Читать онлайн «Кому нужна ревизия истории? Старые и новые споры о причинах Первой мировой войны». Страница 47

Хэстингс придерживается того, что неопровержимо установили Фишер, Гайс и их последователи. Тем не менее, как он пишет, попытки оспорить то, что, казалось бы, доказано раз и навсегда, предпринимались на протяжении последних трех десятилетий по обе стороны Атлантики. До Кларка с Макмикином «смягчению» исключительной ответственности Германии способствовал авторитетный французский историк Жорж-Анри Суту (Georges-Henri Soutou). Он, по словам Хэстингса, «вместо того чтобы писать исключительно о поводе к началу войны, рассматривает военные цели противоборствующих блоков. Убедительно показывает, что Германия вступила в войну без четко сформулированного плана достижения мирового господства. В окончательном варианте он появился только по ходу военных действий»[460].

Это верно с формальной точки зрения. Итак, ясный согласованный план появился спустя месяц после начала операций. Однако заранее были скрупулезно продуманы все его составные элементы, а именно: раздел колоний, экспансия на Восток, строительство железной дороги до Багдада, достижение военного превосходства в мировом океане и т. д. К этому комплексу мер относится и распространение «немецкой культуры», а также расистские «подварианты» конфликта германской и славянской расы.

Воздействие геополитических учений и литературных образов «будущей войны», стремление к экономической экспансии и расширению жизненного пространства, общественное мнение, не сомневающееся, кого считать «врагом», – в таком диапазоне «свободного» и «вынужденного» принимались решения о начале войны[461]. Напомним все-таки, что, наряду с милитаризмом, экономическую подоплеку тоже следует считать значимым подспудным фактором[462]. Риторический вопрос – имела ли значение доля российского экспорта, проходившего через черноморские проливы (49 %), или британского, переправлявшегося через Суэцкий канал?

Макс Хэстингс полагает, что, с тех пор как Суту перестал заниматься непосредственными поводами войны и обратился к ее более глубоким причинам, волна пересмотра традиционной точки зрения ослабла и снова поднялась только после того, как в 2011 г. Макмикин заявил в своей работе, посвященной ответственности России, что «война в 1914 г. была скорее русской, чем германской». В том же ключе заявления следующих авторов: Сэмюэла Вильямсона (Samuel Williamson), сделанное им в марте 2012 г. на семинаре в вашингтонском Центре Вудро Вильсона, согласно которому «теория исключительной германской ответственности более не состоятельна»; Н. Фергюсона, утверждающего, что «главная ответственность лежит на британском секретаре иностранных дел сэре Эдварде Грейе»; К. Кларка, полагающего, что «Австрия имела право (entitled) на военный реванш в отношении государства-изгоя Сербии (rogue state) после убийства эрцгерцога Франца Фердинанда»[463]. Безусловно, представленная многоголосая точка зрения в известной степени отражает картину общественных настроений в 2014 г. И неважно, сколько других работ, высказывающих иную точку зрения, приурочено к годовщине. Ведь их не продвигают так же активно, как несколько перечисленных «радикальных».

Историки вроде Кларка, которые не могут оторвать глаз от южных Балкан, упускают из вида прочие националистические течения, имевшие место в Австро-Венгрии. Никогда не напишут они о деятеле итальянского ирредентизма словенского происхождения Гульельмо Обердане, приговоренном к виселице за неудачное покушение на Франца Иосифа в 1882 г. в Триесте. Сегодня его именем называют площади и улицы в Италии, а председатель итальянского сената сравнил его с Христом. Обердан состоял в группах, боровшихся за освобождение Триеста из-под власти Габсбургов.

Однако широкий компаративный подход не в стиле Кларка. Находясь во власти собственной «теории заговора», он упорно отвергает тезис Владимира Дедиера (часто им цитируемого), а также других авторов, доказавших, что существовало аутентичное боснийское молодежное движение, в котором родился замысел цареубийства и которое искало союзников с целью его осуществления. Британский профессор, убежденный в том, что имел место «экспорт» крамолы, игнорирует мнение американского историка Иштвана Деака, согласно которому после 1848 г. только общая армия удерживала Монархию от распада[464]. Единственное, что «признает» Кларк, так это то, что «тяжело» найти доказательства его теории, так как «нет реальных письменных свидетельств»[465].

Немецкий историк Первой мировой войны Герд Крумайх (Gerd Krumeich) в своем интервью парижской «Монд», приуроченном выходу его книги «Поджигание фитиля: кто начал войну в 1914 г.», не мог обойти вниманием книги Кларка и Макмикина. По его словам, полемика вокруг германской ответственности, которая то релятивизируется, то выставляется на первый план, длится уже почти целый век. Однако сегодня некоторые авторы впали в крайность. Во-первых, Макмикин в своей книге «Русские корни Первой мировой войны» переводит стрелки с Германии на Сербию и Россию – на государства, покрывающие акт терроризма. Немцы, по мнению этого исследователя, не имеют никакого отношения к «началу войны». Вторым назван Кларк, который, «умаляя значение вины Германии, возвращает из небытия трактовки 1930-х гг., а также пытается доказать, что все европейские лидеры слепо бросились в пропасть войны». Помимо этого, Крумайх отмечает еще несколько спорных положений в работах британского и американского исследователей. Так, Кларк «относится к сербам с таким предубеждением, что проводит параллель между их тогдашней позицией и политикой, проводимой Сербией во время современного югославского кризиса 1991–1995 гг.». Одновременно Кларк «оправдывает Вену, ультиматум которой ничуть не более неприемлем, чем тот, что НАТО предъявил Белграду в 1999 г.». Кларк обвиняет российское и французской руководство в том, что они встали на сторону Сербии, не приняв во внимание опасения Германии в связи с «окружением» ее территории[466].

Как и Анника Момбауэр, Крумайх проницательно указывает на еще один момент, способствовавший успеху книги Кларка в Германии (12 изданий к марту 2014 г.). Дело в том, что она созвучна «коренному изменению политической культуры нового поколения немцев»[467].

Французский историк Жан-Арно Деран (Jean-Arnault Dérens) тоже задается вопросом, действительно ли Балканы виноваты в том, что произошло в 1914 г.[468] Прежде чем обратиться к книге Кларка, он напоминает, что в долгой истории памяти о Сараевском покушении сохранился эпизод, в котором офицеры вермахта в апреле 1941 г. дарят Гитлеру мемориальную доску, которая напоминала прохожим об освободительном акте, совершенном Г. Принципом. Кларк советует читателям пересмотреть причины войны. По Дерану, он считает, что покушение вызвало войну, а не стало ее предлогом. Британец воспроизводит мрачный образ Балкан, созданный Робертом Капланом в книге «Балканские духи»[469].

Милош Воинович в своем глубоком и обширном критическом обзоре «Сомнамбул», как и многие другие осведомленные читатели, задает автору немало вопросов. Остановимся на тех моментах, которые подметил он один и которые заслуживают более пристального внимания. Воинович указывает на использование Кларком двойных стандартов в оценке государственных деятелей Антанты и Центральных держав. Например, «Кларк утверждает, что российское общественное мнение отличал шовинизм, что только Россию следует винить за гонку вооружений (с. 87 у Кларка. – М. Б.). Он также заявляет, что панславизм “ничуть не более легитимен, чем гитлеровская концепция «лебенсраума» (жизненного пространства)” (С. 279)». В связи с этим сербский историк задает вопрос: «Если Кларк упоминает «лебенсраум» в качестве примера нелегитимной политической платформы, то почему не поведает читателю, что концепцию жизненного пространства разделял не только Гитлер. Ее сформулировал немецкий географ Фридрих Ратцель (Friedrich Ratzel) именно в тот период, который охватывает книга Кларка. Влияние Лебенсраума в вильгельмовской Германии было очень велико, о чем можно судить и по книге Кларка (С. 179), приводящего слова кайзера о росте населения Германии и нехватке еды. В отличие от Франции, которая, как он рассказывал американскому послу, могла бы сдвинуть собственную границу на запад. Все равно ее восточные области недостаточно населены. Взгляды Вильгельма во многом совпадали с названной концепцией, однако Кларк от этого вывода уклоняется. Вместо этого он пытается убедить нас, что импульсивность императора не имела последствий»[470].

Воинович пишет, что не собирается ни защищать политику панславизма, ни отрицать антигерманский настрой российской прессы. Он всего лишь демонстрирует, как Кларк оперирует двойными стандартами. При этом из его книги читатель намного больше узнает о французском или русском обществе, чем о немецком. В результате останется неясным, на какой почве взялись антигерманские сантименты.