Читать онлайн «Казачество в 1812 году». Страница 90

Все деревни и местечки по дороге и по сторонам, чрез которые проходил неприятель, были им сожжены, и нам оставались одни пепелища для ночлегов. Не успевая подбирать своих отсталых, они оставляли их на волю Божию и великодушие наше, но в том положении, в каком мы сами находились, какую помощь могли мы дать этим несчастным?»

В рядах наполеоновской армии на Березине страх перед казаками был так велик, что французский мемуарист и военный писатель граф Ф. П. Сегюр, в рядах Великой армии – главный квартирьер Главной императорской квартиры в чине бригадного генерала, писал следующее:

«Стоило только какому-нибудь казаку взять огня из своей трубки и зажечь мосты, тогда все усилия наши и переход через Березину сделались бы тщетны. Взятые на узком пространстве между болот и реки, без пищи и приюта, подверженные нестерпимой метели, главная армия и ее император были бы принуждены сдаться без боя».

Сразу после сражения на берегах реки Березины в преследование остатков неприятельской армии, на первый случай, были посланы только легкие войска, основу которых составляли казачьи полки:

– авангард генерал-майора Е. И. Чаплица;

– казачьи отряды от атамана графа М. И. Платова, которые двинулись левой стороной Виленской дороги;

– от армии адмирала Чичагова в том же направлении пошел летучий отряд генерал-майора С. Н. Ланского;

– от отдельного корпуса Витгенштейна два отряда – В. В. Орлова-Денисова на Камень и генерал-адъютанта П. В. Голенищева-Кутузова наблюдать за баварским корпусом генерала Вреде.

…За Березиной пленных становилось все больше. В рядах остатков наполеоновской армии находилось все меньше и меньше желающих сражаться. Падала вера в возможность вырваться из России. Летучие отряды, которые шли буквально по пятам вчерашних завоевателей, оказались обремененными пленными, которых уже не приходилось брать с боя. Военный историк А. И. Михайловский-Данилевский так описал картину финала Отечественной войны 1812 года на заснеженной Виленской дороге, по которой тащились последние тысячи из тех военных людей, которые «побывали» в Москве:

«Биваки были также пагубны, как и сильные дневные марши. Приходя к ночлегу, изнеможенные, полузамерзшие бросались вокруг огней; крепкий сон одолевал их, и жизнь угасала прежде, нежели потухали огни.

Не всегда и на биваках находили неприятели успокоение, потому что их тревожили донцы. При одном восклицании: «Казаки!» сдавались французы или бежали дальше, искать другого уголка оледенелой земли, где усыпление превращалось в сон вечный.

Пленными уже давно у нас пренебрегали. Часто они отставали толпами от неприятельского арьергарда, шли навстречу нашим войскам, от которых целым тысячам пленных давали иногда не более двух, трех казаков, башкирцев или поселян. Нередко бабы, одна впереди, другая позади, гнали дубинами стада европейцев…»

…Торопясь уйти от Березины, наполеоновцы не смогли опередить преследователей хотя бы на один переход, и им снова пришлось иметь дело с преследователями в лице вездесущих казаков. Мемуарист Марбо, полковник конных егерей, рассказал о том, как остаткам 2-го корпуса маршала Удино пришлось выдержать «тяжелую битву с тучей казаков» при Плещеницах. С ними Марбо довелось в тот день познакомиться поближе и получить ранение казачьей пикой в колено. Мемуарист рассказывает о том, как казаки «нагло кололи французских офицеров перед их войском».

Принявший на себя командование боем маршал Мишель Ней ввел в бой все, что имелось у него под рукой. Конно-егерский полк полковника Марбо, еще многочисленный, «оказался перед черноморскими казаками в барашковых шапках. Одежда их и лошади были гораздо лучше, чем это бывало обыкновенно у казаков. Мы обрушились на них, а они, по привычке, свойственной этим людям, которые никогда не сражались в стройном порядке (в линию), сделали пол-оборота и понеслись от нас галопом…»

Марбо не говорит, что в данном случае казаки-черноморцы с берегов Кубани применили привычный для них прием заманивания врага под удар из засады. Но незнакомые с местностью, они натолкнулись на неодолимое для конников препятствие – огромный овраг с обрывистыми склонами. Тогда казаки-черноморцы развернулись, и, прижавшись тесно друг к другу, храбро выставили свои пики, принимая рукопашный бой с конными егерями.

Если верить мемуаристу, сабли его всадников взяли верх над казачьими пиками, что случалось, скажем, в войнах не часто. В той схватке полковник Марбо потерял немало своих конных егерей. Казачий офицер из двухствольного пистолета сразил одного из них наповал и пробил пулей воротник плаща самого Марбо. В плен к французам попал сын казачьего полковника и его «гувернер».

Свое повествование Марбо заканчивает рассказом о том, что на протяжении двух последующих дней «осколки его полка» никто не преследовал, что и «обеспечило наше отступление вплоть до Молодечной (Молодечно)». Однако отступать приходилось в условиях «самой жестокой войны, объявленной морозом людям и лошадям». Из упавших в дороге всадников и их коней уже мало кто поднимался на ноги…

Под Молодечно, в одной миле от Беницы, на отступавших французов обрушилась «банда казаков Ланского» числом в 600 всадников. Нападавшие отбили почти весь обоз неприятельской колонны, перебив или обратив в бегство его охрану. В плен едва не попали генералы Пино и Фонтан, ехавшие в одной карете. Однако группа стрелков с «поразительной отвагой и энергией» смогла защитить карету с «ее содержимым» от казаков.

Плененным казаками после Березинской переправы мог оказаться и герцог Реджио маршал Н. Ш. Удино, еще не оправившийся после полученного ранее ранения. Дело было в маленьком местечке Плещеницах, где скопились «одиночки»-дезертиры, партии раненых и обозы, отправленные вперед от разбитых корпусов. Охрану маршала Франции составили в тот день полтора десятка офицеров, шесть конных егерей из личного конвоя Удино и несколько рядовых штабных служителей. Всего набралась команда человек в тридцать вооруженных людей.

Казачий отряд с двумя пушками на санях ворвался в местечко неожиданно. В Плещеницах началась обычная в таких случаях неразбериха, в которой казаки «чувствовали себя как рыба в воде». Маршала Удино (которому пришлось взяться за пистолеты) и его защитников спасло то, что нападавшие не сразу обратили внимание на одинокий дом с крепкими «заборами», стоявший у самого елового леса. «Битва» у дома с «армией пик», в который было направлено несколько пушечных выстрелов, закончилась вполне благополучно для сборной воинской команды французов. К местечку подошел многочисленный отряд вестфальцев, которым командовал герцог д´Абрантес, и казаки, гораздо меньшие числом, покинули местечко.

За Березиной император Наполеон окончательно расстался с мыслью о «польских казаках», которым «предстояло» отбить летучий корпус Платова от остатков главных сил Великой армии, побывавших в Москве. Поэтому во французских мемуарах эту часть войск Бонапарта часто называют «московской армией». В Молодечно его ожидало сразу 14 парижских эстафет, в том числе депеш из Герцогства Варшавского. Вести оттуда удручающе подействовали на венценосного полководца, о чем свидетельствовал маркиз Арман де Коленкур:

«…О польских казаках не было даже и речи. Герцогство Варшавское было истощено, особенно в денежном отношении, и император, который старался тратить как можно меньше денег, лишился из-за этого польских казаков, на которых он рассчитывал и которых он каждый день ожидал встретить».

Оставляя вконец деморализованные остатки Великой армии и отправляясь через Вильно в Париж, император Наполеон говорил своим приближенным о том, что русская армия на своих границах получит серьезный и быстрый отпор. При этом Бонапарт не раз упомянул о «жалких арабах Севера», так потрудившихся в истреблении его доселе победоносной армии Французской империи:

– Вы же знаете хорошо, как и я, что нашим отставшим по пути войскам наплевать на казаков, идущих за нами…

– Я уже видел, как Польша вооружает своих крестьян, чтобы прогнать казаков в Россию, в ее снега…

– Наша пехота, лишь только она поест досыта, будет презирать морозы и еще до истечения двух недель далеко прогонит казаков…

Наполеону с его маленьким кавалерийским эскортом откровенно повезло: он незаметно в ночи пронесся по местам, где уже действовали передовые казачьи партии. Его отъезд от остатков Великой армии, которой было уже суждено не возродиться, в русской армии, в летучих казачьих отрядах узнали не сразу. Быстрее об этом узнали в рядах армии французской, на что реакция была не однозначной. В любом случае венценосный полководец бросал (не оставлял) остатки разбитого войска, собранного с пол-Европы для войны с Россией.

О таком неоднозначном поступке Бонапарта говорили тогда и говорят сегодня разное. К примеру, мемуарист Пьон де Лош, верный присяге и долгу офицер гвардии, командир двух батарей дивизии генерала Морана, достаточно резко отозвался о бегстве от армии императора французов: «Таким образом, египетский дезертир – дезертировал и из России. Он покинул нас в нашей несчастной судьбе».