Читать онлайн «СССР: от разрухи к мировой державе. Советский прорыв». Страница 35

То же произошло в химической промышленности. В 1939 г. и даже еще в 1940 г. руководящие посты почти повсюду были заняты работниками, которые пришли на эти должности не более года-двух назад: нередко это была молодежь, окончившая вузы в 1933–1934 гг. Их неопытность давала знать о себе на каждом шагу; ко всему прочему за первую же ошибку или упущение молодые руководители расплачивались если не арестом, то снятием с работы.

Как невосполнимые были расценены потери, нанесенные Вооруженным Силам как раз в самый ответственный момент их развития в преддверии войны. Уже в 1937 г. 60 % командирских должностей в пехоте, 40 – в бронетанковых частях и 25 % – в авиации было занято новичками. Еще более тревожный характер нехватка опытных командиров приобрела в последующие годы в связи с ростом численности армии: лишь немногие обладали подготовкой, соответствовавшей занимаемой должности. Подобные факты не оставляют камня на камне от выдвигавшегося позже в различных формах предположения, будто целью сталинских репрессий была подготовка страны к надвигавшейся уже войне, попытка сделать ее более сплоченной. На самом деле репрессии ослабили СССР до такой степени, что грозили поставить его на край гибели.

Достаточно одного типичного примера. Выдающийся авиаконструктор Андрей Туполев, уже тогда бывший светилом первой величины советской авиации, в довоенные годы был арестован и, находясь в заключении, проектировал самолеты, с помощью которых СССР потом вел борьбу с нацистами. Вместе с ним в неволе работали многие из тех, чьи имена сейчас составляют славу советской науки, и в том числе будущий академик Сергей Королев, который впоследствии прославился на весь мир как создатель космических ракет, или, если обратиться к имени, более близкому итальянцам, Роберто Бартини, крупный инженер-конструктор, бежавший из фашистской Италии и обладавший немалыми заслугами в деле развития советской авиации. То, что и в подобных условиях эти люди создавали и осуществляли свои проекты, представляет собой тему, достойную многих размышлений. Но неотступным остается вопрос: насколько же более плодотворным был бы их труд в иных условиях?

И все же, констатируя всю тяжесть понесенного ущерба, нельзя не поразиться другому явлению: сколь бы обширными ни были образовавшиеся пустоты, они заполнялись. Истребление прежних руководителей повлекло за собой отставание и кризисные ситуации, но, несмотря ни на что, нашлись новые работники. Иногда возникала обстановка осадного положения. Госплан доверили блистательному 34-летнему экономисту Вознесенскому. Во главе нового Наркомата химии был поставлен деятель, никогда не работавший в промышленности. Случалось, что ничего не подозревавшего человека вдруг вызывали к Сталину и предлагали занять пост, сопряженный с высочайшей ответственностью. В 1939 г. Сталин и Жданов с гордостью говорили о том, что на протяжении предыдущих пяти лет они выдвинули на руководящие должности более полумиллиона молодых работников; но сколько среди них было таких, чье выдвижение пришлось именно на 1937–1938 гг.? Потрясение было слишком сильным, чтобы не вызвать отрицательных последствий. Но и при всех недостатках новых кадров неоспоримым остается тот факт, что именно им суждено было управлять страной во время войны и привести ее к победе. Их наступление было своего рода реваншем выдвиженцев, то есть всех тех новых людей, которые волнами выходили на авансцену на протяжении 20-х и 30-х гг. В 1939 г. от 80 до 93 % главных руководящих должностей в партийном аппарате – секретарей и заведующих отделами областных и районных комитетов – разом перешло к коммунистам, вступившим в партию после 1924 г., то есть после ленинского призыва.

Вот эта-то перемена и дала позже пищу для предположения, высказывавшегося как в СССР, так и за его пределами, о том, что сталинские репрессии были, конечно, прискорбным явлением, но, в сущности, представляли собой операцию, призванную вызвать – и сумевшую вызвать – антибюрократическое обновление аппарата, так сказать, замену прошлых политических заслуг молодой компетентностью. Подобное толкование, опиравшееся на объяснения, которые сам Сталин пожелал дать, получило хождение прежде всего среди самих выдвиженцев в СССР и было подхвачено кое-кем из историков за границей. Слишком большое число фактов не согласуется с этой по меньшей мере односторонней версией. В массе жертв были как некомпетентные люди, так и блестящие знатоки своего дела; как бюрократы, так и подлинные новаторы. Нельзя отрицать, что проблема обновления существовала в советском обществе в 30-е гг. Но именно неспособность разрешить ее демократическими методами и обусловила страшную трагедию 1937–1938 гг. Ее последствия поэтому были совсем не теми, какие правомерно было ждать от антибюрократической кампании. Да, действительно, на всех уровнях на первый план выдвинулись новые руководящие работники. Было бы упрощением считать всех их оппортунистами потому лишь, что выдвижение их произошло по известной причине. Были среди них недюжинные люди. Были такие, кто пользовался авторитетом и уважением. Были и отличавшиеся упорством в достижении цели. Однако все они несли на себе глубокий отпечаток тех обстоятельств, при которых произошло их выдвижение, и отпечаток этот был каким угодно, но только не положительным.

Убедительный портрет руководителя этого типа (одного из лучших представителей этого типа) был нарисован писателем, выросшим вместе с этим поколением: «“Солдат партии” – это не были для него пустые слова. Потом, когда в употребление вошло другое выражение, “солдат Сталина”, он с гордостью и, несомненно, с полным правом считал себя таким солдатом… Он уклонялся от вопросов, которые могли смутить его как коммуниста, смутить его совесть; уклонялся самым простым из способов: это не мое дело, это меня не касается, не мне об этом судить. Эпоха наложила на этих людей свой жесткий отпечаток, привила им первую заповедь солдата – уметь исполнять. Их девизом, их кредо стало правило безотказного бойца: выполнять приказ – и никаких разговоров… Он принимал поведение Сталина как неотвратимый высший закон… То было убеждение всей его жизни, действующее автоматически, почти, можно сказать, с силой инстинкта: превыше всего дисциплина, преданность Сталину, каждому его слову, каждому его указанию… В этом исполнении… он находил глубокое удовлетворение, огромное наслаждение».

Разумеется, подобное мышление было отражением только что пережитого чудовищного опыта. Но дело было не только в этом. С одной стороны, в нем спрессовались напластования норм и обычаев, уже сложившихся за предыдущий период советской истории; с другой – то был результат неотступно навязчивого политического воспитания. Здесь-то и начиналась вторая половина сталинской операции.

После целых четырех лет запрета на прием новых членов в партию он вновь был разрешен между сентябрем и ноябрем 1936 г., как раз тогда, когда начали развертываться массовые репрессии. Происхождение решения неясно. Известно только то, что эффект его был невелик, пока свирепствовал террор: слишком рискованно было тогда вступать в партию, слишком опасно было давать рекомендацию вступающему. Немного новых коммунистов появилось в 1937 г. Постепенный прогресс стал намечаться в 1938 г. под воздействием целого ряда постановлений, целиком направленных на стимулирование более широкого притока. Однако наиболее ощутимые изменения произошли лишь к концу года. Напротив, 1939 г. стал годом массового наплыва: 1 млн. человек вступили в члены партии и около 0,5 млн. – в кандидаты. Затем прием постепенно стали притормаживать, и так продолжалось вплоть до начала войны; в общем и целом, однако, двери партийных организаций оставались открытыми. Особенно интенсивным процесс был в армии, где коммунистическая прослойка к концу 1937 г. была самой тонкой за весь период с 20-х гг.: всего 147,5 тыс. человек. Прием усилился в 1938 г. и достиг в 1939 г. самого высокого (из зарегистрированных) уровня: 165 тыс. человек в год. К середине 1941 г. в вооруженных силах насчитывалось более полумиллиона коммунистов, из которых примерно половину составляли кандидаты в члены партии.

Этому способствовали решения XVIII съезда ВКП(б) (март 1939 г.), отменившего старые дискриминационные различия на основании социального происхождения при приеме в партию. Нормы стали едиными как для рабочих, так и для крестьян, служащих или интеллигенции: вступающий должен был выдержать годовой испытательный срок в качестве кандидата; для вступления требовались рекомендации трех членов партии с партийным стажем не менее трех лет. Новые правила смягчали в особенности те строгости, которые прежде существовали для выходцев из интеллигенции. Это новшество объяснялось Сталиным тем, что, поскольку в социалистическом Советском Союзе больше не существует враждебных отношений между классами, не должны сохраняться и различия при приеме той или иной группы населения.