Читать онлайн «Перевороты. Как США свергают неугодные режимы». Страница 8

Подписав документ, королева приказала своим министрам сдать полицейский участок и военные казармы. «Комитет безопасности» завладел этими местами без малейшего сопротивления. Доул отправил Стивенсу письмо, в котором выразил «глубокую благодарность за столь скорое признание нового правительства».

Тёрстон сверг гавайскую монархию при помощи рабочей группы, что насчитывала меньше тридцати человек. Они считали, что устроили революцию. В каком-то смысле они были правы. Однако без содействия Стивенса или иного мыслящего аналогично министра мятежники могли даже не приступать к ее разработке. Иначе настроенный министр сделал бы им выговор, а не предложил военную поддержку, и таким образом все их предприятие стало бы безнадежным.

Стивенс действовал не без покровительства вышестоящих лиц. Его отправили на Гавайи, чтобы способствовать аннексии островов. Президент Гаррисон и Госсекретарь Блейн прекрасно знали, к чему это приведет. Да, Стивенс в самом деле, как позже стали утверждать его оппоненты, действовал без прямых указаний из Вашингтона. Он, вне всяких сомнений, превысил свои полномочия, когда приказал солдатам высадиться на берег, зная, что «Комитет безопасности» выдумал все жалобы о «панике и ужасе» в городе. Однако Стивенс выполнял волю президента и Госсекретаря. Он использовал свою и их силы, чтобы свергнуть гавайскую монархию. Таким образом, он стал первым американцем, что своими руками устроил переворот в чужой стране.

[1]

Эйфорию, охватившую кубинцев в конце 1898 года, было сложно даже представить. Их страну уже тридцать лет раздирало восстание, а в последние годы и вовсе творилось страшное. Летом 1898-го восстание достигло пика. Прибывшие американские войска помогли нанести финальный удар и окончить трехсотлетнее правление испанцев.

Наконец одержав победу, кубинские партизаны и их американские товарищи готовились к величайшему празднеству в истории острова. Главы «революционных патриотических комитетов» планировали провести в Гаване неделю фестивалей, начиная с Нового года. Грандиозные балы, лодочные гонки, фейерверки, публичные выступления и торжественный ужин в честь мятежных командиров-победителей… Тысячи кубинских солдат должны были пройти маршем по улицам под радостные возгласы благодарного народа.

Однако перед самым началом празднеств новоизбранный военный губернатор Кубы, американский генерал Джон Брук, сделал ошеломляющее заявление. Он отменил не только парад, но и постановил, что любого желающего попасть в Гавану попросту развернут обратно. Далее генерал объявил, что Соединенные Штаты не признают повстанческую армию и требуют ее роспуска.

Такой резкий поворот событий привел кубинских патриотов в ярость, особенно тех, кто так долго и мучительно сражался за независимость родины. США в последний момент выхватили победу у них из-под носа. Еще много лет они и их потомки будут с растущим разочарованием наблюдать, как новый господин использует множество способов, включая назначение тиранов на ключевые посты, дабы удержать Кубу под контролем.

Кубинцы одними из первых ощутили значительные перемены в менталитете американцев, которые произошли в конце девятнадцатого столетия. Наступил момент, когда американцы внезапно осознали, что им мало одной лишь континентальной Северной Америки. Их поглотила новая, грандиозная цель: подмять под себя весь мир. По словам историка Луи Переса, 1898-й можно считать «переломным годом, развязка которого определила судьбу мира, она стала одновременно концом и началом: тем стечением исторических событий, что зачастую отделяет одну эпоху от другой».

Расширение территорий американцам было не в новинку. Они проталкивались на запад с тех самых пор, как первые переселенцы впервые приехали в Джеймстаун и Плимут. В процессе они выселили или убили практически все коренное население и таким образом присвоили себе огромный континент. В 1840-х, в первой вспышке имперской войны, американцы захватили половину Мексики. Многие поверили, что США «предначертано» захватить все земли, что лежат, окруженные Канадой, Мексиканским заливом, а также Атлантическим и Тихим океанами. Однако мысль, что можно двинуться и дальше, стала новой и необычной.

Через несколько месяцев после революции на Гавайях главы новой республики попытались присоединить острова к Штатам, но президент Гровер Кливленд, сменивший на посту Бенджамина Гаррисона в марте того года, и слышать об этом не желал. Он не ошибся, когда заявил, что большинство американцев выступали против захвата чужих земель, ведь это «не только противоречило национальной политике, но и извращало основные задачи, которые ставила перед собой Америка».

Пять лет спустя это единое мнение сошло на нет. Практически за одну ночь оно сменилось бурными призывами к расширению за океан. Так произошла самая быстрая и глубокая смена общественного мнения в истории американской внешней политики.

Основу для удивительного разворота на сто восемьдесят градусов заложила горстка дальновидных писателей и интеллектуалов. В 1893 году один из них, Фредерик Джексон Тернер, опубликовал едва ли не самый провокационный очерк, каких еще никогда не писали американские историки. Как отправной пункт он использовал перепись населения 1890 года, из которой сделал вывод, что фронтир прекратил существование. Это «положило конец первому периоду истории Америки», объявил Тернер и поставил страну перед неизбежным выбором: признать, что Соединенным Штатам достаточно уже захваченных территорий (чего еще не случалось), или искать новые земли вне Северной Америки. В очерке и последовавших за ним статьях Тернер ясно давал понять читателям, какой вариант он считает более мудрым.

Почти три сотни лет главным в жизни американцев была экспансия. Когда они заселили побережье Тихого океана и заняли свободные земли, им пришлось остановиться. Однако полагать, что силы экспансии сойдут на нет, было рано. Народ требовал решительной внешней политики, создания путей через океан, расширения американского влияния на острова и соседние страны. Все это подтверждало – дальнейшей экспансии быть.

Капитан Альфред Тайер Мэхэн, президент тогда еще только созданного военно-морского колледжа, разработал план действий на основе подобных призывов. В своей книге под названием «Влияние морской мощи на историю» он утверждал, что ни одна страна не смогла бы достичь величия, не обладая властью над зарубежным рынком и доступом к природным ресурсам других государств. Чтобы захватить эту власть, считал Мэхэн, государство должно содержать достаточно мощный военный флот, чтобы защищать торговые судна и насильно склонять к сотрудничеству непокорные страны. Такому огромному флоту необходима сеть из точек снабжения. Применяя свои рассуждения к Соединенным Штатам, Мэхэн настаивал, что необходимо не только как можно скорее построить канал через Центральную Америку, но и создать базы в Вест-Индии, Тихоокеанском районе, а также везде, где Штаты желали вести торговлю.

«Хотите вы этого или нет, американцы должны смотреть дальше своих границ, – писал Мэхэн. – Того требует растущая производительность страны».

В 1890-е годы Мэхэн стал известным человеком в Вашингтоне. Он выступал перед комиссиями конгресса и завязывал тесную дружбу с влиятельными политиками. Генри Кэбот Лодж, сенатор от штата Массачусетс, ярый сторонник экспансии, считал труды Мэхэна едва ли не священными. Теодор Рузвельт написал хвалебный отзыв на его книгу и обращался к Мэхэну по вопросам морской мощи и захвата дальних островов. Эти трое – Лодж в конгрессе, Рузвельт как представитель исполнительной власти и Мэхэн, закрепившийся в умах народа, – стали «святой троицей» американского экспансионизма.

Однако взгляды единомышленников по этому вопросу разделялись. Некоторые полагали, что США должны захватывать новые территории, дабы не позволить им попасть под влияние Европы или даже Японии. Другие подчеркивали миссионерскую сторону колонизации, ведь более «развитые» расы обязаны помогать остальному миру прийти к цивилизованности. Военные командиры понимали, что более мощная стратегическая позиция страны даст еще большую силу и множество новых ресурсов. Впрочем, самые убедительные доводы сводились к единому, важнейшему тезису.

К концу девятнадцатого века количество продукции фабрик и ферм США намного превысило нужды самих американцев. Чтобы государство продолжало процветать, необходим доступ к заграничным рынкам. Сбывать товары в Европе Америка не могла – местные правительства точно так же защищали свою индустрию высокими налогами на импорт. Американцам пришлось обратить взор на далекие, слабые страны, у которых были большие рынки и богатые ресурсы, страны, еще не прогнувшиеся под иную силу.