Читать онлайн «Фрейд». Страница 54

Соответственно, в заполнявшей его квартиру мебели никак не отразился экспериментальный дизайн, который в то время преобразил дома следящих за современными тенденциями жителей Вены. Семья жила среди солидного викторианского комфорта с вышитыми скатертями, обтянутыми бархатом креслами, фотографическими портретами в рамках и изобилием восточных ковров. Их квартира дышит почти откровенной эклектикой, проявляющейся в массе годами копившихся предметов, которые не подчиняются определенному декораторскому замыслу, а свидетельствуют о простом стремлении к уюту. Похоже, в этой тесноте, которую люди с более строгим вкусом сочли бы угнетающей, семья находила опору: она стала воплощением плана домашнего комфорта, составленного Фрейдом еще до женитьбы, подтверждала преуспевание, которого наконец удалось достичь, а также поддерживала бережно хранимые воспоминания. И действительно, на консультационную комнату и личный кабинет Зигмунда Фрейда материальный достаток и воспоминания о прошлом наложили не меньший отпечаток, чем на остальные помещения квартиры на Берггассе, 19. Оценка основателем психоанализа искусства была более радикальной, чем его восприятие красоты.

Очень похожий конфликт характеризует отношение Фрейда к литературе. Его книги, монографии и статьи свидетельствуют о начитанности, цепкой памяти и великолепном чувстве стиля. Как нам известно, он часто обращался к любимым немецким классикам, особенно к Гёте и Шиллеру, а также к Шекспиру, у которого находил увлекательные загадки и большие отрывки из которого мог декламировать на своем практически идеальном английском. Такие остроумцы, как Генрих Гейне, и более грубые юмористы вроде Вильгельма Буша, были для него источником ярких иллюстраций. Однако при выборе фаворитов Фрейд пренебрегал европейским авангардом своей эпохи. Ибсена он знал в основном как отважного иконоборца, но, по всей видимости, почти не обращался к творчеству таких поэтов, как Бодлер, или таких драматургов, как Стриндберг. Среди обитателей Вены, которые писали, рисовали и сочиняли музыку в бурной, пронизанной авангардистскими порывами атмосфере, безоговорочного одобрения Фрейда, как нам уже известно, добился только Артур Шницлер – за глубокое психологическое исследование сексуальности современного венского общества.

Это вовсе не значит, что Зигмунд Фрейд не тратил время на то, чтобы читать романы, стихи и очерки ради удовольствия. Он читал, и круг его чтения был широким. Когда ему требовалась отдохнуть, особенно в преклонном возрасте во время восстановления после операций, Фрейд развлекал себя историями об убийствах таких мастеров детектива, как Дороти Сэйерс и Агата Кристи. Тем не менее обычно он предпочитал более возвышенную литературу. В 1907 году, отвечая на анкету своего издателя Гуго Хеллера, который просил назвать десять хороших книг, Фрейд перечислил не произведения, а писателей – двух швейцарских, двух французских, двух английских, одного русского, одного голландского, одного австрийского и одного американского. Это Годфрид Келлер и Конрад Фердинанд Мейер, Анатоль Франс и Эмиль Золя, Редьярд Киплинг и лорд Маколей, Дмитрий Мережковский, Мультатули, Теодор Гомперц и Марк Твен. Эти предпочтения, подобно предпочтениям в изобразительном искусстве, относительно традиционны и гораздо менее смелы, чем можно было бы ожидать от такого бунтаря. Конечно, и в них проступает дух противоречия. Мультатули, голландский эссеист и романист Эдуард Доувес Деккер, был своего рода реформатором в политике и морали. «Книга джунглей» Киплинга могла восприниматься как своеобразный протест против искусственности современной цивилизации, а Марк Твен, вне всяких сомнений, являлся самым непочтительным из юмористов.

Безусловно, некоторые из любимых произведений Фрейда, такие как однозначно оптимистичные очерки Маколея об английской культуре с XVII по XIX век, а также не менее либеральная история древнегреческой философии Гомперца, сами по себе могли считаться ниспровергающими традиции. Они напоминают о неоплатном долге Фрейда перед мыслью Просвещения XVIII столетия с ее критическим духом и надеждой для человечества – с ней основатель психоанализа познакомился как непосредственно, читая Дидро и Вольтера, так и через труды их наследников из XIX столетия. Главной темой работ Маколея и Гомперца было триумфальное распространение света и разума по миру, погруженному в тьму суеверий и гонений. Как мы знаем, Фрейд любил повторять, что тратит жизнь на разрушение иллюзий, однако, несмотря на весь свой неисправимый пессимизм, он иногда с удовольствием забавлялся иллюзией возможности прогресса, постепенно накапливающегося в человеческих делах. Примечательно, что, когда Фрейд писал для публикации, будь то психология личности, группы или культуры в целом, он проявлял меньше оптимизма. А вот читая для удовольствия, основатель психоанализа, похоже, позволял себе некоторые из желанных фантазий, жестко подавлявшихся во время работы.

Неудивительно, что литературные суждения Фрейда зачастую были чисто политическими. Одной из причин, по которым он восхвалял Анатоля Франса, служил факт, что Франция проявляла себя решительной противницей антисемитизма, а Дмитрия Мережковского, автора романа о Леонардо да Винчи, он оценивал выше, чем тот заслуживал, из-за того, что этот автор льстил художнику эпохи Возрождения, независимостью и интеллектуальной смелостью которого Фрейд восхищался. Но большинство любимых писателей были ценимы им потому, что оказались талантливыми непрофессиональными психологами. Зигмунд Фрейд считал, что мог учиться у них точно так же, как биографы и антропологи могли учиться у него. Это не значит, что он был ограниченным человеком – хотя это собственные слова Фрейда. Да, практичность его вкусов несомненна. Как он сам признавался в 1914 году в статье о Моисее работы Микеланджело: «Часто я замечал, что содержание художественного произведения притягивает меня сильнее, чем его формальные и технические качества, которым сам художник придает первостепенное значение. Для оценки многочисленных средств и некоторых воздействий искусства мне, собственно, недостает правильного понимания»[88]. Фрейд понимал разницу между чисто формальным, эстетическим удовольствием и тем удовольствием, которое может доставить содержание изобразительного искусства или литературы, но на этом он останавливался. Отчасти потому, что считал художественные методы выше своего понимания. «Смысл почти ничего не значит для этих людей, их волнует только линия, форма, соответствие контуров. Они руководствуются Lustprinzip»[89]. У Фрейда же, наоборот, над Lustprinzip, то есть принципом удовольствия, преобладал принцип реальности.

Этот практический склад ума неизбежно формировал довольно отстраненное и насмешливое отношение Фрейда к музыке. Он специально подчеркивал свое невежество в музыкальных вопросах и признавался, что не способен воспроизвести мелодию, не фальшивя. В «Толковании сновидений» Фрейд фактически хвастался отсутствием слуха: напевая арию из «Свадьбы Фигаро», в которой главный герой бросает вызов графу Альмавиве, он утверждает, что посторонний человек, наверное, не узнал бы мотив. Те, кому приходилось слышать, как основатель психоанализа напевал арии из опер Моцарта, подтверждали эти слова. Он не искал знакомства с музыкантами и, как кратко отметила его дочь Анна, никогда не ходил на концерты. Тем не менее ему нравилась опера, по крайней мере некоторые оперы. Дочери, просматривавшие мемуары Фрейда, смогли найти таких пять: «Дон Жуан», «Свадьба Фигаро» и «Волшебная флейта» Моцарта, «Кармен» Бизе и «Нюрнбергские мейстерзингеры» Вагнера. Список настолько же нейтрален, насколько краток: ни Клода Дебюсси, ни Рихарда Штрауса. Среди всех опер Вагнера, разумеется, самой приемлемой были «Мейстерзингеры» – после таких ранних произведений, как «Летучий голландец». А «Кармен» – несмотря на то, что ей потребовалось некоторое время, чтобы завоевать Париж, после премьеры там в 1875 году, – быстро стала любимой оперой в немецкоговорящих странах. Брамс, Вагнер и Чайковский, которые почти ни в чем не соглашались друг с другом, считали оперу Бизе шедевром. Ницше, посмотревший не менее 12 представлений, противопоставлял ее живость и галльское очарование тяжеловесным и мрачным тевтонским музыкальным драмам Вагнера. Бисмарк, этот знаток и любитель музыки, хвастался тем, что слушал оперу 27 раз. Чтобы восхищаться этими музыкальными произведениями, не нужно было быть почитателем авангарда. Не подлежит сомнению, что Фрейд достаточно хорошо их знал, поскольку при необходимости использовал цитаты из них: ария Фигаро «Угодно графу в пляс пуститься», обращение Зарастро к принцессе Памине в «Волшебной флейте», когда он говорит, что не может заставить ее полюбить себя, а также речь Лепорелло, когда тот хвастливо перечисляет донне Эльвире все победы Дон Жуана.