Читать онлайн «Великое вырождение. Как разрушаются институты и гибнут государства». Страница 11

– вероятность вымирания некоторых видов.

Как и в природе, на эволюцию финансов оказывают влияние геополитические потрясения и финансовые кризисы. Различие в том, что гигантские астероиды прилетают из космоса, а финансовые кризисы зарождаются внутри самой системы. Великая депрессия 30-х годов и Великая инфляция 70-х годов стали периодами больших потрясений и сопровождались “массовыми вымираниями” (банковская паника в 30-х годах, банкротство сберегательных банков в 80-х годах). Наша эпоха пережила сопоставимые потрясения. Но “массовые вымирания”? Их давно не было. В мире финансов то и дело натыкаешься на живого динозавра.

Дело в том, что (в отличие от эволюции в безжалостной природе) финансовая эволюция ограничена законодательными рамками, в определении которых сыграл роль (здесь я позаимствую словосочетание у креационистов, спорящих с Дарвином)“разумный замысел”. Однако насколько разумен этот замысел? Не слишком разумно критиковать эволюционный процесс. Глупо ослаблять и без того хрупкую систему.

Судите сами. Законодательство после 1980 года побудило многие банки и в Германии, и в Испании, и в США увеличить свой баланс относительно капитала. (И не ставьте в вину Рейгану события в Берлине и Мадриде.) Когда обеспеченные недвижимостью активы упали в цене, перед банками замаячила угроза неплатежеспособности. А когда прекратился приток краткосрочного капитала, возник риск неликвидности. Власти, вынужденные выбирать между волной банковских банкротств по образцу Великой депрессии и санацией, предпочли дать банкам денег. Теперь законодатели, преследуемые недовольными избирателями (до сих пор не понимающими, насколько им стало бы хуже, если бы рухнули банки “слишком большие, чтобы рухнуть”), готовят законы, в будущем исключающие бэйлаут.

В законе Додда – Фрэнка ясно сказано: в следующий раз, когда лопнет СФИ, налогоплательщикам не придется заплатить ни цента. Однако не совсем ясно, кто же тогда будет платить. В ст. 214 недвусмысленно сказано: “Все средства, израсходованные в соответствии с настоящей статьей на ликвидацию финансовой организации, будут возмещены за счет активов такой организации либо финансового сектора через налогообложение”. Но что ждет залоговых кредиторов, держателей банковских акций, для защиты которых столько было сделано в 2008–2009 годах? Авторы закона Додда – Фрэнка разумно предполагают изучение этого вопроса. В конце концов, если итогом закона оказывается избавление налогоплательщиков от всякой необходимости платить за попавшие в серьезную переделку СФИ, непонятно, как смогут избежать убытков акционеры. Если так, то стоимость заимствования для крупных банков должна вырасти, даже если доходность их капитала снижается. Таким образом, борясь с нестабильностью, авторы закона лишь увеличивают ее.

Можно взглянуть на финансы как на очень сложную систему, состоящую из множества взаимосвязанных элементов, асимметрично организованных{64}. Эта сеть функционирует между порядком и беспорядком – “на кромке хаоса”. Столь сложные системы могут некоторое время функционировать без сбоев, будто бы находясь в равновесном состоянии, а в действительности непрерывно адаптируясь с помощью схем положительной обратной связи. Но приходит момент, когда сложные системы идут вразнос. Малейшее нарушение равновесия может спровоцировать “фазовый переход” к кризису. Это особенно вероятно, если узлы сети “прочно сопряжены”. При возрастании взаимозависимости узлов сети конфликт ограничивающих условий быстро приводит к катастрофе.

Все сложные природные системы – от термитников до нервной системы человека – имеют некоторые общие черты. Слабый импульс в такой системе может привести к непредсказуемым изменениям, а причинно-следственные связи далеко не всегда являются линейными. Некоторые теоретики считают даже, что отдельные сложные системы полностью недетерминированы (то есть предсказать их будущее состояние исходя из знания прошлого почти невозможно). Каким окажется следующий лесной пожар? Мы этого не знаем. Степенной закон кажется применимым и к землетрясениям и эпидемиям{65}.

Примерно таков и финансовый кризис. Это не так уж странно. Экономисты-“еретики” вроде Уильяма Брайана Артура давно твердят, что сложно устроенная экономика отличается взаимодействием рассредоточенных агентов, отсутствием централизованного контроля, множественными уровнями организации, непрерывной адаптацией, безостановочным образованием новых рыночных ниш и отсутствием общего равновесия. Если так, то (как указывал Эндрю Холдейн из Английского банка) Уолл-стрит и Сити – это элементы одной из самых сложных систем, когда-либо созданных человеком (рис. 2.1){66}. А сочетание централизации, межбанковского кредитования, новшеств в финансовой сфере и ускорения научно-технического прогресса делает эту систему особенно уязвимой. Различие между природой и финансовым миром – в роли регулирования: оно призвано снизить частоту возникновения финансовых “пожаров” и уменьшить их масштаб. При этом, как мы видели, довольно просто добиться противоположного эффекта: политические процессы сами по себе непросты. Регламентирующие органы могут подпасть под влияние тех, за чьим поведением они призваны следить (так предложение высокооплачиваемой работы может превратить егеря в браконьера). Может возникнуть и другая зависимость – например, если регламентирующие органы обращаются за необходимыми данными к тем самым организациям, чью деятельность они регулируют.

Рис. 2.1

Международная финансовая система. Связность узлов сети: Andrew Haldane, Bank of England. (См. прим. 23.)

Нассим Талеб, американский статистик и трейдер, ставший философом, в книге “Антихрупкость” задается вопросом: каков антоним слова хрупкий? Не прочный и не крепкий: эти слова указывают лишь на меньшую хрупкость. Верный ответ, по Талебу, – “антихрупкий”. Система, которая становится прочнее под влиянием возмущений – антихрупкая{67}. Смысл в том, что регулирование должно повышать антихрупкость. Увы, нынешнее регулирование ведет к противоположному результату из-за собственной сложности и нередко – из-за противоречивости целей.

Избыточно сложное регулирование может повредить тому, чему оно призвано помочь. Подобно тому, как советский Госплан (по причинам, указанным Фридрихом фон Хайеком и Яношем Корнаи{68}) не мог управиться со сложной экономикой, попытки государства в послекризисную эпоху впредь избавить мировую финансовую систему от кризисов обречены. У государства никогда не получится справиться со столь сложной системой. Из уроков кризиса оно способно усвоить лишь один: как привести экономику к следующему кризису.

Существует ли альтернатива? Полагаю, что да. Уолтер Бэджет в книге “Ломбард-стрит” (1873) описал современный ему лондонский Сити. Бэджет понимал, что британская финансовая система, несмотря на дарвинистские установки, отличалась сложностью и хрупкостью. “Мощь этой системы, – писал Бэджет, – точно пропорциональна ее хрупкости или (я едва ли ошибусь, сказав так) угрожающей ей опасности… Даже на вершине своего процветания эта структура целиком уязвима. Удивительная особенность нашей финансовой системы – небывалое доверие одного человека другому. И если доверие в силу скрытых причин уже невелико, его может подорвать и мелочь, ну а значительное происшествие – почти моментально его уничтожить”{69}.

Никто лучше Бэджета не описал паническое изъятие вкладов. Те, кто не читал “Ломбард-стрит”, узнали на собственном опыте, каково это, в 2007 году, во время массового изъятия депозитов из “Нозерн рок” и “Кантриуайд”, и в 2012 году, когда доверие вкладчиков утратил испанский конгломерат “Банкиа”. Одно из главных достоинств “Ломбард-стрит” – обзор лондонского рынка краткосрочного капитала и его основных институтов (приобретающие влияние акционерные банки и слабеющие неакционерные, учетные дома, новые сберегательные банки), а также демонстрация уязвимости каждого из них. Думаю, Бэджет предпочел бы, чтобы каждый институт помогал себе сам, образуя резервы на случай неприятностей. В действительности у Сити имелся лишь один резерв на крайний случай – Английский банк, “единственный в стране источник значительной массы свободной наличности”{70}. Иными словами, и тогда, и сейчас центральный банк (и правительство) – последняя линия обороны в случае паники.

Проанализировав финансовые неурядицы за полвека, Бэджет блестяще показал, что роль Английского банка как хранителя денежного резерва страны довольно сильно отличалась от роли, предписанной этому учреждению уставом, а также от представлений его руководителей. Во время паники 1825 года Английский банк повел себя правильно, однако, увы, поздно, и к тому же не слишком понимая, почему то, что он делал, было правильно. После трех кризисов [1847, 1857 и 1866 годов], последовавших за принятием в 1844 году закона “Об Английском банке” (в котором речь шла главным образом об эмиссионной функции), действие этого акта было приостановлено. Тогда, как и сейчас, не было очевидно, чьи ценные бумаги в случае кризиса банк примет в обеспечение. Управление банком было непрозрачным. Его управляющий и директора не были по профессии банкирами. (Их выбирали из торговцев. Сейчас мы предпочитаем ученых-экономистов – и не всякий согласится, что эта перемена к лучшему.) Они едва совладали с ситуацией в 1866 году, когда лопнула СФИ под названием “Оверенд – Гарни”.