Читать онлайн «Линч не теряет голову». Страница 8

Рабочие обычно здоровые мужики-синие-воротнички с моржовыми усами и бейсбольными кепками и толстыми запястьями и пивными пузами, но и крайне живыми настороженными умными глазами — они выглядят, как очень умные профессиональные грузчики, и, по сути, ими и являются. Электрики, осветители и парни по спецэффектам, которые тоже, как правило, мужчины и здоровяки, отличаются от техников любовью к длинным волосам и хвостам и к футболкам с рекламой различных брендов таинственного хай-текового оборудования. Никто из техников не носит сережки, но больше 50 % технического персонала сережки носит, и у парочки есть бороды, и у четырех из пяти электриков почему-то усы в стиле Фу-Манчу, и, вдобавок к хвостам и бледности, у всех характерная внешность ребят, что работают в магазинах музыки или хэдшопах[11]; плюс в общем химический досуг у этих более технических синих воротничков — решительно не пивной.

Мужчины-операторы почему-то носят пробковые шлемы, и пробковый шлем оператора Стедикама выглядит особенно аутентичным и сувенирно-военным, с кокосовым волокном для камуфляжа и лихим перышком за лентой.

Большая часть команды операторов, звукачей и гримеров — женщины, но у многих из них тоже есть общие черты: лет 30, без макияжа, беззаботно красивые, в выцветших джинсах и старых кроссовках и черных футболках, с пышными волосами, беспечно завязанными на затылке, так что локоны постоянно выпадают и висят перед глазами и их приходится периодически сдувать или поправлять рукой без колец — в сумме это такая неряшливая, приятная, технически подкованная женщина, которая наверняка курит травку и живет с собакой. У большинства из этих деловых девушек-техников определенное выражение вокруг глаз, которое сообщает точно то же настроение, что обычно сообщает фраза «Плавали-знаем». На обед некоторые из них не едят ничего, кроме соевого творога, и дают понять, что не считают комментарии некоторых рабочих о соевом твороге достойными хоть какого-нибудь ответа. У одной из женщин-техников, фотографа — которую зовут Сюзанна и с которой весело поболтать о ее собаке — на внутренней стороне предплечья есть татуировка японского иероглифа «сила», и она может двигать мускулами предплечья так, чтобы идеограмма ницшеански выпячивалась, а потом опадала.

Большинство сценаристов, костюмеров и помощников продюсера тоже женщины, но они другого класса — моложе, не такие тощие и более уязвимые, без самоуверенности технической подкованности женщин-операторов и — звукачей. В противоположность холодной «мировой скорби» деловых девушек, у всех женщин от сценария и продюсеров в глазах одинаковое болезненное «Я-же-ходила-в-хороший-колледж-что-же-я-делаю-со-своей-жизнью», такой взгляд, когда понимаешь, что они не посещают дважды в неделю психотерапию только потому, что не могут ее себе позволить.

Еще способ определить статус и обязанности разных людей из съемочной группы — смотреть, какое у них личное устройство для переговоров. Рядовые рабочие, кажется, единственные люди без всяких личных переговорных устройств. У остальной технической команды с собой рации, как и у локейшн-менеджера, людей на связи с грузовиком с камерой и здоровяков на баррикадах. У многих других — сотовые телефоны в шикарных кобурах на бедрах, и количество разговоров по сотовому более чем отвечает популярным стереотипами о ЛА и сотовых{24}. У второго помрежа, молодой черной девушки по имени Симона, с которой я часто общаюсь, так как ей всегда приходится информировать, что я стою у кого-нибудь на дороге и мне надо подвинуться (хотя она ни разу не была раздражена или невежлива), сотовая гарнитура, а не просто кобура с телефоном, хотя у Симоны гарнитура не только для виду: несчастной девушке приходится совещаться по телефону чаще, чем любому человеку старше подросткового возраста, а гарнитура позволяет свободно записывать всякое на клипборды, которые она носит с собой в настоящем держателе для клипбородов.

Настоящий административный класс площадки — линейный продюсер, агент по рекламе, страховщик — носят личные пейджеры, которые иногда пищат одновременно, но немного несинхронно, и тогда в странно наэлектризованном воздухе Санта Аны разносится мелодия, которую точно можно квалифицировать как линчевскую. Вот как различать людей телекоммуникационно. (Исключение в каждом правиле — Скотт Кэмерон, первый помреж, который с сизифовым смирением носил одновременно две рации, сотовый, пейджер и очень серьезный мегафон на батарейках).

Но, в общем, где-то каждый час рации у всех начинают трещать, а пару минут спустя Линч, съемочная группа и машины возвращаются на базу, и вся команда впадает в паническую, но профессиональную беготню, так что с точки обзора на придорожном утесе площадка напоминает потревоженный муравейник. Иногда съемочная группа возвращается поменять машины для съемок: продюсеры как-то заполучили два идентичных черных Мерседеса 6.9, и каждый теперь расцвел разными киноприборами и оборудованием. Для съемок внутри двигающегося Мерседеса рабочие конструируют из трубок платформу и пристраивают ее к капоту зажимами и ремнями, а другие техники потом присоединяют к ней 35мм камеру Panavision, несколько разных ламп Mole и Bambino под сложных углами и светоотражатели 3 × 5{25}. Все это накрепко прикручивается, и второй ассистент оператора, сногсшибательная и деловая женщина, к которой все обращаются «Чесни»{26}, сложно возится с анаморфными линзами камеры и различными фильтрами. Когда солнечный свет на лобовом стекле Мерседеса становится заметной проблемой{27}, главный оператор, помощник в особом аутентичном пробковом шлеме и Чесни собираются, совещаются и решают поместить между камерой и лобовым стеклом фильтр с прозрачной диффузией.

Грузовик с камерой — необычный зеленый пикап, на двери которого сказано, что это собственность Camera Trucks, Unltd. В задней части — три отдела для оборудования, света, стедикама, видеомонитора и колонок, и маленькие сиденья для Дэвида Линча, главного оператора и его помощника. Когда грузовик на базе, техники сходятся к нему пачками с энтомологической жадностью и эффективностью.

Во время неистовой активности команды — все перемежается громкими командами по мегафону от Скотта Кэмерона — теперь уже техники из грузовика с камерой и дублеры из машин околачиваются вокруг, болтают по сотовым и копаются в корзинках с корпоративными закусками в поисках того, что им нравится; т. е. теперь их очередь стоять и убивать время. Во время съемок погонь на экстерьере в машинах сидят дублеры, но обычно, когда съемочная группа возвращается на базу, настоящие актеры возникают из трейлеров{28} и тоже присоединяются к шумихе. Особенно любит выйти и поболтать с дублером Роберт Лоджа — его дублер такого же мясистого строения и оливкового цвета, примерно того же типа облысения, с выражением сварливой угрозы, и, конечно, идентично одет в гангстерский Армани, так что с придорожного утеса их беседа сама по себе выглядит метакомментарием на параллельный кризис личности.

Сам Дэвид Линч во время досуга между съемками совещается с помрежами и продюсерами, пьет кофе и/или мочится в лесу, курит American Spirits и задумчиво слоняется вокруг Мерседесов и технической свары у грузовика с камерой, иногда держа руку на щеке, напоминая тем Джека Бенни. Пятидесятилетний Линч выглядит как взрослая версия ребенка, которого часто били на переменках. Он большой, не совсем толстый, но мягкий на вид, и опережает всех по бледности — его бледность затмевает даже хэдшоповую бесцветность парней из освещения или спецэффектов. На нем черная рубашка с длинными рукавами, застегнутая на все пуговицы, мешковатые коричневые джинсы-чинос, которые слишком короткие и болтаются у лодыжек, и рыбацкая кепка с очень длинным козырьком. Цвет кепки подходит к штанам, а носки одного цвета между друг другом и рубашкой, напоминая костюм «ботаника» из школы, который выбирали и координировали с заботой — но Линч в нем кажется скорее милым, чем жалким. Темные очки, которые он надевает на грузовике с камерой, дешевые, широкие и выпуклые, какие носят злодеи в старых японских фильмах про монстров. Натянутость в его позе предполагает либо ультрастрогое воспитание, либо корсет. Общее впечатление — как от эксцентричного гика, которому не особо интересно, замечают люди его эксцентричность или нет, впечатление, которое равно некоему физическому достоинству.

Лицо Линча — самое лучшее в нем, и я немало времени пялился на него с разных точек, пока он работал на площадке. На фото в молодости он выглядит зловеще, как Джеймс Спейдер, но больше на Джеймса Спейдера он не похож. Теперь его лицо располнело — у других при такой полноте оно иногда кажется квадратным — и бледное, и мягкое — видно, что он бреет щеки каждый день, а затем увлажняет — а глаза, которые не смотрят гротескно в разные стороны, как на обложке Time 1990-го, большие и кроткие и добрые. В случае если вы из тех, кто считал Линча «извращенным», как его фильмы, знайте, что у него нет стеклянного взгляда, который ассоциируется с вырожденческими психическими проблемами. Его глаза добрые: он смотрит на площадку с интенсивным интересом, теплым и добросердечным, как смотришь, когда тот, кого ты любишь, занимается тем, что ты тоже любишь. Он не раздражается и не вмешивается в дела техников, хотя подходит и совещается, если кому-то нужно знать, что именно надо для следующего кадра. Он из тех, кто умудряется казаться спокойным даже во время активности; т. е. выглядит одновременно и настороженным, и умиротворенным. Есть что-то в его умиротворенности даже немного жуткое — как не вспомнить, что реально жестокие маньяки тоже сохраняют странное спокойствие, например, как пульс Ганнибала Лектера остается меньше 80, когда он ест чей-нибудь язык.