Читать онлайн «Фрейд». Страница 7

В семье спокойно воспринимали юношеский максимализм – диктат Сигизмунда – и поддерживали в нем ощущение исключительности. Если его потребности вступали в противоречие с потребностями Анны или остальных, предпочтение без всяких вопросов отдавалось ему. Когда Сигизмунд пожаловался, что шум от уроков игры на пианино, которые брала Анна, мешает ему заниматься, инструмент тут же исчез из дома. Мало у кого из семей среднего класса Центральной Европы не было пианино, но эта жертва меркла перед блестящей карьерой, которую Фрейды прочили прилежному и энергичному Сигизмунду.

В Вене времен юности Фрейда, несмотря на ущемления в правах, которым все еще подвергались австрийские евреи, честолюбивые устремления талантливых еврейских юношей вовсе не были утопией. После 1848 года, когда по всему континенту прокатились революции и на престол взошел император Франц Иосиф, рыхлая многонациональная империя Габсбургов стала с трудом поворачиваться к реформам. Она и раньше сопротивлялась, как могла, но ее силой тащили в XIX век. Начиная с 1860-го, того самого года, когда Фрейды поселились в венском районе Леопольдштадт, череда указов, призванных укрепить традиционную форму правления, стала приводить к неожиданным последствиям, либерализации государства. По мере того как избирательные кампании становились все более яростными, освобожденная пресса и зарождающиеся политические партии, боровшиеся за власть, приучали австрийцев к рискованной риторике публичных дебатов. Новый парламент, рейхсрат, которому изначально отводились лишь совещательные функции, превратился в настоящий законодательный орган власти, инициирующий принятие законов и голосующий за бюджет. Но, несмотря на эти смелые эксперименты с представительным правлением, в политической жизни участвовало меньшинство. Даже избирательные реформы 1873 года, восхвалявшиеся как огромный шаг вперед, сохранили высокий барьер имущественного ценза: выбор народных представителей остался привилегией всего 6 процентов взрослых мужчин. Другими словами, ограниченную монархию сменил ограниченный конституционный строй.

Правда, в конечном счете впечатляющие перемены оказались не только косметическими. В эпоху фанатичного национализма режиму Габсбургов с трудом удавалось примирять противоположные политические интересы и враждующие этнические группы. Любые решения, принимаемые австрийскими политиками, могли быть в лучшем случае временными. За два десятилетия, как точно подметила историк Илза Бареа, не менее восьми австрийских конституций было принято, отозвано и исправлено в процессе экспериментов с федерализмом и централизацией, прямым и непрямым избирательным правом, монархией и представительным правлением. Показной блеск монархии и высшего общества не мог скрыть общее банкротство идей и тупик, в который завели страну непримиримые силы. Безрассудные войны и крайне неудачные дипломатические инициативы привлекали внимание общества не меньше, чем прогрессивное социальное законодательство.

Тем не менее какое-то время положение в политике, экономике и общественных отношениях действительно улучшалось. В конце 60-х годов XIX столетия в правительстве империи преобладали цивилизованные, преданные своему делу политики и чиновники, выходцы из среднего класса – их не зря называли буржуазным кабинетом министров. При этом Bürgerministerium и его преемниках правительство передало вопросы заключения брака и образования светским властям, разрешило межконфессиональные браки и приняло гуманный Уголовный кодекс. Параллельно с введением этих зачатков либерализма быстрыми темпами развивались австрийская торговля, банковское дело, промышленность, транспорт и связь. Промышленная революция пришла в Австрию – с опозданием, но все же пришла. Однако 9 мая 1873 года – в «черную пятницу» – все это было поставлено под сомнение обвалом фондового рынка. Это отбросило тень на многие достижения страны. Массовые банкротства и закрытие банков разорили неосторожных спекулянтов, невезучих вкладчиков, неудачливых бизнесменов, ремесленников и фермеров. «Австрийцы, – писал в июне один наблюдательный гость из Германии, – потеряли все свои деньги или, скорее, обнаружили, что у них никогда не было денег».

Столкнувшись с внезапной потерей сбережений или инвестиций, австрийцы начали искать козла отпущения и скатились до вспышек антисемитизма. Журналисты обвиняли в коллапсе «махинации» еврейских банкиров, популярные карикатуристы изображали крючконосых и курчавых брокеров, бурно жестикулировавших перед Венской фондовой биржей[12]. И совсем не случайно, что Фрейд потом датировал осознание своего еврейства именно годами учебы в университете, куда он поступил осенью 1873 года[13]. Истеричный тон антисемитской пропаганды был не единственной угрозой в экстремистской политической риторике того времени. Атмосфера уже наэлектризовалась яростной фракционной борьбой, зарождающимся самосознанием рабочего класса и неутихающим недовольством национальных меньшинств – чехов, поляков и всех остальных народов империи. Хрупкие достижения 60-х годов оказались под угрозой.

И все-таки для австрийских евреев это было время надежд. Начиная с 1848-го юридический статус евреев во владениях Габсбургов неуклонно улучшался. Революционный год принес с собой легализацию религиозных обрядов, упразднение обременительных и унизительных налогов, а также равенство с христианами в праве владения частной собственностью, выборе профессии и занятии любой государственной должности. В 50-х годах XIX столетия рухнули такие унизительные памятники религиозной нетерпимости, как законы, запрещающие евреям нанимать слуг из числа христиан, а также христианам приглашать еврейских повитух. К 1867 году были устранены практически все оставшиеся зоны правовой дискриминации. По крайней мере, евреи были довольны результатами этих законодательных реформ.

Более того, в 1860-м либеральная фракция получила власть в Вене и установила режим, в котором авторитетные бюргеры из числа евреев могли рассчитывать на общественное признание и даже на политическую карьеру. И действительно, после соглашения 1867 года, или Ausgleich, которое преобразовало обширные владения Габсбургов в дуалистическую Австро-Венгерскую монархию, несколько постов в «буржуазном кабинете министров» занимали евреи. Именно в тот период Фрейд и его родители повстречали поэта-пророка в одном из ресторанов Пратера. Это было время, как он впоследствии отметил в «Толковании сновидений», когда «…каждый прилежный еврейский мальчик «носил министерский портфель» в своем ранце».

Есть что-то жалкое в том, как в конце 90-х годов Фрейд перефразировал знаменитое революционное изречение Наполеона, что каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл… Красивый и необыкновенно популярный демагог Карл Люгер, сделавший антисемитизм основой своей политической платформы, в 1897 году занял пост бургомистра Вены. Ненависть к евреям уже достаточно давно стала неотъемлемой составляющей венской политики: в 1885-м Фрейд сообщал своей невесте, что в день выборов, 1 июня, в городе были бунты и антисемитские демонстрации. Люгер оказался, что называется, катализатором новой политики 90-х XIX века. У него имелись друзья среди евреев, и в личном общении он был настроен доброжелательнее, чем в выступлениях перед публикой, но многие его сторонники оказались гораздо большими фанатиками, чем их лидер, абсолютно последовательными в своем антисемитизме. Таким образом, приход Люгера ознаменовал окончательное и необратимое банкротство австрийского либерализма. Однако на протяжении более 35 лет – в этот период Фрейд взрослел, учился, женился, становился отцом и разрабатывал положения психоанализа – либерализм оставался заметным, хотя и постепенно слабевшим течением в венской политике. Вспоминая те пьянящие десятилетия давно ушедших времен, Фрейд называл себя либералом старой школы.

В действительности в 60-х годах XIX столетия и позже для венских евреев либерализм был позицией одновременно принципиальной и благоразумной: такие альтернативы, как сионизм или социализм, еще не появились на их горизонте. Подобно многим другим образованным соплеменникам, Фрейд стал либералом потому, что либеральные взгляды соответствовали его убеждениям, а также потому, что – как гласит поговорка – это хорошо для евреев. В том, что касается человеческой природы, Фрейд являлся пессимистом и поэтому скептически относился к политическим панацеям любого рода, однако консерватором он не был. Его, как и любого уважающего себя буржуа, раздражали высокомерные аристократы и – даже в большей степени – твердолобые священнослужители. Он рассматривал католическую церковь и ее австрийских представителей как главное препятствие полной интеграции евреев в общество. Как нам известно, у Фрейда еще в школьные годы возникали причудливые фантазии, в которых он мстил всем антисемитам. Буйный рост популистского антисемитизма дал ему новые объекты для ненависти, однако он никогда не забывал своего старого врага – Римско-католическую церковь. Для Фрейда и других ассимилировавшихся евреев австрийские либералы выглядели вдохновляющим контрастом по сравнению с демагогами и клерикалами.