукавах и, в некоторых случаях, с лацканами на жилете. Даже тому, кто не привык педантично соблюдать правила модного этикета, без накрахмаленного воротничка и котелка придется не по себе. Самые отчаянные могут щеголять в травчатом жилете и пиджаке с бархатным воротником; однако упоминая о них, я рискую, что читатель против меня восстанет. Пожалуй, вы согласитесь, что рядовой юноша, имеющий вес в обществе, желает выглядеть солидно, но не пресно: так, будто он пользуется всеми благами жизни. Впрочем, его внешность может выдать в нем склонность подменять действительное желаемым: его сбережения увеличиваются на несколько тысяч в год, доход составляет по шиллингу с фунта; он готов стать хорошим отцом многодетного семейства. И в этом желании нет ничего предосудительного[295].

Лондонскому кутюрье Харди Эмису в автобиографии «Только до сих» (Just so far)[296], опубликованной в 1954 году, удалось передать льстивый, меланхоличный и высокомерный тон модных текстов первых послевоенных лет. Эмис создал себе имя благодаря работе с Норманом Хартнеллом и принадлежал к тому поколению дизайнеров, которые под покровительством Объединенного общества лондонских модельеров[297] превратились в арбитров воспрявшей и крепнущей столичной моды, закаленной войной. Объединенное общество лондонских модельеров было создано в 1942 году. Его члены обратились к правительству с инициативой создания линии одежды, которая отвечала бы требованиям плана «Утилити» и демонстрировала, что ограничения, введенные на домашнем фронте, – не помеха для элегантности. Деятельность Общества, в которой отсылки к классике (нарядная одежда для особых случаев) сочетались с якобы более утопическим, демократическим курсом (новые синтетические ткани и расширение диффузной линии), шла в общем русле с британской культурой 1940–1950-х годов, вздыхавшей по довоенному состоянию определенности, но исполненной решимости бороться с невзгодами, в которых закалялась возрождавшаяся нация. К восшествию Елизаветы II на престол в 1952 году Эмис, Хартнелл и другие члены Общества: Питер Расселл, Дигби Мортон, Майкл Шерард, Виктор Штибель и Джон Кавана – разработали утонченный англо-саксонский вариант стиля «нью-лук», перенеся романтический эскапизм парижских нарядов Диора с берегов Сены на берега Темзы. На многочисленных модных снимках, рекламирующих британские наряды, были изображены безупречные модели, их властная красота символизировала неприступность Альбиона, выдержавшего бомбардировки и тяготы нормирования. В корсетах из китового уса, на высоких каблуках, в шуршащих юбках с рюшами они красовались на фоне торжествующей и на первый взгляд не изменившейся столицы, провозглашая конец режима строгой экономии. Для ошеломительного зрелища женского дендизма наиболее узнаваемые лондонские виды: аристократические фасады Хорс-Гардс-Пэрейд, Трафальгарская площадь, Британский музей и сент-джеймсская «Клубландия» – служили удачным задником.