Читать онлайн «Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху». Страница 19

Галтунг – известный норвежский социолог, чья шестидесятилетняя академическая карьера посвящена исследованию вопросов мира и конфликтов. В 1964 году он основал «Журнал мирных исследований», а также Институт мирных исследований в Осло – два важнейших исследовательских учреждения в этой сфере. В самом начале исследования Галтунг подверг тщательному анализу влияние, которое медиа оказывают на мирные и конфликтные состояния. Получается, что у нас с ним совпадают увлечения: мы оба любим подсчитывать статьи о международных новостях в газетах.

«Структура международных новостей» основана на четырехлетнем исследовании (1960–1964) того, как четыре норвежские газеты освещали три международных кризиса – в Конго, на Кубе и на Кипре. Галтунг анализировал газетные материалы, чтобы определить, «как “события” становятся “новостями”». Он и его соавтор предположили, что мы «настраиваемся» на события по тому же принципу, что и радиоприемники находят волну посреди белого шума эфира. Если мы переключаемся на ультракороткие волны (не забывайте, что это метафора аналоговых времен), мы скорее будем улавливать четкие, громкие и значимые сигналы и пропускать те, что идут с помехами и не вполне ясны. Пользуясь той же аналогией, Галтунг и Рюге предлагают набор «новостных ценностей», описывающих события, которые мы склонны воспринимать как новости.

Следуя их теории, у новостей тоже есть частота: у событий, происходящих на протяжении долгого времени, таких как изменения климата или экономический рост, меньше шансов стать новостями, нежели у событий, происходящих в течение ежедневного новостного цикла, таких как торнадо или биржевой кризис. Недвусмысленные – то есть либо хорошие, либо плохие – события скорее станут новостями, как и значимые для нас в смысле культурной близости, влияния или доступности для восприятия события. Авторы полагают, что новостная ценность событий балансирует между неожиданностью и сочувствием. Неожиданные события скорее попадут в новости, нежели обыденные: человек покусал собаку – это новость, собака покусала человека – нет. В то же время в новостях отражаются наши предвзятые мнения. Нам скорее расскажут об очередном конфликте и голоде в Африке, нежели поведают неожиданную историю о новых возможностях для бизнеса. Галтунг и Рюге также находят подтверждение гипотезе Бойера о том, что в СМИ жизни одних представителей человеческого рода преподносятся как более важные, нежели жизни других. Они выделяют «доминантные» народы, о которых пишут чаще, чем о «неудачливых», а также представителей элиты, лидерах и знаменитостях, которые удостаиваются большего внимания, нежели обычные граждане.

12 новостных ценностей, выдвинутых Галтунгом и Рюге, способны помочь нам оценить дисбаланс сегодняшних новостей. Постоянный новостной крен между Нигерией и Японией в сторону последней мы можем объяснить предпочтением «элитных» стран или культурной близостью, а скромное освещение президентских выборов в Гане тем, что это событие не укладывается в ожидаемый негативный сценарий. Впрочем, исследование более эффективно в формулировке этих факторов, чем в отслеживании их влияния на освещение новостей в Норвегии начала 1960-х. Галтунг и Рюге не дают четкого объяснения, являются ли эти факторы отражением осознанного видения редакторов новостей или, напротив, их бессознательной тенденциозностью.

Авторы тем не менее убеждены, что современные им СМИ являются препятствием на пути достижения мира: «Акцент делается на конфликте, а не на примирении». Они так же выражают озабоченность, что сосредоточенность на сильных державах – в то время США и СССР – предполагает новостную структуру, в которой события рассматриваются в свете того, какую пользу или вред они могут принести для Запада, а не для людей, на которых эти события непосредственно влияют.

Хорошо, про Японию нам рассказывают чаще, чем про Нигерию, и про американскую военную интервенцию мы узнаем больше, чем про успехи африканских демократий, – но какое это имеет значение? В 1963 году политолог Бернард Коэн предложил такой ответ: прессе «не всегда удается навязать людям свое мнение – как думать, однако ей на удивление хорошо удается навязывать тему для размышлений – о чем думать». Теоретики журналистики Максвелл Маккомбс и Дональд Шоу назвали идею Коэна «определением повестки дня» и, решив проверить ее на практике, принялись внимательно изучать медиарацион – наиболее регулярно просматриваемые газеты и телевизионные программы – избирателей на президентских выборах 1968 года. Маккомбс и Шоу обнаружили тесную связь между темами, которые они считали наиболее важными на период предвыборной кампании 1968 года, и темами, получившими наибольшее освещение в местных и федеральных СМИ. Есть вероятность, что газеты отвечали интересам читателей, однако вероятность эта совсем невелика, учитывая, что механизма, позволявшего отслеживать, какие статьи были прочитаны, а какие нет, у них не было. Скорее всего, СМИ 1968 года сами устанавливали приоритеты одних тем над другими, и именно эти приоритеты влияли на суждение избирателей относительно важности той или иной темы.[128]

Определение повестки дня, как и многие важные идеи, по прошествии времени кажется самоочевидным. Каждый день происходит почти бесконечное количество событий, и, если этот поток ничем не ограничивать, мы просто не в состоянии будем воспринимать как новости все заседания городского совета, парламентские прения по каждому вопросу, все преступления до самых мелких. Нам нужно, чтобы кто-то или что-то указывало, какие события должно воспринимать как новости, и человек, от которого зависит этот выбор, обладает огромной властью. Сложно возмутиться решением местных властей, если ты ничего не знаешь об этом решении, или развернуть кампанию против несправедливости, о которой ты ничего не слышал. Тот, кто решает, что попадет в новости, обладает влиянием на наши познавательные процессы и на то, о чем мы думаем, а о чем нет.

В исследовании, посвященном тому, как американские СМИ освещали вьетнамскую войну, политолог Дэниел Халлин предложил обманчиво простую диаграмму для объяснения некоторых нюансов определения повестки дня. Диаграмма, которую иногда называют «Сферами Халлина», представляет собой круг внутри другого круга, плавающего в пространстве. Внутренний круг – это «сфера консенсуса». Сам Халлин поясняет, что это сфера «материнства и яблочного пирога», то есть тех социальных явлений, которые ни журналисты, ни общество не считают противоречивыми. Этот круг находится в более крупной «сфере обоснованной дискуссии», заполненной вопросами, по которым, как известно, «мыслящие люди» могут иметь различные мнения.

В Соединенных Штатах идея о том, что представительная демократия и капитализм являются правильными организующими принципами современного общества, находится в сфере консенсуса. Журналисты редко уделяют внимание аргументам в пользу того, что в Соединенных Штатах нужно провести социалистическое перераспределение благ или что страна должна войти во всемирный исламский халифат. В сферу обоснованной дискуссии входят вопросы о праве на аборт, об ограничениях на владение огнестрельным оружием или уровне налогообложения. Если удалиться от вопросов, по которым достигнуто согласие или ведутся согласованные дебаты, вы окажетесь в «сфере отклонений», где находятся мнения, о которых в СМИ даже не упоминается. Халлин замечает, что «доктрина справедливости», которой придерживалась Федеральная комиссия по связи США с 1949 по 1987 год, с одной стороны, требовала от вещающих организаций уделять значительную часть эфирного времени общественно важным вопросам и обеспечивать представленность противоположных взглядов, с другой – недвусмысленно заявляла, что это требование не распространяется на коммунистов.

СМИ, считает Халлин, играют роль стража, который «раскрывает, клеймит или исключает из повестки дня» неправильные взгляды. Рассказывая об одних взглядах и замалчивая другие, СМИ «размечают и защищают границы допустимого политического поведения». Даже когда в среде ученых вопрос влияния человека на изменения климата находится в сфере консенсуса, до тех пор, пока американские СМИ транслируют противоположные взгляды, этот вопрос остается в сфере обоснованной дискуссии. Ретранслировав мнение «рожденцев», считающих, что президент Обама воспользовался подложным свидетельством о рождении, СМИ переместили эту идею из сферы отклонений в область обоснованных споров и вывели конспирологическую теорию на уровень важнейшей политической дискуссии.

В сфере отклонений оказываются не только оскорбительные или необоснованные мнения; достаточно того, чтобы высказываемые соображения были далеки от основного направления мысли и «серьезные люди» не брали их в расчет. Политический карикатурист Тед Ролл предложил простой тест на определение идеологических отклонений: «Когда “серьезные люди говорят” нечто, те, кто с ними не согласен, по определению оказываются людьми пустыми и малоинтересными, а потому и слушать их не стоит. Заходы типа “никто всерьез не станет полагать” – это уже почти оруэлловский накал: получается, что всякий, кто выражает данную мысль, в буквальном смысле не существует. Он (или она) является нечеловеком».[129] Сама фраза «серьезные люди» является попыткой защитить журналистские представления из сферы обоснованной дискуссии от идей из сферы отклонений.