Читать онлайн «Генерал Деникин». Страница 29

28 октября 1904 года Деникин прибыл в Цинхечен в Восточный отряд генерала Ренненкампфа и вступил в должность начальника штаба Забайкальской казачьей дивизии и штаба отряда, располагающегося здесь. Отряд состоял из трех полков 71-й пехотной дивизии и трех полков Забайкальской казачьей дивизии с артиллерией и приданными более мелкими частями. Он делился на три группы с дислокацией центральной в Цинхечене, прикрывавшей левый фланг Маньчжурской армии.

Лишь часть отряда в Цинхечене жила в фанзах и дворовых постройках, большинство же месяцами холодной осени, морозной маньчжурской зимы – в землянках, по сути, ямах. Их рыли глубиной в аршин, ставили жерди, крыли гаоляновой соломой и засыпали землей. Стены, потолок, пол, двери были из гаоляна. Чтобы согреться, весь день жгли каменную печку с трубой из керосиновых банок.

Штаб жил в фанзе с двумя длинными рядами кан – отапливаемых кирпичных лежанок. В ее закутке спал и генерал Ренненкампф. Работа тоже шла здесь. На циновках кан спали, сидели, писали, ели, потому что маленького стола, затиснутого в проход, всем не хватало. Пробиться маркитантам сюда по горному бездорожью, под пулями налетчиков непросто, хлеба недоставало, пекли лепешки. Мясом выручал обильный местный скот. Офицерская еда почти не отличалась от солдатской. Праздновали, когда удалой маркитант с уцелевшей провизией пробивался к ним, хотя и заламывал двойные цены.

Генерал от кавалерии Павел Карлович фон Ренненкампф

Бюрократией в здешнем штабе и не пахло. Административная и хозяйственная часть корпела над справками и отчетами далеко за перевалом, изредка оттуда прибывали к Деникину с докладом. А у его здешних подчиненных не было ни пишущей машинки, ни ротатора, карманные полевые книжки – для всех приказов, распоряжений, донесений.

Генерал фон Ренненкампф был очень своеобразной фигурой. Природный солдат, храбрец, он не боялся никакой ответственности, отлично ориентировался в бою, не поддаваясь сумятице переменчивых и тревожных донесений; умел приказывать, всегда стремился вперед и зря не отступал. Командующий Куропаткин после поражений Восточного отряда Засулича и корпуса Штакельберга этим летом писал государю: «Резкое отношение генералов Засулича и Штакельберга, в особенности последнего, к подчиненным помешало установить правильные отношения между ними и войсками… Генералы Мищенко и Ренненкампф пользовались авторитетом и любовью».

Деникин мог бы подписаться под этими оценками. Засулича войска не любили, а Штакельберга, положившего десять тысяч под Вафангоу и отступившего, хотя измотанные японцы не преследовали, ненавидели. Но Деникин мог бы кое-что и уточнить. Мишенко, с которым ему предстоит воевать дальше, любил людей. Лихого Ренненкампфа подполковник наблюдал и корнетом, потом невольно присматривался к его натуре. Этот генерал смотрел на людей лишь как на солдатиков, выскакивающих из шкатулки, как на орудие боя и его личной славы. Чуяли это и бойцы, но из-за боевой косточки смельчака Павла Карловича верили в него, беспрекословно повиновались, хотя близости не было.

Ренненкампф мог мало с кем из генералов сравниться по боевой репутации, в отряд тучей налетали корреспонденты. В штабе Деникина всегда толклись и чины высших штабов, а также суетился рой порученцев-офицеров, «задержавшихся», «свернувших с дороги». Все они мечтали в чем-нибудь здесь поучаствовать, чтобы занести в свои послужные списки имя прославленного отряда.

Неподдельно же повезет тут тезке Краснова по имени-отчеству, тоже будущему сопернику Деникина – барону Петру Николаевичу Врангелю. Бывший кавалерийский корнет, он, как и Деникин, по своему желанию прибыл на войну, дрался в отряде Ренненкампфа в составе 2-го Аргунского полка Забайкальского казачьего войска. В декабре 1904 года 27-летний хорунжий барон Врангель, как и Деникин потом, «за отличие в делах против японцев» будет произведен в следующий чин, сотника, что соответствовало поручику в пехоте и кавалерии. По окончании войны барон удостоится орденов Св. Анны IV степени с надписью «За храбрость» и Св. Станислава с мечами и бантом.

Начштаба Деникин посмеивался в усы и крутился по тысяче своих дел. Он начал понимать, почему китайцы все же предпочтут русскую оккупацию японской. Тут, где населенные пункты переходили из рук в руки, можно было сравнить оба «рейтинга». Японцы безупречны лишь в том, что, отступая, оставляли постройки в порядке по своей национальной аккуратности. Наши солдаты, особенно казаки, проходили по ним мамаем. Остроглазый Ренненкампф, учтя и это, стал заставлять роты и сотни при новом взятии местности квартировать в тех же строениях, что и до того.

В остальном китайцам не приходилось между русскими и японцами выбирать. Русские общительны, не высокомерны. Японцы же «китаез» за людей не считали. Среди них японцев интересовали только женщины. Их по установленному режиму отбирали и уводили с собой. Развлекались они с секс-рабынями даже на своих аванпостах. Бывало, захватывали разведчики японскую заставу и обнаруживали на ней в самом жалком состоянии китайских узниц.

Зависимость от переводчиков, которой хлебнул Деникин в пограничниках, здесь стала угрожающей. Среди китайцев масса их расплодилась, и все были готовы шпионить как для русских, так и для японцев. По всему фронту эти уличенные двойные агенты гибли сотнями, но на смену им грибно вырастали новые «добровольцы».

При расследованиях сводили счеты, оговаривали друг друга кто ни попало, шпиономанией пользовались проходимцы…

Деникин сидит на циновке кана и пьет чай с дивизионным врачом Маноцковым. Тот рассказывает:

– Был у нас никуда не годный прапорщик, призванный из Петербурга, тосковал по молодой жене, а больше по доходному делу, что там оставил. Пуль боялся, но однажды привозят ко мне его казаки раненным в ногу, а также двух китайцев, которых их косами вместе связали. Объясняют, что ехал прапорщик с казаками в Шахеду, в обоз. Захотел дорогой по надобности в рощу. Они остановились, вдруг слышат через несколько минут выстрел за деревьями, куда прапорщик ушел. Побежали туда и видят: лежит прапорщик раненным, а невдалеке эти два китайца убегают. «Это мои убийцы!» – прапорщик кричит.

Маноцков закурил и продолжил:

– Посмотрел я прапорщика: температура высокая, но рана пустяковая. Смутило, что вокруг входного пулевого отверстия ожог, как при выстреле в упор бывает… Китайцев тут же допрашивают через переводчика. Китаец-переводчик много чего-то на своих земляков наговорил. Так постарался, что срубили тем головы… Потом слышу из лазарета, бредит кто-то, стонет. Зашел в него, а прапорщик с выкаченными глазами на кане сидит и что-то бормочет, сам с собой разговаривает. Увидел меня и кричит: «Где эти манзы, что с ними сделали?» Я отвечаю: «Казнили». Забился, завыл прапорщик: «Боже, какой ужас! Ведь это я сам в себя выстрелил…»

Нахмурившийся Деникин спрашивает:

– А потом?

– Эвакуировали прапорщика.

– Почему же вы его не уличили?

Маноцков раздраженно гасит папиросу.

– Потому что я врач, а не прокурор… К тому ж, отрубленные головы не приставишь.

В октябре наместник Дальнего Востока адмирал Алексеев, бывший главнокомандующим Маньчжурской армии над командующим Куропаткиным, наконец, в третий раз добился своей отставки у императора. С устранением одного «главного никчемного» другой стал главнокомандующим – сам Куропаткин. Маньчжурскую армию преобразовали в три. Во главе 1-й, восточной, стал генерал Линевич; 2-й, западной, – генерал Грипенберг; 3-й, центральной, – генерал барон Каульбарс. Отряд Ренненкампфа вошел в 1-ю армию Линевича.

Из штаба Куропаткина постоянно нацеливали ренненкампфовцев на дорогу из Цзянчина в Синцзинтин, по которой противник мог обойти Мукден. Поэтому ее непрестанно разведывали. 19 ноября Ренненкампф, давно тяготившийся затишьем, лично повел по ней три батальона, четыре сотни и двенадцать орудий на деревню Уйцзыюй. Отправился с ним и более вышестоящий генерал Экк, хотя распоряжался всем Павел Карлович. Рядом с ним ехал начштаба Деникин.

Холодным утром отряд двигался по широкой лощине между сопками, откуда в любой миг могли застучать пули. Опережая колонну, конные заставы подскакивали к склонам, казаки спрыгивали, лезли на сопки, прикрывая отряд. Перекатами действовали заставы: одни, отнаблюдав, пристраивались в хвост, другие впереди устремлялись на сопки.

Остановились на привал. Воздух чист и прозрачен, Деникин выводит донесение в штаб армии. «Вззы… вззы!» – услышал вдруг. Будто шмели!» «Вззы, вззы, вззы…» – прямо над головой. А Ренненкампф весело говорит ему:

– Ну-с, Антон Иванович, поздравляю вас с боевым крещением!

Да это японские пули! Неприцельно бьют откуда-то с вершины. Никто не обращает на них внимания.

20 ноября был для Деникина первый в жизни бой. Отряд сбивает японцев с перевала Шунхайлин, потом гонит их из Уйцзыюя. Заночевали в деревне, на прилегающих сопках выставили аванпосты.